— Господа Ростокин и Одинцова в тюряге срока мотали, — хохотнул Шульгин. Ему как раз было весело. — Аньку либо большевички еще в двадцатом шлепнули, или чуть позже тоже по этапам пошла. С Антоном — аналогично. Как и с Басмановым и т. п. Судьбы же бесконечного числа миллиардов, населяющих бесконечное количество реальностей, нас беспокоить не должны, как фактически не существующих. Хватит или продолжим?
— Пока хватит. Вот почему собаки не лают, меня больше удивляет, — сказал Новиков. — Должны бы уже нас учуять. Раньше всегда встречали…
— Особенно, если здесь полсотни лет прошло…
— Какие полсотни? Окстись! Мы меньше часа летели… — И сам осекся. Действительно, как считать? Они сюда, в Центр Дайяны, попали из двадцать пятого года. Сама аггрианка с Лихаревым — из две тысячи пятого. Удолин с пленником переместился из тысяча восемьсот девяносто девятого. Шульгин переправил семью Шестакова из тридцать восьмого. Абсурдно, при здравом рассмотрении, пытаться как-то эти даты свести к общему знаменателю. Одна надежда оставалась, что форт и терем по отношению к любому постороннему миру инвариантны.
Так в принципе и выходило, через астрал они попадали «домой» со сдвигами плюс-минус несколько месяцев, а то и недель. Но сейчас ведь они пришли не через астрал. Вдруг там, на Базе, действительно тот год, что принесли с собой Дайяна с Лихаревым. А здесь — тот, что Удолин.
Тогда при чем катер? Эта лестница? Блеск бериллиевой бронзы крыши?
Олег там чего-то рассчитывал, но все трое здесь присутствующих были прирожденными гуманитариями и к представителям «точных» наук относились с естественным недоверием. Самолеты падают с неба, поезда сходят с рельсов, атомные станции взрываются вследствие именно их деятельности. Ошибки в филологии и медицине не столь катастрофичны и легче поддаются корректировке. А также в гораздо большей мере зависят от воли, характера и личной эрудиции.
На площадке перед последним маршем лестницы Новиков жестом предложил всем замолчать, дернул на себя рукоятку автоматного затвора.
Шульгин повторил его движение.
Ростокину было указано стать замыкающим. Впередилежащей территории он не знал, а что случись — огнем прикроет.
Андрей, двигаясь плавно и сторожко, поднялся почти до тяжелой калитки в бревенчатом частоколе, и тут за ней взорвался целый академический хор собачьего лая. Дружелюбного, даже восторженного. Учуяли, вспомнили, узнали!
Значит, попали в нужное время. В пределы единственного своего года. А для собак время разве существует? Календарное. Хозяева их вырастили, попав в период надежного импринтинга[45], а потом то жили с ними, то исчезали на какие-то промежутки, то снова возвращались. Не все, но хоть кто-то. Собакам оставалось цитировать друг другу финальную фразу из «Графа Монте-Кристо»: «Ждать и надеяться».
А сейчас пришли как раз те, кого собаки знали и почитали больше всех.
Московские сторожевые от специального заводчика, размером не слишком уступающие средней величины медведю и вдобавок с отчетливыми зачатками почти человеческого интеллекта.
Шульгин лично отбирал щенков, с которыми уловил максимальную эмпатию, привез из Москвы на Валгаллу, долго и тщательно их воспитывал, отнюдь не дрессировал. А потом, когда пришлось покинуть планету, он и Новиков неоднократно здесь появлялись по разным причинам и не упускали возможности пообщаться с брошенными на произвол судьбы друзьями по-человечески. Неторопливо и подробно разъясняя необходимость и неизбежность подобного, для всех печального стечения обстоятельств.
«Такая служба, братцы, ничего не поделаешь».
Достаточно было указать на Ростокина и сказать: «Это свой», чтобы псы отвели от него настороженные взгляды. Явного дружелюбия до поры проявлять не станут, а как дальше отношения сложатся, от самого Игоря зависит.
Пока они обнимались, ласково разговаривали и шутливо отбивались от слишком настойчиво пытавшихся запрыгнуть передними лапами на плечи собак, на заднем крыльце наконец появился Константин Васильевич собственной персоной. В накинутом на плечи полушубке, но без шапки, со своей длинной трубкой, которой было неизвестно сколько лет. По крайней мере, в двадцатом году она была такая же старая, обугленная по краю чашки и с обгрызенным мундштуком.
