После этого я уже не мог отказаться. Взглянул на его ноги в шикарных мокасинах и взялся за стакан. И только сейчас, через два дня, вспомнил, что мы приехали по делу. Илик дремал на стуле рядом со мной под певучую речь обедающих у Сосо родственников и знакомых. Здесь же бегали двое сыновей нашего хозяина, причем младший, Датоша, несколько раз снимал штанишки, поднявшись на стул, и намерения его были недвусмысленными. Каждый раз это вызывало бурный восторг родственников и отца, который громко целовал сына чуть пониже спины. Я растолкал Илюшу. Застолье клонилось к закату, хотя это впечатление могло оказаться ошибочным. В любую секунду мог раздаться звонок в прихожей. А значит, новые гости, и погасший было костер застолья вспыхивает с новой силой.
- Нам надо возвращаться. Там волнуются, что мы уже два дня не обедаем дома, — сказал я, когда гости все-таки разошлись.
Ну, вы же обедаете у нас! — сказал Сосо, открывая очередную бутылку.
Еще через два дня мы снова робко попросили приступить к делу.
На следующий день все было кончено. Нас привели в старый тбилисский дом. «Динаккорд» ожидал нас в гостиной. Фотографии начала века в строгих рамках, темная мебель — сухая и благородная, как мелькнувшая в коридоре старушка. Разве здесь могли обмануть или предложить что-нибудь не настоящее! Мы выложили честно заработанные деньги. Нет, никакого целлофана на «Динаккорде» не было, но атмосфера дома нашептывала нам:
- Чем старше вещь, тем дороже, — хотя, вряд ли эта мудрость в полной мере могла относиться к современной голосовой усилительной аппаратуре.
- Ну, вот и сбылась мечта идиота! — процитировал я.
К самолету нас везли на трех машинах. Меня. Илика. И ЕГО.
По дороге одновременно проходил банкет. Вино, брынза, зелень. Дорогую сигарету?
- Не курю.
А очень дорогую? Попробовать только. Настоящий рок-музыкант обязательно должен курить эти очень дорогие сигареты. Вернее, папиросы. Причем и сам их должен готовить.
Забить косяк.
Так это называется. После двух затяжек мир переворачивается. Это курево — очень высокого класса. Очень. И смех разбирает, когда накуришься. Вот вроде бы какой недоступный мир, а пару затяжек — и все! Очень даже доступный мир! И очень смешной! И очень веселый! Все — очень веселые, и всё — очень смешное. И брынза расплывается молоком по сиденью и трава — ну точно пальмовые листья. Прерии! А стакан, ну разве не умора?! Прямо бриллиант! Разве нет?
- Нет…
Ну, это с непривычки. А может, от усталости. Главное, «Динаккорд» осторожно внести в лайнер. И Илика. Я уснул, как только опустился в кресло. И мне ничего не снилось.
Осень в том году была такая, о которой можно только мечтать. Теплая и чистая. Мы репетировали дни и ночи напролет. «Динаккорд», как и обещал Илюша, пел сам. Нам завидовали все музыканты города. Они приходили на репетиции и осматривали экспонаты нашего музея.
Ну конечно, говорили они, я думаю… Так вот, оказывается, что здесь. Ну, тогда конечно! А здесь еще и это есть! Тогда понятно почему! И разводили руками. И цокали языками. И пускали слюни.
У нас тоже аппетит разыгрался не на шутку. Мы были спокойны ровно неделю. А потом кто-то сказал.
— Нужны фирменные гитары.
Не помню, кто первый сказал, но джинн был выпущен из бутылки.
- Мне пора менять ударную установку, — добавил Гешка.
- А как я буду смотреть народу в глаза без синтезатора? — спросил непонятно кого Илюша.
И тогда я сам произнес фразу, которая еще год назад казалась мне абсурдной:
Надо садиться в кабак!
Я говорил еще что-то. О том, что мы будем совмещать приятное с полезным, что мы будем репетировать и зарабатывать деньги. Что никогда не будем играть на потребу, а только то, что нам нравится. Говорил, что даже Битлы играли в кабаках. Что через это надо пройти, как через трудности, что без этого не получается ансамбля. Настоящей группы. Надо пройти! И всё. Говорил, а сам чувствовал себя хорошо румяной, испеченной булочкой. И приготовить ее так мог только один человек — Илик.
- Ну что же, это идея, скромно сказал тот, кто подспудно внедрял ее в наше сознание со дня своего появления.
Итак, кто за это предложение — возьмите аккорд.
До мажор.
Кырла, как глава молодой семьи, совершенно материально необеспеченной, потому что он и она — бедные студенты, вмазал по струнам. Он — за. Мы с Илюшей держим этот аккорд со дня нашей встречи.
- Я — как все, — сказал Гешка и сделал сбивку.
