– Мне хотелось бы знать твое отношение к этому. Если ты воспринимаешь себя в роли первой дамы гарнизона, матери-командирши, да притом генеральши, то я уверен, что все у нас сложится отлично. Если же нет, все усложняется. Я виноват перед тобой, Ирочка. Этот разговор должен был состояться «на берегу», одновременно с предложением стать моей женой. Уже тогда вероятность дальнейшей службы вне Москвы была велика. Но впервые за последние пятнадцать лет я положился на «авось». Если честно, то просто смалодушничал.
Ирина, как бы протестуя, приподняла ладони над столом.
– Костя! Я, конечно, не Мессинг, но не такая тупая, чтобы не догадываться о такой вероятности. У меня все детство прошло по гарнизонам. Мне нравится московская жизнь, но военные городки у меня не вызывают отторжения. А вот генеральшей я быть не хочу. Сотни девчонок на моем месте желали бы этого. Стряхивать пылинки с генеральского мундира, надувать щеки перед офицерскими женами, командовать начальником военторга, ординарцами и водителями. Я все это видела. Но это не мое. Ты спросишь: что же твое? На этот вопрос я пока дать ответ не готова. Ты ни в чем не виноват, Костя! Как бы дальше ни складывались наши отношения, я ни о чем не жалею. Теперь если без эмоций. Окончить институт я должна в Москве. Заочного отделения на нашем факультете нет, любые инязы по сравнению с «Торезом» – ничто. У меня есть проверенный способ борьбы с труднодоступными соблазнами. Я советую сама себе не дергаться, немного подождать, а после задать вопрос: ты без этого проживешь? Если оказалось, что нет, то вперед, на врага! А если могу? Зачем тогда надрываться и рвать на себе волосы? Странно, но незаживших со временем подобных душевных ран я что-то не припоминаю. Поэтому, полковник, вперед, не оглядываясь.
Удивительно, но первым вывод о том, что в дальнейшем их жизнь возможна друг без друга, сделал генерал Воронов-младший. Произошло это озарение в самолете, на котором он возвращался в Хабаровск из московской командировки.
Два месяца назад Константин Воронов опустошил граненый стакан, в котором по стойке «смирно», залитый по грудь водкой, уверенно стоял полевой генеральский погон. Смачно хрустнул маринованным груздем и произнес вечное:
– Генерал – это не звание. Это – счастье!
Счастье, как и семья, может быть полным и неполным. В его конкретном случае избежать недовеса не удалось. Константину очень хотелось, чтобы маленький мальчишник из трех первых лиц края и восьми генералов украсила его жена. Но ей для этого нужно было в обе стороны преодолеть по 6147 километров и, что оказалось самым важным, пропустить целых два семинара. Последнее препятствие оказалось непреодолимым.
Теперь, вспомнив вопрос: «Ты без этого проживешь?», Константин грустно усмехнулся.
Стремительно пролетевший год подарил им четыре встречи. Два раза он прилетал в короткие командировки в Москву. На майские праздники Ирина нанесла ответный визит, а еще три недели в августе они провели в сочинском санатории имени Ворошилова.
Это были три недели райской жизни, проведенные Вороновым в объятиях кавказских субтропиков и любимой женщины. Незадолго до отъезда он осторожно спросил:
– Ирочка, а может, сделаем в этих тепличных условиях маленького «вороненка»? Возьмешь на пару лет академический отпуск, потом вместе наверстаем…
– Костя! Но мы же договорились, что все это будет после окончания института.
Он не стал ей говорить, что к этому времени ему будет сорок семь, что будущего маленького человека надо будет не только поднимать, но и направлять, и что в этих процессах каждый год отцовской жизни стоит пяти.
А только тяжело вздохнул.
Перелистывая в памяти историю их отношений от знакомства до отдыха в Сочи, Воронов сделал для себя открытие. Все встречи, несмотря на разную географию, продолжительность, холостяцкий или семейный статус, относились к одному жанру, который имел строго определенное и вполне устоявшееся название – «курортный роман».
Курортный роман представляет собой жанр сугубо праздничный: яркое солнце, теплое море, белые брюки, букеты цветов, хорошее вино, желанная женщина. И деньги, которые зарабатываешь год, чтобы спустить за три недели. Курортный роман одет в парадную форму одежды. В этом жанре нет места мелочам семейного быта, тыловым приземленным заботам. Хотя нормальная семейная жизнь прежде всего складывается именно из этого. Большинство из ее радостей не падает на тебя с безоблачного неба. Они заработаны, а то и выстраданы.