— С прибытием, друзья, с прибытием! — приветствовал он гостей хрипловатым, но довольно трубным голосом. — Я уже соскучился. Отчего, думаю, все не едут да не едут…
Собаки на него не обратили никакого внимания. Будто и не было здесь человека, каким-то образом поселившегося на подконтрольной только им в отсутствие хозяев территории.
Об этом и спросил Шульгин первым делом после обычных при встрече дежурных слов.
— А зачем же я буду ваших животных перевоспитывать? У нас с ними договор. Я здесь живу и их кормлю. Они, в свою очередь, стараются меня не замечать…
— Вот оно как. Опять ваши магические штучки.
— А вы бы хотели, чтобы я их приручил и собаки забыли своих настоящих хозяев? Тем более, тут есть и другие люди. Зачем собакам их замечать и предаваться посторонним размышлениям? Достаточно того, что они контролируют периметр и ни одно постороннее существо его пересекать не рискует.
— Спасибо, Константин, — остановил начинающуюся лекцию Новиков. — Ты, как всегда, прав. Только не слишком ли глубоко вмешательство? Психике их не повредит?
— Значит, бросить верных псов на неопределенное время на чужой планете — можно! Заставить их перейти на кормежку исключительно охотой на случайную дичь — можно! Не удивился бы, если б эти милые звери сначала научились пользоваться консервными ножами, а потом и летать, поскольку птиц здесь множество, а четвероногие, осознавая опасность, ближе, чем на версту, к форту не приближаются. Даже суперкоты ушли. Против слаженно действующей стаи этих зверюг никому не выстоять. Тактическое мышление у них изумительное. Природные способности, плюс общение с вами, плюс состояние крайней необходимости…
А я всего лишь произвел совершенно незначительную корректировку. Сделал так, чтобы меня и моих соратников собаки воспринимали просто как явление природы. В целом благоприятное, но эмоциональной сферы не затрагивающее.
— Спасибо, — от всей души поблагодарил Удолина Сашка. — Нам бы не хотелось, чтобы наши ребята, — он потрепал по загривку ближайшего, Джокера, — начали перевоплощаться во всяких там…
Джокер улыбнулся, показав громадные клыки, и подтверждающе кивнул.
— Может, в дом пригласишь, Константин Васильевич? — закрывая вопрос, спросил Новиков. Мороз, после теплого флигера почти незаметный, сейчас начал ощутимо покусывать уши и голые пальцы, особенно касающиеся металла. Под двадцать, не меньше.
— Конечно, конечно, проходите. У нас там беспорядок небольшой, вы уж извините. Не то что при вас было…
Насчет беспорядка — было достаточно мягко сказано. За две, или сколько там на самом деле, недели, что в форте провел Удолин со своей «кодлой», как деликатно выразился Шульгин, они привели парадный зал в полное соответствие с представлением о Валгалле самых невоспитанных скандинавов. Поскольку рабов-траллсов у некромантов не имелось, а самим убирать за собой было у них не принято, то получилось то, что получилось.
Как там с научными занятиями — сказать трудно, но жрали и пили мистики со вкусом. На их счастье, в погребах терема Сашкиными заботами было собрано несколько сотен ящиков с самыми разнообразными, в том числе и чрезвычайно деликатесными консервами. Вроде черепахового супа и «морских гадов в ассортименте под соевым соусом». Поэтому затеваться с чисткой картошки и приготовлением хотя бы перловой каши со шкварками никому не приходило в голову. А уж тем более — ходить на охоту за зимующей птицей и боровой дичью.
Винные погреба также отличались приличным ассортиментом. Что гости очевидным образом оценили.
Пустые консервные банки и бутылки для простоты сбрасывали со стола на пол, на их место водружали новые. Кое-что, для удобства хождения, сгребали ногами к стенкам, а многое так и валялось под столом, скамейками и прямо посреди некогда шикарного зала. Даже на девушку из XXIII века, Альбу, он некогда произвел впечатление своей изысканностью.
Сейчас все эта публика, числом пять, продолжала привычное занятие, великолепно иллюстрируя эпизод из «12 стульев», во 2-м доме Старсобеса. Там тоже «пятеро граждан прямо руками выкапывали из бочки кислую капусту и обжирались ею. Ели они в молчании». Как и эти граждане, неизвестно какого подданства, или господа, кто их разберет. Только не капусту они ели.
Внимательно присмотревшись, Новиков не заметил среди них никого похожего на Воланда, Азазелло, Коровьева даже. Не те персонажи, от которых можно ожидать жесткой, неконтролируемой реакции.
