— Сегодня в нашем эфире появляется новая рублика. «Доска почета». В ней мы будем рассказывать о наших соотечественниках, которые…
Я вообще-то топил за «лучшие люди», но мою идею зарубили. Дескать, у нас все равны и таким макаром недолго и до ревизионизма докатиться. А «доска почета» всем понятна. Если достоин — значит виси, пока не накосячишь, и точка.
Но сколько бы ни было у нас в стране хороших людей, но и у нас эфир не безразмерный. Оттарабанили положенное, и все, дай людям отойти от приемников и поработать работу.
— Девушка, а вы к кому? — стоило мне тяжело отвалиться от стола с микрофоном, как в дверном проеме возникла осторожно заглядывающая симпатичная мордашка.
— А я к вам… Вы меня разве не помните? — чудо, увидев, что ее не гонят, медленно вошла в комнату, с любопытством оглядывая все вокруг.
— Марина, ну наконец-то! Проходите! Что так долго-то? — судя по всему, Алевтина прекрасно знала новенькую.
— Э-э-э… — только и смог выдавить я, переводя взгляд между девушками.
— Ну, нельзя быть таким рассеянным. Марина. Одна из победительниц конкурса,– попеняли мне.
— Ох! — тут же ко мне пришло понимание. — Добрый день! Простите меня, ночь была бурной, и я еще не до конца начал ощущать себя в этом мире.
— Да ничего, со всеми бывает. Я вот вас сейчас еще больше запутаю. На самом деле я Галина Григорьевна. А Марина — моя первая роль… Вот решила взять для сценического псевдонима.
— Не запутаете, — буркнул я, — я уже путанный. Вон, Алевтина на самом деле Валентина.
— Наоборот!
— Да ну вас. В общем, обустраивайтесь тут, а я пошел заниматься эпистолярным жанром по настоятельному требованию вышестоящих…
* * *
Ну, вот что мне стоило уделить хотя бы минут пятнадцать своему облику? От последствий бурной ночи я бы, конечно, не избавился, но хоть стал бы выглядеть капельку приличней. А то вон вокруг меня сколько представительных людей образовалось. И это не считая появившихся вокруг молодых людей с кристально чистыми взглядами.
— Неужели это все наши? — наклонившись, я шепотом спросил у Малеева.
— Тсс! Нет, из Москвы прилетели!
В Калинине есть аэродром? Я порылся в голове, но память выдала полный ноль про рейсы Москва-Тверь. Да и смысл в них? Полтора часа на машине или час на поезде — дольше в аэропорту на контроле простоишь.
Для начала меня вытащили на обозрение высокого сообщества под краткую справку о том, кто именно стал первопричиной сегодняшнего переполоха. Я еще раз повторил свою историю оболванивания иностранцев на тему новейшей системы ПУАЗО, которую мы по недомыслию и скудоумию использовали для зажигания лампочек в нужном порядке. Правда, в процессе я снова удостоился нескольких матерных выражений на тему военной тайны и государственных секретов, но это уже прошло как-то… привычно, что ли.
Завершив, я ответил на несколько уточняющих вопросов и плюхнулся на свое место. Комитетчики же, немного поскрипев мозгами и обменявшись фразами типа «может, как в 44-м?», принялись обсуждать, как быть дальше. Варианта, в общем-то, вырисовывалось всего два: либо сделать вид, что ничего не было, либо продолжить втюхивать дезу. И если с первым вариантом все понятно, то во втором все буксовали над вопросом «зачем нам это?». Понятно, поводить бывших союзников за нос и заставить потратить ресурсы на пустышку — это всегда приятно. Но уж больно как-то мелкий жемчуг получается в итоге…
Наконец, так и не придя ни к чему определенному, высокое сообщество решило прерваться на обед и уж потом с новыми силами взяться за решение проблемы. Не знаю, как остальные, но лично я ничего против не имел, поэтому даже с каким-то одобрением поднял руку при голосовании. «Единогласно!»
— Товарищ Брянцев, останьтесь пожалуйста! — голос комитетчика прервал мой полет в сторону белков, жиров и углеводов.
— Вот, ознакомьтесь, пожалуйста, — ко мне подвинули очередную папку.
