если не быстрее, хватаю на руки Кроху и усаживаю на этот комод, или полку, я не собираюсь понимать сейчас, что это.
Я голодный. У меня зубы сводит от желания, ширинка лопается от давления и от этого невинного взгляда Оли.
Не понимаю вообще, куда целую, просто летаю губами по коже, пока она с меня трясущимися ледяными пальчиками футболку стягивает и что-то шепчет тихое, я даже разобрать не могу что.
Горячая, красивая, невероятная просто. Я то ли думаю об этом, то ли вслух говорю, не понимаю вообще ни черта, действую на инстинктах, голова не работает, спасает только мышечная память.
Меня от нее отключает просто, я как будто на электрическом стуле сижу, ток в каждую клеточку проникает. Крышу срывает ураганом, я что-то делаю, но не понимаю что, сжимаю, трогаю, целую, кусаю, снимаю что-то с нее, с себя, голова кругом.
– Антош, Антош, – шепчет Оля, вдруг вырывая меня из этого омута. Хватает лицо в ладошки, а в глазах слезы. Что такое… Я что-то не так сделал? Торможу. Тяжело, но торможу, заставляю себя остановиться и очухаться.
– Крох, почему ты плачешь? – спрашиваю сквозь зубы, только сейчас заметив, что мы оба уже голые и я даже защиту надел в полубреду.
– Мне так с тобой хорошо, мальчик мой, – отвечает, внезапно начиная рыдать, а у меня у самого ком к горлу. Господи, маленькая, сколько же у тебя проблем…
– Я тут, Оль. – Прижимаюсь лбом ко лбу, целую переносицу, кончик носа, оставляю осторожный поцелуй на губах. – С тобой, всегда с тобой, ты только не отталкивай меня, пожалуйста, и я вообще всегда рядом буду, обещаю тебе!
Она кивает, всхлипывая, и целует меня глубоко, заканчивая разговор.
Ей хорошо со мной… На этих словах можно счастливую жизнь прожить, и я целую Олю с полным пониманием, что, даже если еще миллион проблем между нами будет, я все равно сделаю так, что она с гордостью сможет назвать себя моей.
И мы отпускаем мысли к черту вообще. Оля запрокидывает голову и громко выдыхает, когда я вхожу в нее, цепляется за плечи, кайфует, мурлычет, как кошка, царапается, все планки снова срывая.
Я не могу себя контролировать рядом с ней, у меня внутри горит все от одного понимания, что она мне принадлежит сейчас целиком и полностью.
Оля стонет, когда ускоряюсь, цепляется руками, ногами, целует отчаянно, дрожит, кусается и всхлипывает, убивая меня снова и снова.
Она горячая и вкусная, остановиться не могу, кусаю соски, от стонов вообще дохну, сжимаю руками бедра, талию, двигаюсь быстрее, быстрее, еще быстрее! Что-то падает на пол, стучит, гремит, но нам плевать, мы на грани, мы сошли с ума друг от друга давно, мы охвачены такой страстью, что ноги держат с трудом.
Еще быстрее, рычу, целую в шею, опираюсь рукой на стену сзади, и когда чувствую, что Оля сжимается, хватаю ее за шею и смотрю прямо в глаза, замечая в них такое же безумие, которое ураганом бушует внутри меня.
Толкаюсь еще несколько раз, не разрывая зрительного контакта, и кончаю с ней одновременно, словив губами громкий вскрик.
Прижимаю Олю, крепко обняв, пока она все еще дрожит и тяжело дышит, и чувствую, как отчаянно она цепляется за мои плечи, не позволяя отстраниться. И вот сейчас я реально счастлив. И, кажется, взрослая жизнь не такая уж и дерьмовая…
Глава 20
Оля
Я дура. Дура, которая думает только о себе. Дура, которая не контролирует свое тело. Дура, которая издевается над прекрасным, нет, над самым замечательным парнем в мире.
Что со мной не так? Почему все дерьмо плывет к моему берегу, и почему, разгребая его, мне приходится отталкивать от себя хороших людей, чтобы этим дерьмом их не запачкать. Я же… Я же просто девушка, мне всего двадцать шесть, но такой кавардак вокруг, как будто я уже целую жизнь прожила и проблемы все это время только копила, чтобы к старости начать разбираться с ними.
Мне больно и обидно до слез, которые я во время близости с Антоном сдержать не могу, потому что внутри все на части рвется от понимания, что нам, скорее всего, не быть вместе.
А мне так хочется быть любимой. И он мне это ощущение дает с головой, окунает в него, как в колодец, и топит там, а я захлебываюсь, блин, с удовольствием! Но сопротивляться приходится, приходится выныривать и воздух ртом хватать, потому что если утону там – уже не выплыву, а камни мои, которые из жизни выбросить нужно, сверху попадают и всю спину переломают.
Мне необходимо вынырнуть. И все камни разобрать. А потом, если я буду еще нужна…
Пока я снова не могу отключить голову и перестать думать, даже сидя голой на комоде в собственной прихожей, Антон греет меня в объятиях и мягко целует плечо, посылая по телу мурашки.
Он такой… не знаю. Он как будто ненастоящий. Таких не бывает, он слишком хороший. Не уходит от меня, хотя я саму себя уже давно бы послала, помогает, признается в любви… Он как тот самый принц, которого каждая девочка, и я в том числе, рисует в мыслях и мечтает встретить в настоящей жизни. Чтобы как за каменной стеной и все такое.
И с ним на самом деле так. Почему-то рядом с ним ничего не страшно, я буквально от всех проблем отключаюсь, когда Антон рядом. Даже не знаю, хорошо ли это.
– Крох, – тихонько и хрипло шепчет Антон, не переставая целовать мою кожу. И я не отстаю. Укладываю голову ему на плечо и вожу ноготками по спине, мурашки чувствую, нравится ему, – познакомь меня с сыном.
Говорит, и я застываю. Боже… Я даже не могу себе представить, как это будет выглядеть. Я на самом деле даже мысленно предположить не могу, как отреагирует Матвей. Да и вообще… это неожиданно. Его действительно ничего не пугает, даже наличие у меня ребенка, хотя он сам еще… молодой.
– Антош…
– Почему снова нет? – Он выпрямляется, начинает злиться, его очень нервируют эти разговоры. Но я не собираюсь говорить ему, что нам не по пути или что-то в этом духе. Я лучше просто расскажу правду.
– Я не отказываю тебе сейчас, не злись, пожалуйста, – тянусь к нему и оставляю поцелуй на подбородке, – просто хочу тебе еще раз сказать, что не могу взять и переложить все мои проблемы на твои плечи.
