В нем столько боли, участия и тревоги, что я не выдерживаю. Закрываю глаза, как маленькая, таким наивным способом прячась от внимания, и шепотом отзываюсь:
— Я соскучилась, Макс. Так сильно, что ни о чем другом думать не могу. Хочу тебя… до безумия.
Затаиваю дыхание, боясь пошевелиться. Трудно признаваться в таких вещах. Я и прежде, когда у нас все хорошо было, редко решалась сказать о том, чего мне хочется. От него инициативы ждала, уверена была, что именно так правильно. А сейчас и подавно…
Мне стыдно. Страшно. Но тело, вопреки всем доводам рассудка, продолжает жить своей жизнью. Настойчиво и жадно требует освобождения.
А потом я вдруг чувствую, как опускается на губы полувздох-полустон. Горячий. Дурманящий. Забирающий последние остатки здравого смысла. И слышу за мгновенье до поцелуя:
— Девочка моя родная…
Мучающий меня жар сменяется совсем другим: не менее томительным, но таким животворящим. Успокаивающим и будоражащим одновременно.
Макс медленно накрывает мои губы своими. Прежде, сходя с ума от страсти к собственному мужу, я всегда хотела поторопить его. Поскорее получить желаемое, утолить голод. Максиму нескольких коротких минут обычно хватало, чтобы довести меня до экстаза.
Но сейчас все иначе. Время как будто останавливается. И я тону в расслабляющей нежности, наслаждаюсь сладким пленом его пальцев, губ, дыхания. Впитываю каждую каплю этой долгожданной близости.
Кожа горит от его касаний, но хочется еще и еще. Больше тяжелого дыхания, ласкающего лицо, шею, ключицы. Больше трепета в руках, освобождающих меня от одежды, оглаживающих плечи, грудь, задевая как-то сразу все чувствительные места. Еще больше поцелуев, так отчаянно напоминающих глоток из живительного источника в раскаленный солнцем день. Его всего — рядом, со мной, во мне… больше… неотрывно… нескончаемо…
Этих ощущений так много, что я боюсь открыть глаза. Будто балансирую на грани сна, стараясь не проснуться как можно дольше. Потому что в этой волшебной реальности он со мной. Гладит мои волосы, рисует пальцами на теле, заставляя покрываться мурашками. Нежит грудь осторожными ласками, вызывая сладкий трепет во всем теле.
Он везде. Дышит вместе со мной. Укрывает своими объятьями от отчаянья прошлого. Растворяет в томительно долгих поцелуях страхи и сомнения.
Глажу мощные плечи, ощущая, как перекатываются под кожей мышцы. Впитываю стук его сердца. Горячая шелковая плоть толкается в мою ладонь. Как же безумно не хватало всего этого!
И вроде бы ближе оказаться уже нельзя, но он все равно обнимает еще крепче. Теснее вжимает в себя. Целует еще жарче, еще настойчивее.
— Посмотри на меня! — горячий возглас опаляет, и я вздрагиваю, послушно раскрывая глаза. И кажется, вижу перед собой бескрайнее звездное небо. Он увлекает меня за собой в эту высоту с россыпью разноцветных огней, завораживающих своим светом. Двигается, погружаясь в истомленное ожиданием тело, наполняет мощно и глубоко, пробуждая внутри силу цунами.
Уже не помню, как нужно дышать, да и зачем, когда есть вот эта стихия, окутывающая нас со всех сторон? Он становится моим воздухом. Оживляет каждый нерв, раскрывая грани неведомых прежде ощущений. Жидкий огонь течет по коже, пульсирует в мышцах, заставляет их сжиматься и расслаблять снова.
Глаза в глаза, лицо к лицу, тело к телу. Во всем мире больше нет никого, кроме нас. И каждое новое движение, каждый толчок, каждое погружение длится бесконечно. Я умираю от этого неумолимого, обжигающего ритма, но еще не никогда не была настолько живой.
Макс приподнимается, отстраняется, но лишь на мгновенье. Чтобы накрыть ладонями потяжелевшую грудь. Поймать и прикусить поочередно соски, посылая удары тока по телу. И снова возвращается к губам, снова вбивается глубже, так что огненные дорожки начинают пульсировать сразу в каждой мышце, в каждой клетке. И бесконечно высокие звезды вмиг становятся ближе, стекаются в разноцветный фейерверк перед глазами. Взрываются остро и жарко, и я не помню, не понимаю уже ничего, кроме хриплых сторон единственного во всей вселенной человека.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Глава 56
Прижимаюсь щекой к его плечу, не в силах разомкнуть объятья. Тону в теплом, родном запахе. Внутри все еще вибрируют сладкие волны удовольствия.
