Я: Нейт с тобой?
Вздохнув и немного более взволнованная, чем обычно, убираю телефон и открываю следующий отрывок.
3. Ритуал.
Пламя плясало в кромешной тьме небытия, словно яркие отблески тепла, терзая небо, словно оно ждало меня. Для моего сына. Облизывая мою кожу в угасающей надежде, потому что я пришла к пониманию... это была ложная надежда для меня. Но я надеялась, что когда-нибудь кто-нибудь где-нибудь найдет мои слова не для утешения и не для понимания. Я шла по грязной тропинке, которая вела к центру, где из кучи сухих дров разгоралось пламя. Пятеро мужчин окружили огненную яму, все в длинных плащах с капюшонами. Им не нужно было показывать свои лица, чтобы я знала, кто они такие. Они были солдатами моего мужа. Они верили в это ужасное дело так же, как и мой муж. Ослепленный каким-то ложным совершенством того, каким должен быть мир.
Мой муж всегда был сверхуспевающим в больших масштабах. Временами это пугало меня, потому что, когда он был зациклен на чем-то или на ком-то чего жаждал, он не останавливался ни перед чем, чтобы получить это. Это было похоже на жажду крови в его костях, и он не засыпал, пока не получал свою порцию. Его последняя навязчивая идея… я знала, что она не пройдет. Они никогда не проходили. В конце концов, он всегда получал то, что хотел прежде всего. Но я надеялась, что он изменит планы, правила. Хотя, он сказал, что не было никаких правил.![]()
— писал он, что по-арамейски означает «Правил нет». Я не была уверена, что он имел в виду, по крайней мере, не сейчас, в этот момент, но вскоре узнала, что именно он хотел.
Я подошла к мужчинам, держа сына на руках.
— Кация, отдай мне мальчика. — Мой муж поспешил с другой стороны, стоя возле большого, плоского, холодного камня.
Я посмотрела вниз на своего маленького мальчика, мое горло сжалось, и слезы выступили на глазах. Я не хотела этого. Не хотела этого делать. Мне было плевать на создание синдиката людей, которые будут править на протяжении многих поколений. Меня не волновало богатство или власть. Я заботилась о своем ребенке. Но мой муж поклялся, что ему не причинят никакого вреда, ни малейшего. Поэтому медленно, но осторожно я направилась к камню, мерцание пламени освещало темную лунную ночь, словно большие светлячки.
— Опусти его, Кация. Мы не причиним вреда. Это я тебе обещаю.
Держа сына на руках, прижимаю к моей груди.
— Твои обещания ничего не значат, чтобы успокоить мои беспорядочные мысли, муж.
Он шагнул ко мне, забрал моего ребенка и положил его на камень, а затем развернул пеленку, в которую я его закутала.
— Твои чувства меня не касаются, Кация. А теперь уходи, если не можешь с этим справиться.
— Я не оставлю своего ребенка с тобой, Хамфри. Никогда. Сделай это быстро и верни моего мальчика.
Его глаз дернулся, когда он отвел руку назад, а затем ударил ею по моему лицу, раздался громкий шлепок, и резкое жжение пронзило мою скулу. Я упала на землю, сжимая под ногтями влажную, рыхлую грязь. Медленно приподнявшись, я посмотрела на него с земли.
— Зови меня «Мужем». Не Хамфри. Встань, как положено настоящей женщине. Ты меня смущаешь.
Я снова встала, расправив плечи. Он посмотрел вниз на моего сына как раз в тот момент, когда кто-то подошел, сжимая металлическую палку.
— Он должен быть правильно инициирован, — сказал мой муж, глядя на Дэвида, одного из своих людей. — Приведи мне девушку.
Из леса вытащили девочку-подростка, зажатую между двумя другими мужчинами в плащах. На глазах у нее была повязка, а руки были связаны за спиной. У нее уже были порезы на шее.
— Что ты делаешь? — спросила я Хамфри, наблюдая, как обезумевшая девушка пытается освободиться от кляпа во рту.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Хамфри ухмыльнулся мне.
— Это ритуал. Это то, через что должен пройти каждый посвящаемый после клеймения, а затем еще раз, когда он достигнет половой зрелости.
