мести в природе. Мы с ней больны, так? Идеальная пара. Она — идеальная пара для
монстра.
Снова пауза. Его рвало от бушующих эмоций, еще мгновение, и он сорвётся. Покалечит
сам себя, сделает непоправимую глупость. Пора было брать себя в руки.
— Не знаю, смогу ли я с этим справиться. Сейчас некому меня поддержать. Стефан тоже
сходит с ума. Мы снова с ним остались блуждающими в темноте душами. Мы оба можем
сорваться, и это будет конец всему, что ты так долго и упорно строил. Я буду стараться. Я
стану лучше. Клянусь, отец… — Скупая мужская слеза скатилась по щеке, и Макс встал.
— Прости, отец… И я люблю тебя.
Он ушёл, оставляя за собой горький шлейф горечи. Горечь эта повисла в воздухе, а всё
пространство было пропитано его раскаянием и сожалением. Боль звенела в натянутых
струнах тишины. Монстр плакал. Монстру было больно. Монстр устал быть монстром…
Глава 10.
Тишина. Она давала столько возможностей, столько шансов подумать, решить, взвесить, вынести приговор. Или просто утопить печаль в безмолвии. Молекулы времени беззвучно
кружили вокруг двух мужчин. Один из них, тот, который был всегда сильным и
трезвомыслящим, сейчас убивал не проходящую печаль на дне бутылки. Он больше не
был тем человеком. Он умер…
— Как теперь жить? — задал вопрос в пустоту, слыша в ответ тишину. В последнее время
он любил с ней разговаривать. Она всегда выслушает, помолчит в ответ, но на душе станет
легче. Иногда ответы и не нужны были. — Хватит молчать, твою мать! Как?!
— Хватит пить, Стефан, — спокойно сказал Макс и повернулся к брату. — Соберись, черт
возьми!
— Что?! — Стефан разозлился. — Что с тобой, братишка? Сегодня девять дней, как умер
наш отец! Тебе все равно, да? Эта сука оказалась дороже?
— Заткнись, Стеф. Я устал пить и плакать. Джек умер. От того, что ты будешь напиваться
и стонать, ничего не изменится.
— Как ты можешь… Господи, да он заменил мне и мать, и отца! Понимаешь? И он не
Джек, он твой отец!
Стефан опрокинул ещё одну рюмку и замер. Ещё мгновение, и он точно заплачет.
Невозможно быть сильным всё время. Неподъёмный груз давил на плечи, в душе —выжженное поле. Ходи и топчи сожжённую траву, едкие солнечные лучи выжгли глаза. Он
ослеп. Все, что было в его жизни раньше, превратилось в пыль, призраки прежних
событий витали вокруг него, нашептывая свои отвратительные молитвы в уши.
Макс резко отодвинул стул и сел напротив брата. Поставил перед ним рюмку.
— Наливай! И не смей думать, что Джек сделал для меня меньшее. Понял? Не смей!
— Тебе всё равно. Ты весь день сегодня молчал, ни слова не произнес, будто тебе плевать.
Всё из-за этой взбесившейся твари! Член победил, да? Ты отдал жизнь нашего отца этой
дряни!
Макс ударил Стефана, так, что тот упал со стула. Брат рассмеялся. Он уже ничего не
соображал.
— Теперь будешь бить меня? Бей! — Накинулся на Макса, и они покатились по полу.
Макс не сопротивлялся, позволяя брату выместить злость. Потому что был виноват.
Каждый удар был заслуженным. Пелена с глаз спала, и Стефан остановился.
— Боже… Что со мной происходит? — Закрыл лицо руками. — Прости, Макс.
— Всё нормально.
Максу было, что сказать. Но не хватало смелости… Пока не хватало.
— Открывай новую бутылку, — сказал он и сел за стол. Ссадины не болели. Болела душа.
Жаль, не было лекарства от душевной боли. — Ты не прав, Стеф. Во всём. Я любил отца.
Не перебивай. Просто молчи, хорошо? Знаешь ли ты, что я чувствовал, когда однажды
мамаша пришла и сказала, что у меня появился новый папка? — Стефан слабо улыбнулся.
— Да, именно так. Завалилась после свидания в нашу убогую квартирку и сказала: «Максим, сынок, всё закончилось. У тебя появился папка». Знаешь, о чём тогда подумал я?
А не пойти ли этому папке в зад, и ей туда же, твари. Мне было уже семнадцать лет, Стеф.
Розовые очки давно спали с глаз и валялись разбитыми где-то далеко. Я таскался днями по
улицам, трахался с местными малолетними, и не очень, шлюхами, бухал, иногда курил
травку. Парни предлагали перейти на что-то посильней, но мне хватало ума отказываться.
Мамаша продолжала водить клиентов домой, бывало, уезжала к ним. Больше… они не
трогали меня. А я ненавидел её всем своим сердцем. Как-то на районе, где мы жили, появился крутой парень. Говорили, что у него была пушка. Я хотел обратиться к нему, чтобы он пристрелил эту суку. Мою мать. — Макс поднял глаза на Стефана. — Я хотел
убить свою мать. И сейчас хочу. Потом появился Джек. Я не хотел его даже видеть, слышать, знать. Он казался мне настоящим придурком. Что он нашел в этой шлюхе? Ну, что, скажи?
— Он любил её…
— Конечно. Боготворил, ещё скажи! Видно, после потери семьи у Джека реально что-то
сдвинулось в голове. Но факт остается фактом. Он приютил несчастную шлюху и ещё
более несчастного подростка, которому давно пора было в колонию. Я помню наш перелёт
в Штаты. Да у меня глаза тогда из орбит выкатывались и не закатывались обратно.
Сначала частный самолет. Я кожаных кресел до этого ни разу в жизни не видел. Потом
Лос-Анджелес. А затем и его дорогущий особняк, где всё было чужое. Даже стены орали о
том, что я — чужак. Я — грязный придурок, который ступил своими ногами на дорогие
ковры. Как же я ненавидел себя, мать, Джека, всех. Наверное, около года я прятался ото
всех, боялся людей. Они же были нормальными…
— Знаю, брат. Я прошёл все то же самое, — сказал Стефан и накрыл руками руки Макса.
— Я знаю.
— Ты знаешь, каково это, чувствовать себя ненужным своей собственной матери?
Женщине, которая дала тебе жизнь? Да, у тебя вообще её не было. Но лучше так, чем всю
жизнь быть второсортной игрушкой в её руках. Господи, тогда забота Джека казалась чемто диким, донельзя неправильным. И ты видишь, что лишь спустя двадцать лет я
подпустил его к себе… Зря. Теперь он мертв. Мне нельзя никого любить. Просто нельзя!
— Моя юность была точь-в-точь, как твоя. Только возвращался я не к мамаше в убогую
квартирку, а в ещё более убогий детдом. Знаешь, что это за место? Это холодное, сырое
помещение с кучей озлобленных на жизнь детей и подростков. Они настолько несчастны, что в их душах нет света. Они могут убить тебя, забить до смерти. Там образуется два
лагеря: те, кто бьют и те, кого бьют. Я всегда был во втором. Но когда вырывался на улицу, становился зверем. Нет… не хочу об этом. Суть в том, что Джек подарил жизнь и мне.
