Впрочем, и сам галстук, чего уж там, был хорош! Он усмехнулся... Галстук вдохновлял Замелькацкого. В нем он выглядел дорого и чувствовал себя эдаким...
Потом, посмотрев на себя в зеркало, Замелькацкий решил, что неплохо бы сходить в парикмахерскую, – волосы уже отрасли и ему показалось: выглядит недостаточно аккуратно... Для победоносного интервью на солидной фирме требовалась особая аккуратность... Точнее, может быть, никакая аккуратность и не требовалась, – не за длину же волос принимают на хорошее место, но он знал, как чувствуя, что выглядит эдаким героем он и вести себя станет по-другому... Немножко по-другому, чуть-чуть по-другому. Но это неуловимое чуть-чуть и обеспечит ему в конечном итоге выигрыш!..
«Сила в неуловимом чуть-чуть!» – самодовольно подумал он. Он знает, как проходить важные собеседования! В эти минуты он чувствовал себя эдаким Наполеоном Бонапартом накануне великого и конечно же победного сражения.
Впрочем, у него закрадывались сомнения: не обернется ли теперешнее приготовление чем-то таким, вроде недавнего театра, но само собой они исчезали – после врача он стал иным человеком – все было ясно, просто, объяснено, а вдобавок к появившейся уверенности были снадобья, травки, коренья, – вся эта аптечная муть, которая замечательно на него действовала: уже даже и от полстакана хотелось зевнуть и послав все треволнения к черту, завалиться на диван, где безмятежный сон обещал накинуться на него и скрыть собою безработицу, любовную тоску и завтрашнее собеседование, каким бы победным он не планировал его сделать.
Он будет завтра героем! Победный час его грядет!.. Вот и гром курантов: где-то у соседей, – не у писателя ли? – пробили часы.
Он очень долго просидел в парикмахерской в очереди, но подстригли его замечательно – ровно, аккуратно, «качественно», как про себя резюмировал он... После этого он зашел в магазин и накупил всевозможной снеди – несколько видов колбасы: вареной, толстой и розовой, как свинья, с которой свисал конец обвивавшей ее бумажной веревки, венгерской, твердой как камень, обсыпанной разноцветной перечной стружкой, полукопченой, в колбасках, длинных и тонких, как разожравшиеся черви; сыра – с плесенью, плавленого в картонных коробочках, где он был уложен завернутыми в фольгу дольками, наподобие лимонных или апельсинных – двух видов: с ветчиной и с грибами, четверть круга голландского с большими дырами, как будто его старательно дырявили сверлом, пошехонского, российского, литовского... Особо ему приглянулись очень дорогие сардельки, каждая из которых была упакована отдельно и имела поясок вроде тех, что надевают на дорогие сигары. Еще он купил пакет крупных апельсинов с наклейками на боках, огромный грейпфрут, пару лимончиков, красные и зеленые яблоки и пять или шесть плиток шоколада – он покидал их в тележку прямо с витрины – по одному от каждой представленной марки. Немного поколебавшись, взял торт – большой, белый, с кремом, с цукатами и марципанами, похожий чем-то на собор. Торт был призван успокоить бабку насчет его нынешней и будущей платежеспособности. Кроме этого он набрал еще гору всяких разностей и мелочей вроде булочек, приправ, круасанов, оливковых масел, орехов, печенья и тульских пряников, которые впоследствии оказались твердыми, как подошвы с засахарившейся и мелко крошившейся прослойкой из варенья. Вина, водки или пива не брал – интоксикация была противопоказана ему в смысле нервов, но потом, подумав, все же вернулся и прихватил с полки бутылку итальянского красного – пусть будет, на всякий случай, про запас!.. Кто знает, может быть нежданно-негаданно к нему повадятся в гости дочери миллиардеров?.. По крайней мере, одна из них... Расплачиваясь на кассе Замелькацкий подумал с испугом, что при таких ценах и таких закупках денег, полученных при увольнении, надолго не хватит. Но тут же прогнал эту мысль, – она была вредной и опасной... К тому же завтра... В три раза!.. Цифра все еще звучала у него в ушах, своим возбуждающим действием перебивая выпитое аптечное пойло. Но возбуждение это было скорее приятно, чем опасно. Оно давало тонус к завтрашнему решительному сражению.
