— Да ты щедрый, — вновь ухмыляюсь, сглатывая очередную порцию крови из разбитых губ.
Мужик обходит меня и разрезает веревку на затекших руках. Легче не становится, комната начинает плыть перед глазами.
— А я не щедрый, Егор, — испанец вновь наклоняется ко мне, смотря в глаза. — Я бы уничтожил тебя, закопал живьем за то, что прикоснулся к моей сестре, обманул ее и заставил страдать. Я бы спустил с тебя шкуру за ее слезы…
Он что-то еще говорит, угрожает, описывая мою мучительную смерть. А я умираю от понимания, что Анита плакала из-за меня. Мне необходимо ее увидеть, просто успокоить. Я не хочу, чтобы она страдала. Я не смогу ничего ей дать. У меня нет даже собственной жизни. А принцесса достойна лучшего. Я даже не смог нормально ее любить… Все какими-то обрывками, горячими встречами, расставаниями, обманом, предательством… Физическая боль отступает, ее затмевает что-то гнетущее, давящее на горло, словно на меня надели удавку и медленно ее затягивают. Я в коме, а хочется реально сдохнуть. Ты жестокая девушка, моя принцесса! Зачем ты встретилась мне на той улице! Очаровала меня, околдовала, позволила почувствовать вкус твоих губ, аромат духов? А теперь ты молчишь, а я кричу. Прихожу в себя, когда выхватываю из монолога испанца ЕЕ имя.
— …но Анита — добрая искренняя девочка. Плохо, что доверчивая, глупая, и на ее пути попадаются вот такие мудаки! Она умоляла тебя не трогать! Я пообещал ей… — он замолкает, словно хотел сказать что-то еще, но передумал.
— Я все тебе выложу, но только после того как увижу Аниту. Мне нужно с ней поговорить, — нагло с моей стороны, но терять мне нечего.
— Здесь не ты ставишь условия! — кидает мне бутылку воды, попадает по сломанным ребрам, и я прикусываю щеку изнутри, сдерживая вой.
— Мне плевать на все, можешь пытать меня, закопать, но я ничего не скажу, пока не увижу мою девочку, — сквозь зубы хриплю я, а испанец начинает смеяться.
— Она не твоя! Да и поговорить с ней уже невозможно! Сегодня ночью Анита улетела в Испанию.
— Ночью?
— Да, ты долго был в отключке. И она не вернется. Моя сестра не хочет тебя ни видеть, ни слышать! Поэтому не стоит питать надежд. Женщину можно обидеть, оскорбить, причинить боль, изменить, но все равно можно удержать рядом с собой. А вот если она потеряет к тебе доверие и уважение, ее уже никогда не вернуть. Так что забудь мою сестру навсегда! — Все мои увечья ничто по сравнению с тем, что я испытываю сейчас. Улетела, улетела, улетела, мать ее! Не дала последний раз увидеть ее и попытаться объяснить. Забрала себя у меня!
— Я смотрю, тебе нужен стимул? — злорадно усмехается испанец, а мне уже на все плевать. — Как я понял, когда я тебя отпущу, Север тоже тебя тряханет. С твоей помощью я сделаю так, что этого гнилого мужика никогда не найдут, он потеряется на дне какого-нибудь болота. Я не прощаю шантажа, вымогательства и попыток нагреть меня на деньги. И ещё — если кто-то препятствует моему бизнесу, я его убираю. Здоровая конкуренция, — смеется он.
И я все рассказываю, отвечаю на все вопросы, не скрывая ничего, медленно глотая обезболивающее, которое мне дал Давид. Испанец оставил мне пакет с водой и какими-то медикаментами, но у меня не было сил его раскрыть. Под лошадиной дозой обезболивающего я уснул на старом диване. Мне снилась принцесса, она плакала на огромной кровати с белоснежным бельем. Я словно наблюдал за ней со стороны.