В папке обнаружилась еще одна, с надписью «Личное дело». Распаковав матрешку, я узрел свою фотографию, с подписью «Леонид Никитович Хрущев». Пока я охреневше разглядывал сию инсталляцию, поверх лег лист, из которого следовало, что первый секретарь Московского комитета партии, Никита Сергеевич, рассмотрев мои фотографии, категорически отказался от своего отцовства в моем отношении, но мы же никому не расскажем об этом, верно? А чтобы быть уверенным, вот тут расписаться надо.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Но ведь возраст не совпадает, — вяло попытался возразить я, вспомнив суд над собой. Хотя там меня пытались выдать за 60-летнего, а тут всего 35…
— С этим еще не решили. Возможно, просто сменим даты.
— Не надо даты. Давайте лучше найдем лесного старца, который выходил меня. Травы там, медвежья струя и свежий воздух… — мой мозг начал лихорадочно выстраивать факты, — но травмы велики, почти десять лет лечили. И потом меня нашли… Где, кстати, меня сбили? В Калужской области? Так близко? Ну хорошо, нашли, посадили на поезд, а там крушение…
— Нет, немного не так. Вставить лишние листы в дело гораздо проще, чем исправлять уже существующие. Так что нашли, вылечили и отправили в составе 10-й воздушной армии на восток. Там вы и завершили свою карьеру летчика. Тяжелая контузия и прочие последствия идут дальше. В общем, сразу после совещания вам надлежит ознакомиться со своим личным делом.
— А как же быть с уже существующим? Там же все идет поперек, ну, хотя бы утверждения профессоров о моих высших образованиях.
— Школа пилотов, курсы комсостава, потом академия… это, по-вашему, мелочь?
— Да нет, — я задумчиво покрутил завязанную папку со своим личным делом, — только если кто спросит что про самолеты…
— Давайте все вопросы после ознакомления, хорошо? А пока не будем мешать вернувшимся товарищам…
* * *
… Ну, иди же в сети, моя золотая рыбка. Ага, отмашку вижу, начинаю…
— Какого хрена вы до хрена нахреначили этой херни? Расхреначивайте нахрен! — интересно, поймет импортный или нет?
— Нихрена не дохрена! Иначе нахрена?
— Оу, Вячеслав, добрый день!
— Майкл? Добрый день! А разве вы не уехали? — я развернулся и сделал вид, что крайне удивлен внезапным появлением Майкла.
— Нет, ваши товарищи оказались настолько любезны, что предложили несколько экскурсий. А мне это оказалось неинтересно.
— Да, этого у нас много… Да режь ты это к чертям собачьим! Все равно выкидывать! — я повернулся в сторону грузовика, где Андрей со зверским лицом шоркал здоровенными ножницами по металлу. Неинтересно ему. Еще вчера начал искать меня…
Вообще решили делать пока так, как я предлагал с самого начала. В грузовик погрузили здоровенную, очень презентабельно выглядящую железяку, обвешали ее платами с радиодеталями и протянули здоровенный пучок из кабелей к лампам. Как есть центральный процессор страшно эффективной противосамолетной системы. И теперь Андрей играл роль туповатого слесаря, разбирающего эту конструкцию.
— Я слышал, у вас были какие-то проблемы после вечера, вас так внезапно увели… — начал Майерс.
— Да можете забыть. Просто немного забарахлила «глушилка». Станцию вашего патрона стало слышно чуть лучше, вот и все. Дел на несколько минут, а потом мы решили продолжить в уже более тесной компании… Ну, вы понимаете? — я подмигнул англичанину.
— О, да… — он проследил за проплывшей над нашими головами хреновиной, — а куда ее?
— Да я же говорил, в переплавку. Да еп… Аккуратно нельзя? — по ушам ударил грохот упавшего в кузов грузовика железа.
Крановщик — молодец: уронил так, что даже у меня не осталось никаких сомнений, что все нежное содержимое превратилось в кашу. Вот сейчас он еще сверху балочкой двутавровой заполирует, и журналюга окончательно убедится, что ловить тут нечего.
— Никакой культуры производства, вечно куда-то торопимся, — попеняв, я потянул Майкла за локоть подальше от шума. — Но вы, наверное, не за этим пришли?
— Все верно. Я хотел побольше набрать материала для своей статьи про световое табло. Хотел сделать для журнала несколько снимков управляющей системы, но вижу, что опоздал. Может быть, у вас есть еще подобные системы?
