– Деньги у матери были кое-какие с продажи ташкентской квартиры, часть мы на переезд потратили, часть она родственникам отдала. Бедные они очень. Да и не рассчитывала она, что жилья лишится. Хватало только на комнату в Подмосковье. Нашла вариант хороший, деньги все последние отдала и на аферистов нарвалась. Оказалось, в комнате псих какой-то прописан. Мы въехать туда не успели, нас вышвырнули на улицу. Так мы на вокзале оказались, без денег, без жилья, без регистрации. Отца искали, но безрезультатно. Мать решила, что помер он, убили. Иначе нашел бы возможность с нами связаться в Ташкенте, когда в Россию приехал. Но я-то знаю, что папка живой. Просто его инопланетяне украли, – вздохнула карманница, и Алешку словно жаром обдало. Девочка не шутила, говорила всерьез. Анка придумала себе свою правду, чтобы было легче пережить смерть отца. – Мать на вокзале уборщицей устроилась. Нанялась электрички мыть, сутками их драила всякой химией и здоровье надорвала. Померла от воспаления легких в тот же год. Я осталась одна. Меня хотели в приемник забрать, но я к тому времени познакомилась с местными вокзальными пацанами, наслушалась от них про приемник и интернаты жутких ужасов, испугалась и слиняла. Жила год на Курском. На «Серпе». В дырках.
– В каких дырках? – спросил Павел.
– Под платформой «Серп и Молот». Там дыры в бетоне, где бродячие дети в норках обитают. Вот где жесть полная. Срач, вонь, наркотики. Я первое время пыталась этот хлев разгребать, потом плюнула – бесполезно. Все на наркоте, младшие дышат клеем, старшие колются. Я тоже пристрастилась клеем дышать и год жила как в тумане. Кормилась с того, что бутылки собирала, попрошайничала, воровала по-мелкому. Кое-как перезимовала и смерть мамки пережила. Мне даже по приколу одно время было так жить. А потом однажды проснулась на путях. Лежу, на звезды смотрю, вся избитая, в бошке дырка, в натуре. Рядом одна маруха наша мертвая валяется. Она только месяц с нами кантовалась, из детдома слиняла. Ей всего одиннадцать лет было.
– А тебе? – спросил Павел.
– А мне тринадцать, я уже взрослая была. Последнее, что помню, как подошли к нам дяденьки и представились журналистами. Чебуреками нас угощали в кафе, лимонад наливали, о жизни расспрашивали, а дальше провал. Кое-как доползла до вок-зала. Там меня подобрали люди добрые, отволокли к машине с волонтерами, где жрачку выдают и помогают, чем могут. Они меня в больничку определили, приезжали, в душу лезли, в приют заманивали. Я, в натуре, снова перепугалась. Под платформой столько бегунов жило, и никто обратно не хотел. От хорошей жизни ведь не убежишь. В лазарете мне бошку обрили, залатали, я отлежалась чуток и слиняла. Обратно в нору не вернулась. Боялась, что дяденьки вернутся и добьют. Но в бошке моей случилось некоторое просветление. Думаю, не, так жить нельзя – сдохну. Сюда приехала. На «плешку» пришла, вся из себя лысая и охреневшая от уколов. Села на площади с протянутой рукой. Тут Вепрь меня и заприметил. С плантации снял, отмыл, приодел и начал сам учить ремеслу. Не знаю прямо, что он во мне нашел, – кокетливо сказала Анка. – Говорят, я на Деми Мур похожа из фильма «Солдат Джейн». Вепрь этот фильм уважает и Мур тоже, вот его на мне и заглючило. Боюсь теперь волосы отращивать. Вдруг разлюбит. Так и живу. Лажаю иногда, правда, по полной, как сегодня. Вепрь злится, но любит все равно. Теперь придется какое-то время в залах ожидания перекантоваться вместо спального вагона СВ. А че, все лучше, чем на улице. На вокзале тепло, помыться можно, шмотки постирать и в туалет с комфортом сходить. Я с уборщицами клозетов давно закорешилась. За сотку они меня пускают в технический перерыв. Закрываюсь и моюсь, шмотки в помойном ведре стираю. В теплый зал на Казанском ночевать меня тоже без проблем пускают. Сейчас ментяры обход сделают, вышвырнут всю бомжовую шваль с алкашами из зала на улицу, и мы пойдем с ночевкой устраиваться. Если у вас, конечно, нет других предложений.
– Вепрь тебя так любит, что чуть ногами не забил и продал первым встречным за три целковых, – не удержалась от комментария Алешка.
– Че ты понимаешь в любви, дура слепая! – разозлилась Анка. – Что ты вообще в жизни понимаешь? Вепрь меня от смерти спас и теперь имеет полное право уму-разуму учить. Убьет – значит, заслужила. Он заботится обо мне. Профессии обучил, элитой сделал. Реально, в натуре, с клея снял и на водку перевел. Объяснил популярно, как вредно клей нюхать. Прикиньте, я и не знала, что от клея умирают.