Сначала малый барабан, потом — том-бас, том-тенор, потом — тарелка. Неплохо звучит. Теперь все вместе и повеселее.
Каникулы продолжаются!
Остались формальности. Кырла должен был объяснить необходимость этого шага своей прекрасной половине.
- Когда будешь разговаривать с Иркой, дави на материальную сторону, — наставлял его Илюша, — народные мудрости приводи, пословицы: «Не в деньгах счастье, а в их количестве», «Деньги к деньгам идут», «Сытый голодному не товарищ!». Против народа никто не попрет, понял?
- Ага, — сказал Кырла, — никто. Кроме самого народа.
Кырлу всегда тянуло пофилософствовать.
Теперь обо мне.
Я уже говорил, что осень была прекрасная. Как весна. Я влюбился. Как-то странно об этом говорить. Мне всегда казалось, что влюбляться могут школьники или, в крайнем случае, студенты, но уж никак не взрослые деловые люди, какими мы себя считали. Но в жизни действительно все не так, как оказывается на самом деле!
Нас пригласили играть на какой-то вечер в университет… Там нас ждали, и мы старались не обмануть этих ожиданий. Зал стонал, стены ходили ходуном, студенты, обкурившись планом, дергались, как персонажи немого кино. Примитивная цветомузыка окрашивала толпу то в красные, то в синие, то в зеленые цвета. Все были возбуждены, и готовы на подвиги. Женской половине зала требовалась любовь и восхищение, мужской — сомнительные приключения, желательно, без объяснений в любви. Холостая часть нашей группы искала новых встреч.
Но познакомились мы на следующий день. Загрузив аппаратуру, ребята уехали, а я остался. Сам не знаю почему. Хотелось потолкаться среди студентов, хотелось, чтобы принимали за своего. Спрашивали, как с зачетами, где следующая лекция, занимали рубчик до стипендии.
Я стоял один.
И лишь спустя некоторое время появилась Она. Не знаю почему, я обратил внимание именно на нее. Наверное, из-за ее независимого вида. Просто мне нравятся независимые люди. Такие не посещают комсомольских и профсоюзных собраний или они ими руководят. Не люблю собраний. Никогда не был ни на одном из них. У меня были тренировки или соревнования. Я наблюдал за девушкой. Она сдала пальто в гардероб и ушла куда-то. Я замер, превратился в восковую фигуру.
Отомри!
Она протянула номерок, и ей вернули пальто. Такое зеленое, с отворотами. Вполне весеннее пальто. Закончились лекции. Я в толпе, имеющих право влюбиться, шел за ней. В такой массе я незаметно воспользовался этим правом. Меня никто не заподозрил. Мы шли к троллейбусной остановке. Я упорно смотрел на нее, а она делала вид, что не замечает этого. Но когда мы остановились, надо было что-то говорить. Я это понимал, но не мог открыть рта. Если бы это было на танцплощадке, все было бы гораздо проще, а так кроме затертого: девушка, с вами можно познакомиться, — в моей пустоватой голове ничего лучшегоне находилось. И вообще, знакомство на улице… Это было не по мне. Я стоял в двух шагах, превратившись опять, непонятно почему, в воск. Ведь она уже сказала один раз:
- Отомри!
Появился троллейбус. Конечно, она вошла. А на что я надеялся? Что она подойдет ко мне и завяжет разговор?
- А почему это вы стоите здесь, а не в музее мадам Тюссо?
- Да вот, знаете, отпуск. Решил домой приехать…
- А с вами можно познакомиться? Ох, ах! Как интересно! Давайте встретимся под часами?
Осторожно, двери закрываются.
Двери? Так что же я стою? Чего стою, когда ее лицо проплывает мимо? Она улыбнулась. Независимо. А теперь что?
До минор. В ритме вальса.
А любовь рядом была…
Идиот!
- Такси! — я выбежал на дорогу. — Поезжайте за тем троллейбусом, но не очень близко, пожалуйста.
Пусть думает, что я оперативник на задании. Только вот прическа не уставная. А, вроде это парик! Для конспирации. Поехали — поехали! Летели под колеса желтые листья каштанов, мимо проплывали знакомые улицы и дома, но от того, что в окне троллейбуса мелькало зеленое пальто, все это приобретало совершенно другой смысл. Будто бы на меня подействовала папироска с планом. Каждая мелкая деталь обыкновенной жизни превращалась в событие мирового масштаба.
Листья летят! Хотелось кричать мне.
Я знаю этот дом!
Собачка!
Пальто зеленое…
Я расплатился, как только увидел, что она вышла из троллейбуса. Что там думал обо мне таксист, меня больше не волновало. День продолжался, и мы гуляли по городу. Глазели на витрины, пили кофе в стекляшке, заглядывали в витрины, опаздывали в кино. И все это мы делали вместе.