Анита красива, даже когда льет слезы. По ее щекам скатываются кристально чистые капли, мокрые ресницы подрагивают, а сладкие любимые губы искусаны до красноты. И у меня сердце обливается от вида ее боли. Мне не хочется ничего ей говорить, не хочется оправдываться, хочется просто лечь рядом, уложить на себя и ласкать, зацеловывать, молчаливо утешая. Слова ничего не значат, она должна почувствовать меня. И вот я иду к ней, каждый шаг почему-то отдает реальной болью в грудной клетке, все тело ноет, ноги словно ватные, но я все равно иду, превозмогая боль.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Нет! — сквозь слезы кричит она и мотает головой, вскидывает руки, останавливая меня. — Не подходи! Не хочу тебя видеть! — громкий надрывный голос, от которого звенит в ушах. — Слышишь, никогда больше не хочу тебя видеть! Я не люблю тебя больше! — каждое ее слово как обжигающая пощечина, отдающая адской болью и звоном в голове. А я люблю тебя, моя принцесса. Безумно люблю! Но ты, наверное, права — нам нужно расстаться… Но мне так необходимо с тобой поговорить и почувствовать тебя еще раз.
Делаю ещё шаг в ее сторону, и картинка плывет перед глазами.
— Не подходи! Ты слышишь меня, Егор! Егор! — она исчезает, я уже не вижу Аниту, слышу только голос. — Егор! — и этот голос не нее.
Открываю глаза, фокусирую взгляд, понимая, что я в той же мрачной комнате без окна, на старом диване. А надо мной стоит молодая милая девушка с молочной кожей и белыми волосами. Курносая, круглолицая, с пухлыми розовыми губками, совсем молодая, только глаза пронзительные, взволнованные.
— Ты ангел? — сам не понимаю, что несу.
— Ну слава богу, — выдыхает девушка. — Пришел в себя.
Берет пакет, раскрывает его, начиная доставать оттуда ватные тампоны, какие-то бутылочки и складывает все на тумбу возле дивана. Она двигает ко мне стул и садится рядом. А я наблюдаю за ней и не понимаю, что происходит. И кто эта фея?
— Я жена Давида. Меня зовут Ева, — поясняет она, смачивает тампон в какой-то жидкости.
— Демон женат на Ангеле, — усмехаюсь я и тут же морщусь, поскольку она прижигает мои разбитые губы каким-то спиртовым антисептиком. — Как тебя угораздило?
— Вот так, — усмехается она. — Демоны не спрашивают разрешения, когда берут ангелов в жены, — Ева продолжает обрабатывать мое лицо, морщась вместе со мной.
— Логично. Твой демон — тот еще тиран.
— Это он тебя так? — обеспокоенно спрашивает Ева.
— Да нет, что ты, Ангел. Гололед на улице, я упал и поцеловался с асфальтом.
— Хотя я бы тоже тебя прибила, гада. За то, что похитил Аниту. Знаешь, что мы пережили, когда нам сообщили, что Аниту украли и прислали те фото?! — она специально надавливает на мою рану, причиняя боль.
— Полегче, ты же Ангел, — морщусь я. — Я не похищал ее. И фото… поверь, ей было хорошо, когда я их делал.
— Значит, ты обманул Аниту! В общем, уже неважно. Она просила, чтобы я проследила, что Давид выполняет обещание и с тобой будет все хорошо.
Моя принцесса опять за меня просила. Оставила мне своего демона и ангела, а сама ушла.
— Она правда улетела? — с надеждой спрашиваю я, и Ева кивает, вынимая какие-то таблетки и кидая их растворяться в воду. — Навсегда?
— Навсегда, — выдыхает девушка и хмурится. — Ей сейчас слишком больно, — шепотом добавляет она, и я отворачиваюсь к стенке. — Выпей таблетки, и ещё те, которые я оставила на тумбе. Тут бульон — поешь, пока он теплый, и чай с молоком в термосе, — уже быстро тараторит она. — И не говори Давиду, что это я приходила. Скажи, что какая-то полная женщина — это наша домработница.
Киваю и слышу, как девушка уходит, а я так и смотрю в серую стену и пытаюсь переварить слово «навсегда». Никогда не замечал, насколько это страшное слово.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
ГЛАВА 22
Егор
Жена Давида приходила ко мне почти каждый день, приносила еду, обрабатывала раны, поила таблетками, настоятельно рекомендуя пить их и в ее отсутствие. Ева принесла мне плед и мягкую подушку и очень просила не сдавать ее мужу. Я и не собирался, поскольку надеялся выпытать у нее хоть какую-то информацию о принцессе. Знаю, что наши пути разошлись, и лучше переболеть этой болезнью, но мне было очень важно знать, насколько больно принцессе.