– Ну и дура! Тебе Господь глаза дал, а ты зрением пользуешься, чтобы других обирать, – не осталась в долгу Алешка и неожиданно для себя толкнула Анку локтем так, что та кубарем свалилась с лавки.
– Девочки, не ссорьтесь, – попытался разрядить обстановку Павел, поднял Анку с асфальта и усадил обратно на скамейку.
– Бешеная какая-то, в натуре, – буркнула Анка. – То палкой машет, то кулаками. Сидели спокойно, за жизнь разговаривали. Вдруг с какого-то перепугу сальто-мортальто мне устроила. Че я такого сказала? Что ты слепая? Да ведь так оно и есть! А была бы умная, сидела бы в своем интернате и не рыпалась никуда. Думаешь, прикольно на вокзале жить и чужие кошельки воровать? Да я бы с радостью отсюда усвистела, но не могу. Папку жду. Он вернется, найдет меня, и мы с ним в Ташкент поедем, домой, к солнцу... – Некоторое время Анка молчала и дышала тяжело и часто. Алешка не удержалась и нежно погладила девочку по лысой голове, та резко отстранилась и стала похожа на ежика, колючего и злого. – Себя жалей, – огрызнулась она. – Тоже мне, нашлась мамка. У меня все в натуре чики-поки. Через пару дней Вепрь отойдет и меня заберет обратно. Ничего он меня не продал, а в разведку отправил. Он уже неделю Павла пасет и никак понять не может, что он за фрукт, – брякнула карманница, ойкнула и притихла.
– Может, тебе стоит прямо сейчас к нему вернуться, – сказал с угрозой Павел и спихнул Анку обратно на асфальт.
Секунду девчонка молчала, а потом запричитала, как кладбищенская плакальщица, умоляя не выдавать ее и не гнать. В голосе девочки звенел реальный страх. У Алешки от этих причитаний тоже зазвенело в ушах, а потом звон прекратился, и в мозгах стало как-то непривычно гулко, словно в зале ожидания вокзала.
– Не сбегала я ни из какого интерната. Я человека убила, – вдруг сказала она и не узнала собственного голоса.
Павел напрягся. Анка захлопнула рот, уселась рядом с ней. Помолчала минуту.
– Че-то тоскливо как-то. И водка меня не берет, – вздохнула она и зашуршала пакетиком.
Чиркнула спичка, запахло странно. Похожий запах исходил от молодых парней на вокзале, которые мечтали поехать на Селигер. Запах переместился к Павлу. Он сделал затяжку, выпустил облако сладковатого дыма и собрался передать мимо нее сигарету Анке, но Алешка перехватила его руку и тоже сделала глубокую затяжку, чтобы не отставать от коллектива. Закашлялась, но упрямо затянулась еще раз. Во рту появился горьковатый привкус, в голове запрыгали разноцветные зайцы. Алешка потрясла головой, зайцы запрыгали еще активнее.
Анка вырвала сигарету из ее рук и в очередной раз обругала по матери. Сигарету они докурили вдвоем с Павлом, передавая друг другу через нее. Алешка сидела, зажатая с двух сторон собратьями по несчастью, вдыхала ароматный дымок и уговаривала бешеных зайцев покинуть чужую территорию. Зайцы не слушались и бузили.
– Все очень плохо. Просто ужасно. Он ведь писателем великим был, – трагично сообщила она, решив не обращать на ушастых внимания. – Все случайно вышло. Я потерялась и мимо шла, а писатель сидел и курил в тапочках. Я его не заметила и уронила. А дома у него кот с радикулитом, но это к делу не относится. Писатель упал и утонул в Москве-реке. А я телефон потеряла. И спасти его не смогла. Потом меня мама нашла, домой привела и сказала, что мне все почудилось. А потом она сказала, что не почудилось и меня полиция ищет. Мы поссорились, и я решила сама идти в полицию, но мою маму убили из-за квартиры нотариус и агент. Я сделала вид, что убежала, потому что мама меня об этом попросила. А потом оделась в дедовские вещи, взяла Манюню, фотоальбом и пошла к бабушкиной подруге. Прихожу, а ее тоже убили. Я испугалась и убежала, но уже не понарошку, а на самом деле. Вернуться домой не могу, там ждут киллеры, чтобы сделать из меня овощ и завладеть квартирой. А полиция вся купленная у них в этом районе. Я сама слышала, когда под кроватью лежала. Полиция тоже меня ищет за убийство писателя. Одна надежда на фотоальбом.
– Уф, слава богу! – отчего-то повеселела Анка. – Говорила, не пей много паленой водки, еще и пыхнула. Вон как заглючило, в натуре, с непривычки. Небось впервые в жизни косяк в руках держишь?
– Косяк? Я курила марихуану? – с ужасом и одновременно с восторгом спросила Алешка и догадалась, откуда зайцы прибежали.
– Угу, – подтвердила Анка. – Вообще-то с первого раза редко кого прет. А меня вообще не взяло ни грамма. Пойдем, убийца великих писателей. Сейчас на вокзале минералкой тебя отпою и спатеньки уложу, а то ты, в натуре, на овощ похожа. На баклажан. Вся синяя от холода.