— Что? — прошептала я, потому что, вполне возможно, потеряла дар речи.
Он подошел ко мне, провел грубой рукой по моей щеке.
— О, милая Кация. Я говорил тебе. Это процесс, и ты должна доверять ему. — Но я не доверяла. — Эта женщина будет принадлежать ему до тех пор, пока он не достигнет половой зрелости.
— И что потом? — пробормотала я, сдерживая подступающую к горлу желчь.
— И тогда она лишит его девственности.
Я покачал головой.
— Нет. — Но даже когда я отрицала это, рычащая ухмылка, появившаяся в уголке его рта, сказала мне, что он далеко не закончил раскрывать свои больные планы.
— А потом он убьет ее.
Трель телефона прерывает мое чтение, и я достаю его, чтобы ответить на звонок, не глядя на экран.
— Алло?
— Когда погаснет свет и вокруг никого не будет, Мэдисон будет кричать или дуться? Потому что я знаю одну вещь, которую ты, возможно, не знаешь, — как ты кричишь для меня, внизу.
— Кто это? — Мое дыхание снова учащается, и я встаю со стула, книга падает на пол.
Искаженный треск тонального смеха прорывается сквозь мои барабанные перепонки, и мой пульс учащается.
— Разве тебе не хотелось бы знать, моя любимая маленькая шлюшка? Скажи мне... Папа знает, как чертовски хорошо ты сосешь?
— Это не смешно. — Я опускаю взгляд на свой телефон, а затем подношу его к уху. — Серьезно...
Они вешают трубку. В ушах звенит пустой гудок, и я запихиваю телефон обратно в карман, наклоняюсь, чтобы взять книгу. Оглядываю библиотеку. Когда я вошла сюда, в нескольких проходах горел свет, но сейчас здесь кромешная темнота, и только слабое освещение парит над стойкой администратора, где сидит мисс Винтерс. Прочистив горло, я кладу книгу обратно на книжную полку и собираю свою сумку, перекидывая ее через плечо. Кем бы ни был этот звонивший, он начинает меня пугать. Я даже не разгадала его первую загадку, которая, на мой взгляд, не имела смысла.
Направляясь к двери для студентов, мисс Винтерс останавливает меня.
— Мэдисон?
Я поворачиваюсь к ней лицом, моя рука на холодной металлической ручке двери. Она идет туда, где я была, а затем возвращается ко мне, сжимая книгу. Сунув ее мне в руки, она говорит:
— Просто возьми ее.
— Но я думала…
Она качает головой.
— Не спрашивай, просто… — Женщина нервно оглядывается по сторонам, как будто ищет бугимена. — Просто возьми, ладно? — Ее глаза умоляюще смотрят на меня.
Обхватив пальцами старую потертую кожаную обложку, я киваю.
— Спасибо, но не нужно было этого делать.
Мисс Винтерс смотрит через мое плечо, на ее лице мелькает паника, но она маскирует ее фальшивой улыбкой.
— Все в порядке. Ничего страшного. Я заметила, как часто ты приходишь почитать ее, так что я уверена, что смогу придумать какую-нибудь историю о том, что она потерялась, а потом волшебным образом нашлась, когда ты ее вернешь. Ничего страшного. — Она отмахивается от меня, но я все еще вижу скрытую панику под ее словами.
— Хорошо, спасибо, — наконец проскальзываю мимо нее, сжимая книгу в руках, и направляюсь в женскую раздевалку рядом с тренажерным залом.
Зайдя в пустые кабинки, кладу книгу в сумку и достаю платье, фен и выпрямитель. Не могу поверить, что решила подготовиться здесь. Может, мне просто отважиться и пойти домой? Нет. Нет, это ужасная идея. Сбросив с себя одежду, оборачиваю полотенце вокруг себя и иду под обжигающе горячую струю воды, намыливаясь в ускоренном темпе, потому что, давайте посмотрим правде в глаза, всех людей убивают в проклятом душе в раздевалках. Я смотрела «Крик». Знаю, что происходит, когда ты поворачиваешься за шампунем. Но не со мной, нет.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— писал он, что по-арамейски означает «Правил нет». Я не была уверена, что он имел в виду, по крайней мере, не сейчас, в этот момент, но вскоре узнала, что именно он хотел.