нет. Я очень много раз шла ему навстречу, сохраняя хорошие отношения, но сейчас правда не хочу. К чему? Пошло оно все к черту, я устала подстраиваться под всех и быть удобной. И сохранять нейтралитет только ради ребенка тоже устала. Давыдов как раз стал очень редко навещать Матвея. Самое время послать его к черту.
– Я услышал твой посыл в машине, Олечка, – говорит Ярослав, а мне от этого «Олечка» вывернуться наизнанку хочется, так противно. Ненавижу, когда меня так называют, а особенно когда это делает он. – Пришел с извинениями.
– Ты не услышал мой посыл, Ярослав. – Я стою в прихожей, не собираясь пропускать его внутрь квартиры, а спину буквально жжет от близости того самого комода, на котором несколько часов назад я сгорала в руках того, кто в свои двадцать два гораздо ответственнее этого, от которого я уже просто устала. – Никогда меня не слышал и сейчас не слышишь. Мне цветы твои не нужны. Мне слова твои и извинения пустые тоже не нужны. И ты весь тоже не нужен. То, что произошло год назад, просто окончательно доказало мне, что с тобой дел лучше не иметь. Что тебе еще нужно сказать, Ярослав, чтобы ты от меня отстал?
– У тебя появился кто-то? – Он рычит, раздувая ноздри, а меня и забавляет, и раздражает одновременно, что он ревнует. Какое право имеет, вообще?
– Ага, – киваю, добивая его. Сегодня у меня нет настроения любезничать, мне даже на последствия почти плевать. Пусть хоть что делает, даже ударит, если совести хватит, – гордость называется. Пока была замужем за тобой, растеряла где-то, а сейчас добрые люди помогли найти. Хорошая штука, Давыдов, пользуйся. – Открываю дверь за его спиной и выталкиваю ошарашенного моими речами Ярослава в подъезд, закрывая и скрываясь в квартире. – Счастливо оставаться, – говорю в пустоту комнаты и не успеваю дойти до спальни, чтобы уснуть и забыть до утра об этом ужасе, как в дверь снова звонят.
Лечу в прихожую с мыслью, что я выхвачу этот букет из его рук и, несмотря на аллергию, засуну его Ярославу в задницу. Открываю, готовясь высказать бывшему все, что накопилось у меня на душе за долгие годы, но…
– Крох, – говорит Антон с пьяной улыбкой, опираясь плечом о косяк, видимо, чтобы не упасть. Когда он успел так напиться? Мамочки! – А я к тебе.
И почему-то от этого «я к тебе» снова бабочки. И ему я верю. Потому что искренности в этих словах и улыбке нежной столько, что сердце тает.
Я обнимаю Антона и завожу его в квартиру, чувствуя, как на душе разливается спокойствие. И как он только мог подумать, что я не хочу быть с ним?..
Глава 21
Антон
Вот за что я не люблю алкоголь, так это за то, что с утра во рту пустыня, а чтобы добыть воду, нужно куда-то идти. А идти мне хочется меньше всего. Я очень редко пью, очень, но тут такой повод был, что я накидался в ближайшем баре за пару часов и приехал к Оле, разбив на парковке у дома фару и помяв бампер, потому что за руль в таком состоянии садиться не стоило, а столб стоял ну очень неудобно!
Удивительно, но я все помню, не в самые сопли был все-таки. Я даже вызвонил Саву и попросил забрать машину к мастеру, пока этот беспредел кто-то не заметил и не отобрал у меня права.
Пошел к Крохе, в дверях подъезда столкнулся с каким-то хером психованным с цветами, а потом, когда увидел Олю, опьянел еще сильнее. И уснул почти сразу, как она меня на кровать уложила, помню, что уже в полудреме обнял ее, чтобы не ушла от меня, и ночью потом просыпался – она рядом была.
Не люблю пить, но вчера, видимо, очень надо было. Как минимум для того, чтобы приехать к Оле и все осознать. Мне тяжело понять ее позицию, но в целом постараться разгадать ее мотивы можно. Допустим, она не готова вешать на меня огромный долг своего отца, ладно, можно помогать незаметно и ненавязчиво. Но почему она так категорично относится к тому, что с сыном точно ничего не выйдет, я не знаю. Мы же даже не пробовали! Ладно, ребенка она травмировать не хочет, но и никто не просит с порога заявлять мелкому, что я люблю его маму и душой, и телом. Короче, у Оли слишком большие тараканы, нужно их как-то выгонять. А еще все-таки выпить воды.
Встаю с кровати, Крохи рядом уже нет, разминаю шею и плечи, голова не болит, что радует, и никакого жуткого состояния похмелья тоже нет. Иду на кухню, но Оли там нет, набираю воду, полощу рот, выпиваю полкружки стоящего на столе кофе, и иду искать Кроху дальше.
Слышу шум воды в ванной, не стучу, не спрашиваю, можно ли войти. Можно. Оля – моя, мне все можно.
И Кроха стоит над раковиной в одних только трусиках, которые и трусами назвать тяжело, и умывается, не замечая меня из-за закрытых глаз и шума воды.
Боже-е-е… это невыносимо. Эта крохотная Ольга секс-бомба Сергеевна не оставляет мне выбора и других вариантов, кроме как подойти вплотную и прижаться сзади, сжимая руками талию.
– Господи! – она вскрикивает, напуганная моим неожиданным появлением, вслепую хватает полотенце с крючка справа от зеркала, вытирает лицо и выпрямляется, глядя на меня в отражении. Крошечная, макушкой мне в подбородок упирается и смотрит так странно… Не закрывается руками, только дышит тяжело от недавнего испуга и смотрит в глаза, как лазерами ими прямо в сердце мне стреляя. – Напугал меня.
– Прости, – чуть улыбаюсь. Мы все еще стоим так. Почему-то вспоминаю тот момент, когда она позволила обнять себя у окна в ее кабинете. Я тогда чуть не сдох от счастья. И сейчас тоже… Только мы не в кабинете, одежды на нас катастрофически мало, и отношения зашли уже настолько далеко, что я могу поднять руки и обхватить ими грудь, и движение это вызывает не протест, а тихий стон, наполненный удовольствием, – я планировал проснуться в твоих объятиях. Почему ты сбежала?
Она расслабляется и откидывается спиной на мою грудь, сдаваясь. Сдавайся, сладкая, тебе не выиграть эту войну.
– Принимала душ, – говорит тихонько, а улыбка такая хитрая, что крышу опять срывает. Она действует сильнее любых афродизиаков, одним только взглядом меня к краю подводит.
– Оль, – наклоняю голову и оставляю поцелуй на