Ему, состоявшемуся мужику, который никогда не боялся черной работы, трудностей и ответственности, пусть совсем небольшие, но регулярные, завоеванные и ожидаемые радости были дороже, чем ослепительные внеплановые подарки судьбы. Сочинский разговор о ребенке не оставлял места для сомнений: их брак относится ко второй категории.
– Ты сможешь прожить без нее? – спросил он сам себя.
И сам себе ответил:
– Должен. Иначе перестану себя уважать…
Катализатором, который подтолкнул Ирину отвечать себе самой на тот же вопрос, оказался ее преподаватель физкультуры, более известный в студенческих кругах как Атлант. Мастер спорта по десятиборью, он в двадцать семь лет поставил крест на «большом спорте», завершив свою десятилетнюю гонку за капризными секундами и метрами. Его потолком оказалось третье место на первенстве Москвы. Теперь, вот уже третий год, бывший спортсмен вразвалку шел по жизни, приглядываясь, на какую из ее тропинок лучше бы свернуть. А пока старался получить хоть какую-то компенсацию за лучшие годы, потраченные на борьбу за маленький серебристый значок, который к тому же даже носить уже стало совсем немодно.
На данном этапе такой единственной реальной компенсацией для него было повышенное внимание студенток, их здоровое любопытство, желание узнать не из вторых рук, насколько почти двухметровый, отлично сложенный и гибкий мужчина силен в одиннадцатом виде спорта. Точнее, даже не спорта, а искусства. Искусства любви. Той самой любви, которая настойчиво и стабильно будоражит поголовно и коммунистов, и беспартийных. Особенно молодых.
Атлант не был азартным обольстителем. Просто любознательным и… безотказным мужчиной. Так сложилось, что время от времени его очередная, но на данный момент уже бывшая (или почти бывшая) подруга приводила новую. В легкой атлетике это называется эстафетой.
Был он немногословен, вел себя тактично, своими победами не хвастался. Знакомство, которому предстояло стать близким, он начинал с упреждающего вопроса (он же исполнял и функцию ответа):
– Так что нас влечет друг к другу? Правильно, радость моя, физиология. А тех, кого волнует психология, милости просим, но не на нашу кафедру.
Первый год Ирина, несмотря на почти постоянное отсутствие мужа, не поддавалась соблазнам. Сказать, что это давалась ей легко, будет искажением истины.
Через месяц после возвращения из Сочи она пошла к своим однокурсницам в общежитие. С первого курса они вместе писали курсовые, готовились к экзаменам и зачетам.
От «теоретической фонетики» будущие переводчицы непроизвольно перешли к более актуальной для их возраста учебной дисциплине – практической сексологии. В частности, к сложности сочетания приятного и безопасного. В качестве позитивного примера преодоления этого противоречия прозвучала свежая информация об Атланте.
Ирина слушала откровения однокурсницы и чувствовала, как ее переполняет нестерпимое искушение. Моральные тормоза, здравые и не очень здравые соображения, размышления, логика – все это в считанные минуты улетучивалось со свистом, уступая место одному – желанию.
С трудом дождавшись окончания их научно-практической конференции, Ирина обратилась к рассказчице:
– Ленка, ты меня до автобуса проводишь?
Едва они вышли из общежития, Ирина остановилась:
– Только без вопросов. Я его хочу!
Ленка прикинулась дурочкой:
– Ты хорошо подумала?
– Это уже вопрос.
– Тогда подожди в сторонке, у газетной витрины. Он живет в этом подъезде, – она показала на дверь с табличкой «Общежитие преподавателей и аспирантов». – Минут через десять вернусь.
– Так сразу?
– Если сойдется, то и сразу.
Ирина почувствовала, что стала трезветь. В голове вяло зашевелились какие-то предупреждающие мысли.
– Пошли вон, – сказала она им вслух, – и будь что будет!
Не раз, бывая на «сборных» концертах, Ирина сталкивалась с эффектом «фона». Выступает солист, у которого, как пишут врачи, все N – «в пределах нормы». Не фальшивит, приятный тембр голоса, правильные черты лица, сносная фигура. Пока его слушаешь, даже получаешь удовольствие. Но вот его сменяет другой исполнитель. И на его фоне первый сразу линяет, о нем моментально забываешь, и сама мысль слушать его впредь вызывает у тебя неприятие.
В искусстве любви Атлант оказался тем самым маэстро, которого хотелось слушать и слушать…
