— Требуется, — продолжал Транкиль, — провести мошенника и изловить его в им же расставленные сети. Понимаете вы меня?
— Понимаю, продолжайте.
— Хорошо, тогда возвращайтесь к Голубой Лисице.
— Гм!
— Вы боитесь?
— Не совсем так, но я думаю, что он учинит надо мною насилие.
— Да, это возможно.
— Ну да ладно! Будь что будет! — воскликнул монах. — Я пойду.
Канадец внимательно посмотрел на него.
— Хорошо, — сказал он, — возьмите это. По крайней мере, если на вас нападут, то вы дорого продадите свою жизнь.
И он сунул ему в руки пару пистолетов.
Монах внимательно стал осматривать их: посмотрел в Дуло, на курки, на ложе, словно бы желая удостовериться, что они находятся в хорошем состоянии, затем спрятал их под рясой.
— Теперь я уже ничего не боюсь, — сказал он, — я иду.
— По крайней мере, мне надо объяснить вам…
— Не к чему, — перебил его монах, — я скажу Голубой Лисице, что вы соглашаетесь на свидание с ним, но не желаете идти к нему в лагерь, что вы хотите видеться с ним наедине, без свидетелей, в чистом поле.
— Вот это и требуется; и вы приведете его в то место, где я буду ожидать вас.
— Попытаюсь, по крайней мере. Но где вы будете ждать?
— На опушке.
— Так все решено?
— Еще одно слово.
— Говорите.
— Держитесь все время в нескольких шагах от вождя, справа от него, не заходите ни вперед, ни назад, насколько это будет возможно.
— Ладно, ладно, понимаю.
— Ну так ступайте, и удачи вам.
— О! Теперь я ничего не боюсь — со мною оружие.
С этими словами отец Антонио поднялся и быстро удалился твердым, решительным шагом.
Канадец долго следил за ним взглядом.
— А вдруг он нас выдаст? — пробормотал он.
— Не думаю, — отвечал Чистое Сердце.
— Дай Бог.
— А что вы хотите сделать?
— Простую вещь. Мы не можем победить наших врагов иначе как хитростью — ею-то я и хочу воспользоваться. Нам надо во что бы то ни стало избегнуть этих краснокожих дьяволов.
— Да, это правда. Но, если нам удастся сбить их со следа, то куда же мы пойдем?
— Нечего и думать о сколько-нибудь серьезном путешествии через прерию при настоящем возбужденном состоянии страны, с двумя женщинами среди нас. Это значило бы идти на верную гибель.
— Действительно, но что же тогда мы будем делать?
— Мое намерение — возвратиться на асиенду дель-Меските. Там, я думаю, дочь моя может найти самое подходящее для нее убежище на некоторое время.
— Но разве вы забыли, что вы сами же отвергли этот план.
— Это правда, но я и решаюсь на него только ввиду безвыходности положения. Что же касается вас…
— Что до меня, — живо перебил его Чистое Сердце, — то я иду с вами.
— Благодарю, — с чувством сказал канадец, — но, несмотря на то, что ваше великодушное предложение меня глубоко трогает, я не могу принять его.
— Почему?
— Потому что племя, которое усыновило вас, требует вас, и вы не должны отказываться идти.
— Это успеется, и Черный Олень извинится за меня.
— Нет, — решительно отвечал Черный Олень, — вождь не оставит бледнолицых друзей в опасности.
— Если так, — радостно воскликнул Транкиль, — то все, что предстоит нам — пустяки. Черт возьми, неужели пять храбрых и хорошо вооруженных человек не обратят в бегство сотню апачей! Слушайте, друзья, я все-таки нарочно пойду на свидание, которое я назначил Голубой Лисице. Следуйте за мной, но так, как ходят краснокожие, и будьте готовы появиться, как только я подам вам сигнал — крик совы.
— Хорошо.
— А вы, Ланси и Квониам, оберегайте Кармелу.
— Мы все будем оберегать ее, мой друг, положитесь на нас, — сказал Чистое Сердце.
Транкиль в последний раз простился со своими друзьями, закинул карабин за спину и направился в глубь леса.
Едва только он исчез, как охотники легли наземь и ползком последовали за ним. Поющая Птичка дала Кармеле знак следовать за мужчинами, они замыкали это странное шествие.
Молодая девушка, как только вступила в лес, почувствовала, что ее охватывает невольный страх. Все ее пугало, все наполняло печальными предчувствиями, которые, казалось, готовы были на каждом шагу осуществиться.
Между тем отец Антонио продолжал свой путь и скоро достиг опушки. Он не только не поколебался в своем решении, когда приблизился к апачам, но даже укрепился в нем и спешил показать охотникам, что вполне достоин того доверия, которое они оказали ему. Иногда в его голове возникала мысль об опасности, которой он подвергался, но он тотчас гнал ее, решаясь пожертвовать даже жизнью, чтобы только спасти донью Кармелу и не дать ей попасть в руки кровожадных врагов, желавших втайне завладеть ею.
Отец Антонио не успел отойти от опушки леса и на пять шагов, как из куста выросла фигура и преградила ему дорогу.
Монах едва сдержал крик ужаса и отступил назад. Но тотчас же он собрал все свое хладнокровие и приготовился к ужасному удару, который без сомнения ему угрожал, так как в фигуре этой он узнал Голубую Лисицу.
Индейский вождь посмотрел с минуту на монаха пристальным, несколько подозрительным взглядом, что не ускользнуло от отца Антонио.
— Отец мой запоздал, — сказал наконец Голубая Лисица глухим голосом.
— Но так мало, как только я мог, — отвечал отец Антонио.
— О-о-а! Отец пришел один, великий бледнолицый охотник побоялся и не осмелился сопровождать отца молитвы.
— Вы ошибаетесь, вождь, тот, кого вы зовете великим бледнолицым охотником, а я — Транкилем, не побоялся последовать за мной.
— О-о-а! Голубая Лисица — сахем, взор сахема проникает в самый густой мрак и все видит, но сейчас не видит ничего.
— Это потому, что вы смотрите не в ту сторону.
— Пусть отец молитвы объяснит, Голубая Лисица хочет знать, как отец молитвы исполнил дело, порученное ему сахемом.
— Я самым лучшим образом воспользовался моей встречей с охотником, чтобы исполнить, что вы приказали.
— Пусть простит вождя отец молитвы, сахем — бедный, неученый индеец, надо несколько раз повторить одно и то же, чтобы вождь понял. Придет ли великий бледнолицый охотник?
— Да.
— Когда?
— Немедленно.
— Как немедленно? Где же он?
— Я оставил его у опушки! Он ждет вождя.
Голубая Лисица вздрогнул, услыхав это. Он устремил на монаха такой испытующий взгляд, как будто хотел проникнуть в самую глубь души его.
— Почему же бледнолицый охотник не последовал за отцом молитвы сюда?
Монах принял самое наивное выражение лица, какое только мог, и отвечал:
— Честное слово, я не знаю этого, но это все равно.
— В прерии лучше разговаривать.
