class="p1">– Ребенок – это не проблема, Оль.
– Я не говорю сейчас о Матвее, хотя его поведение и восприятие меня волнует в первую очередь. – Поглаживаю его по плечам и груди, он горячий, как солнце. – Я говорю о других проблемах, от которых, к сожалению, не могу сбежать.
– Так расскажи! – он взрывается. Характер у него… Не лучше, чем у Матвея. Окружили взрывные мужчины, а мне хоть с ума сойди рядом с ними. – Оль, ты вот говоришь, что я ребенок, а сама ведешь себя как школьница. Скрываешь что-то вечно, все нужно силой вытаскивать. Я просто не понимаю. Ты и не отталкиваешь, чтобы я уже окончательно отвалил от тебя, но и к себе до конца не пускаешь. А мне что делать прикажешь? Как понимать-то? Ты полчаса назад плакала, что тебе со мной хорошо, что за полчаса изменилось?!
– Да ничего не изменилось, мне все еще с тобой хорошо! Очень! – Мне снова хочется плакать, а еще доказать Антону, что мне действительно с ним хорошо. Мне очень хочется, чтобы он знал, что я не использую его, что у меня не едет крыша, что я не из тех, кто сегодня любит, а завтра нет. Я просто очень хочу, чтобы он понял, почему меня из стороны в сторону кидает, понял и услышал. Это все, чего я сейчас хочу. – Я вообще не понимаю, что ты со мной делаешь, правда, творю что-то, как школьница…
– Вряд ли школьницы вытворяют такое, – ухмыляется Антон. Люблю, когда он такой, мне нравятся его идиотские шутки. В последнее время он слишком много грустит и стал сильно серьезнее. Это моя вина. Это я довела его до состояния, когда он стал мало улыбаться и слишком много думать. Бессовестная дура.
– Антош. – Глубоко вдыхаю, решаясь рассказать правду. Наверное, больше нет смысла молчать, да и вообще это не тайна на самом деле. Просто я знаю, что Антон захочет мне помочь. И допустить этого я не могу. – Мой отец полгода назад ушел из семьи. Он бросил маму, почти ничего не объяснив, и просто ушел. Где он, мы не знаем, поиски результатов не дали, он просто скрылся. Мы искали его, потому что к нам пришли люди, которым отец должен был много денег. Но по всем документам этот долг числится на моей матери. Он просто взял паспорт мамы, записал какой-то свой долг в полтора миллиона рублей на нее и скрылся, когда понял, что отдать его, естественно, не сможет. Я продала машину, чтобы отдать часть денег, отдала все накопления, мы с матерью продали все украшения. Она хотела продать дом, но я не разрешила ей. Другого жилья у нас нет, эту квартиру я снимаю, да и Матвей очень любит этот дом. Мы чудом договорились с ними, что будем отдавать частями. Не отдавать нельзя, я думаю, ты понимаешь, что это за люди. В лесу закопать должников для них не проблема.
– Оль, решим, придумаем что-то, заработаем! – говорит мой решительный мужчина, а у меня снова сердце сжимается от его заботы. Никто. На самом деле еще никто и никогда обо мне не заботился так, как он, и от этого в сотню раз больнее.
– Я не могу и не имею права так просто сбросить это все на тебя, ты понимаешь? – Смотрю в глаза, но вижу, что он не понимает. Искренне не понимает, какого черта я пытаюсь ему донести. Глупый, упрямый мой мальчик, ну почему ты не хочешь слышать меня… – Прошу, просто пойми! Я разберусь с этим сама, обещай, что ты не будешь лезть в это!
– Крох, как ты себе это представляешь? – Антон психует. Отталкивается от меня, начинает подбирать одежду с пола, разбросанную в порыве страсти, и натягивать на себя. Уходить собрался? На самом деле вспыльчивость – это единственное, что выдает в Антоне его возраст. Из-за несдержанности и неумения остановиться и проанализировать ситуацию он снова из моего замечательного мужчины превращается в дикого мальчишку. Совру, если скажу, что кто-то из них двоих мне не нравится. – У тебя долг на плечах, из-за которого ты себе во всем отказываешь, а я буду жить счастливо и ни на что не обращать внимания? Так, да? – Он, уже полностью одетый, подлетает ко мне, все еще обнаженной и сидящей на комоде, и говорит негромко, но очень четко: – Я, конечно, не специалист в отношениях, но кажется, что это работает немного не так. Когда люди вместе, они и проблемы решают вместе. Или… ах да. Нет же никаких «вместе», да, Оль?
Он уходит, хлопнув дверью, а у меня даже слез нет.
Это первый раз, наверное, когда я не чувствую своей вины. Я его не отталкивала. Я не говорила, что мы не можем быть вместе. Я просто сказала, что не хочу обременять его своими сложными проблемами, потому что понимаю, что он в свои двадцать два может жить гораздо более интересную и счастливую жизнь, чем разгребание моего дерьма.
Но он видит все иначе. И слышать меня не хочет. А возможно, просто привык, что я каждый раз отдаляюсь, и невнимательно выслушал меня, думая, что я говорю старые тексты.
Я не считаю себя виноватой только сейчас, потому что за все разговоры до этого я очень себя корила, понимая, что просто издевалась над чувствами парня. Сейчас я больше издеваюсь над самой собой, если честно. Но мне почему-то не больно из-за того, что он ушел. А все потому, что я знаю, что Антон умный парень. Он обдумает все мои слова, все поймет правильно, и тогда мы сможем с ним нормально поговорить. Только вот… Ревнивый сын, долг и надоедливый бывший все равно никуда не денутся. К сожалению.
И действительно к сожалению. Потому что, когда через пару часов в дверь звонят и я бегу открывать с улыбкой, надеясь увидеть Антона, улыбка с лица спадает, когда вместо желанного Ковалева я вижу совершенно нежеланного Ярослава.
Он стоит с букетом этих жутко противных пионов, на которые у меня все еще аллергия, и я усмехаюсь, понимая, что за семь лет, что мы знакомы, он не запомнил. Антон за месяц выучил, какой кофе я пью, и я частенько обнаруживаю у себя стаканчик любимого американо на рабочем столе.
– Что? – Я раздосадована тем, что увидела не того, кого хотелось бы, поэтому даже делать вид милого общения мне не хочется.
Ярослав очень надоедливый молодой человек. Вот взрослый, ему двадцать восемь, бизнесмен, все есть у него в жизни, а… а мозгов, кажется,