Пальцы Максима продолжают скользить по моему телу, гладят, расслабляют неспешными ласками. Губы то и дело касаются лица. Он целует лоб, виски, опущенные веки, дышит в волосы, то ослабляя захват рук, то стискивая меня сильнее.
Не помню, чтобы когда-то прежде испытывала хоть что-то подобное. У нас с мужем всегда был крышесносный секс — Макс умеет доставлять удовольствие. Но раньше это удовольствие, в основном, касалось только тела. А сейчас мы так близки, как не были, наверно, никогда в жизни. Я слышу его удары сердца. Не своего — именно его. Ритмичные, сильные, которые пульсируют, отзываясь во мне.
Тихо выдыхаю, касаясь губами груди. Легонько веду языком, чувствуя солоноватость кожи. Скольжу пальцами по позвоночнику вниз, глажу упругие ягодицы, бедра, которые все так же крепко прижимаются к моим.
— Я люблю тебя… — признаюсь и ему, и, в первую очередь себе. Так долго скрывала. Пыталась доказать, что без него будет проще. Глупая… Как может быть проще, если без него у меня даже дышать не получается?
— Вера… он стискивает с такой силой, что перехватывает дыхание. Находит губы. они и так распухли от поцелуев, но меня тут же накрывает острая жажда снова почувствовать то же самое. Слиться с ним.
— Прости… — Максим в буквальном смысле вдавливает меня в себя. А когда пытаюсь возражать и сказать, что прощать нечего, останавливает, легко, но уверенно накрывая рот пальцами. — Нет, подожди. Я хочу все объяснить. Должен, Вера.
Я должна бы испугаться и серьезности тона, и отчетливо ощущающегося напряжения. Но… почему-то это не происходит.
Есть все-таки кое-что хорошее в случившемся с нами кошмаре. То, что хуже уже некуда. Мы дошли до крайней точки, потеряли почти все на свете. Да какое там почти… Все потеряли. И сердце, и вся жизнь разлетелась на сотни осколков. Но ведь Макс сейчас здесь, со мной. Несмотря ни на что. Так чего мне бояться?
Провожу рукой по ежику волос. Они такие непривычно короткие, не зарыться, как прежде. Думаю об этом — и тут же останавливаю собственный поток мыслей. Не надо, нельзя сравнивать. Неважно, насколько прежнее было лучшим. Оно БЫЛО. И глупо пытаться что-то вернуть. Я хочу просто жить. Сейчас. Завтра. Может быть, хуже или сложнее, чем раньше, но жить. Вместе с самым дорогим для меня человеком.
Веду пальцами по его лбу, надавливая на углубившуюся морщинку между бровями. Ему-то каково сейчас! Это я успела привыкнуть и смириться с потерей, а он только узнал правду. И винит во всем себя — тут даже вопросов задавать не надо, и так ясно. Но этой вины слишком много, пора покончить с ней.
— Макс, ты можешь ничего не рассказывать. Это не обязательно.
Он качает головой.
— Обязательно, Вера, — и еще теснее сплетает руки на моих плечах, будто боится, что могу убежать. Глупый… Куда же я теперь без него? Пробовала — не получилось.
— Я давно узнал о болезни. Неожиданно. На работе была диспансеризация, и там обнаружили совершенно случайно. Еще и симптомов никаких не ощущалось. Не поверил даже, думал, какая-то ошибка. Перепроверял несколько раз. А потом… не нашел в себе сил рассказать тебе.
Я снова прижимаюсь к его груди, вслушиваясь, как грохочет сердце. Если бы знала раньше, было бы проще все пережить? Мне? А ему?
— Мироненко целый консилиум тогда устроил, все пытался помочь с наименьшими потерями. Но оказалось, что уже слишком поздно для консервативных методов. А операция… слишком дорого, но даже не в деньгах дело. Не было донора. За несколько месяцев ожидания — никого подходящего. Ни по квоте, никак.
Он резко втягивает воздух, и я будто мысли его читаю. О том, что отдал бы все на свете, лишь бы оградить меня от этого. Вот только не хочу быть в стороне. Ведь получается, что я для него все равно была единственным шансом на спасение.
