Скажи, ты простил её, да?
— Нет… Мне просто не за…
— Простил, конечно. Я понимаю тебя, Макс. Клянусь, понимаю. Любовь, порой, разрушает, а не созидает. А больная любовь — и подавно. Они все были такими.
Одержимыми. Больными. Сумасшедшими.
— О чём ты, Стеф?
— Твои «бабочки». У них у всех крыша ехала после общения с тобой. Ты — грёбаный
Синяя Борода! Что ты с ними делал? Они были помешаны на мыслях о мести, о суициде.
Постоянно говорили, с какой радостью они бы тебя убили, даже расписывали сцены
убийства в деталях. Лишь единицы говорили, как хотели бы начать жить с нуля, забыть
весь кошмар прошлой жизни и просто начать жить. Боже, какой я придурок. Я соучастник
преступления! И был им столько лет. Ты бил их? Насиловал? Тебе становилось легче?
— На все твои вопросы могу ответить — да. Они шлюхи, причем «элитные». Ты же
понимаешь, что значит слово «элитные». Самые грязные, потасканные, развратные
шлюхи, которые были в этих борделях. Их жизнь — звон монет. И я не скупился. У всего
есть цена. И у боли тоже. Я платил, они терпели боль. Плевать я хотел на то, что было с
ними после. Кстати, что?
— Ничего хорошего. Я скоро свихнусь от нахождения рядом с тобой, у них и подавно не
было шанса сохранить рассудок. Есть один приют, я их туда устраивал. Правда, парочка
сохранила умение мыслить трезво. Они просили помочь им начать новую жизнь, и я
помог. Наверное, работают сейчас где-то. Мне нет прощения, — горько произнес Стефан, его разрывало на части. — О чём я думал?! О чём? И... чем?
— Не вини себя, Стеф. Единственный человек, который во всем виноват — я. И только я.
Я болен, знаю. Я не знаю только, что делать сейчас.
— Нет, я виноват. Я просто смотрел на твои зверства. Чертово чувство единения! Ты
знаешь, что я всегда буду молчать и делить с тобой всё, что бы жизнь тебе не подкинула.
Ты стал мне родным, это даже не обсуждается. Не требуется слов, красивых фраз, признаний. Я всегда буду стоять на твоей стороне, но мне от этого больно. Потому что я
привык поступать правильно, а это… это ни разу не правильно. Но… ты важней, чем
условности и понятия общества.
— Стеф…
— Теперь ты молчи. Я всегда буду на твоей стороне, но не сейчас. Не могу, не могу
принять то, что ты выбираешь суку, убившую твоего отца!
— Это не так… Точнее, не совсем. В общем…
— Хоть сейчас прекрати врать и выпутываться. Так и скажи, что любишь её. Что вы
чертовы Бонни и Клайд в извращенной версии. Нет, Сид и Нэнси больше подходят. Такие
же чокнутые. Правда, по степени сумасшествия вы переплюнули всех. Теперь, когда ваши
руки по локоть в крови, вы поняли, что любите друг друга. — Стефан открыл новую
бутылку и приложился сразу к горлышку. К чёрту манеры.
Макс вскочил, чуть не швырнув стул в стену, и остановился к Стефану спиной.
— Она не виновата в его смерти.
— Ещё раз скажешь это, я дам тебе бутылкой по голове. Ещё раз выгородишь эту тварь, я
лично придушу тебя!
— Я не выгораживаю её. У Джека был врожденный порок сердца. С детства, протекал в
скрытой форме.
— Что за ахинею ты несёшь? Какой порок сердца? У него было просто слабое сердце, которое стало еще слабей из-за твоих выкидонов!
— Дай мне сказать, бл*ть! Бухай и молчи. У него был порок сердца. Первый удар
случился после автокатастрофы, в которой погибла Марта. Потом он долго лечился, но
врачи пророчили ему недолгую жизнь. Как видишь, он смог обставить всех, — с
гордостью за отца сказал Макс.
— Почему я не знал об этом? — с обидой спросил брат. — Почему ты знаешь, а я — нет?
Хотя я всегда был ему ближе.
— Он рассказал мне об этом, когда я валялся в больнице. Сказал, что нужно жить, вопреки
всему, бороться за жизнь, даже если говорят, что осталось недолго. Потому что только мы
отмеряем время своей жизни. Можно прожить тридцать лет, но прожить их ярко, не
оставив за собой сожалений и обид. А можно волочить жалкое существование все
восемьдесят лет и умереть, поняв, что в этой жизни ты оставил от себя лишь труп.
— Хорошо. У него был порок сердца, о котором я не знал. Как это связано с тем, что сука
не виновата в его смерти?
— Он должен был умереть. Джек и так прожил дольше, чем живут люди с таким недугом.
Он и так один раз обманул смерть, — Макс посмотрел на Стефана, собираясь с силами, чтобы сказать ту самую правду. — И…
— Чего ты все тянешь? Ну, же, давай, скажи, что она не виновата! Потому что ты любишь
чертову убийцу!
— Не в этом дело! У отца не было в пиджаке таблеток, — выдохнул Макс и закрыл глаза.
Стефан застыл на месте. У него галлюцинации.
— Повтори.
— У него не было с собой таблеток.
— Но как?! Он же всегда их носил с собой. Что за бред? Сердечник, с пороком сердца, и
без таблеток! Ты врёшь.
— Я тебя сейчас изобью, брат. Можешь думать как угодно плохо обо мне, но не смей, слышишь, не смей обвинять меня во лжи касательно отца! Так случилось, что мы тем
утром опаздывали, сильно опаздывали. Джеку нужно было перед посещением офиса
Нарватова куда-то заехать, и время поджимало. Он что-то искал по всей комнате, скорее
всего, таблетки, и не мог найти. Я его поторопил, и он, сказав, что протянет пару часов, не
умрет, пошёл без них.
Макса разрывало на части. Виноват был он. Во всём. Всегда. Везде.
— Куда ты, мать твою, так торопился?! — прошипел Стефан, припечатывая брата к стене.
— Куда? — Схватил его за рубашку. Глаза мужчины были налиты кровью. Он был в
неадекватном состоянии. — К своей любимой бабочке, да? Так хотел её увидеть, что не
дал отцу времени найти жизненно важные таблетки?
— Отпусти меня. — Оттолкнул Стефана. — Встреча была назначена у Джека, а не у меня.
К Заре мы поехали после.
— Всё равно, она не помогла ему. Ты сам сказал, что она сидела рядом и ничего не делала.
Ни-че-го не делала!
— Да, но это не имеет значения. Она могла носиться вокруг него, делать массаж сердца, лить на него воду, да всё на свете она могла делать. Какая разница? Помочь могли только
таблетки, и то, не факт.
— Когда ты узнал про таблетки?
— Когда приехал забирать одежду Джека и таблетки. Доктор сказал, что ничего такого при
отце не было. Он ещё удивился…
— Я тоже удивлен. — Стефан стукнул кулаком по стене рядом с Максом. — Ты всем
причиняешь боль. Всех губишь.
— Стеф…
Но тот развернулся и направился к двери, безразлично махнув на брата рукой. Ему нужно