Глядя на эту гору в тележке перед тем как рассовать ее по нескольким пакетам, больше похожим своими размерами на заплечные мешки, он думал, что при всем его стремлении улучшить питание, не стоит забывать и об осторожности, иначе как бы завтра ему не нарваться на ту же беду, что и прежде, но только уже по новой причине, связанной с перееданием, а вовсе не с нервами, за которые он теперь был совершенно спокоен.
Наполеон Бонапарт! Ночь перед славой!..
Он вышел из магазина. Было уже темно, до дому еще было минут десять – пятнадцать ходьбы. Если где-нибудь по дороге на него набросится бомж, с такими сумками он далеко не убежит. Правда сумки можно бросить... Но если бомж набросится из-за угла и неожиданно, сумки в руках помешают оттолкнуть его.
Замелькацкий зябко поежился и перехватил поудобней ручку одного из пакетов. Что за жизнь?! То атаки в самый неподходящий момент, то какие-то заразные бомжи!
– А-а, сосед!.. – проговорил увидев его писатель, куривший, по своему обыкновению на лестничной площадке. Вид его был мрачен.
Он уставился на сумки Замелькацкого, полные провизии.
– Гостей что ли собираетесь принимать?
– Почему...
– Так... Обычно такие закупки делают в ожидании гостей, – с равнодушным видом проговорил он.
– Может быть я просто запасаюсь впрок... Чтобы в магазин лишний раз не ходить?
– А туда лишний раз и не надо ходить!.. – писатель со злостью швырнул окурок в пепельницу и направился к своей двери. – Как ни придешь, то новые цены!.. Вам-то что! Вы неплохо зарабатываете! А что делать мне?!..
– Вы же говорили, что между нами нет никакой разницы!.. Что бы я не делал, мы все равно будем находиться с вами на одном и том же уровне... Говорили так?..
– По-моему, мы условились, что всего сказанного как будто и нет!
– Ах ну да! Извините! – усмехнулся Замелькацкий.
– Хорошее винишко! – проговорил вдруг писатель, уставившись на выглядывавшую из сумки этикетку. – А говорите, гостей не ждете... Что же получается: один, сам с собой... Вряд ли бабушка распивает вместе с вами... Да-а, я смотрю, что с деньгами, что без – радость-то в жизни одна: одинокий стакан, бутылка... Чем вы отличаетесь от моего соседа по коммуналке?.. Он, как и вы, по ресторанам не ходит!.. Сбегает с утра за бутылочкой и сидит... Тишайший человек!.. Смотрите, сопьетесь, с работы выгонят!.. Превратитесь из полного надежд молодого человека в...
Видя, что слова его и так произвели эффект, писатель, не продолжая, довольный, скрылся за своей дверью.
Замелькацкий поставил пакеты на пол и полез за в карман ключами... Он посмотрел по сторонам: в подъезде давно не делали ремонт, стены были обшарпаны и исписаны всякой нецензурщиной. Чертово место!..
Нет, нет, это все не его! Вот сейчас ему позвонит Ариелла и все закружится в волшебном, сладостном вихре!.. И куда-то провалится и этот писатель и эти стены, – все это останется, но уже не с ним, не в его жизни!..
Он открыл дверь и шагнул в квартиру. На мгновение ему стало страшно: он чувствовал, что слишком погружается в свои иллюзии... Нет, она позвонит, позвонит! Все это не иллюзии!.. Опять его охватило лихорадочное возбуждение, но все же, Наполеоном Бонапартом он себя больше не чувствовал. Бабки дома не было. Он отнес пакеты на кухню и прошел к себе в комнату. Прикрыл дверь, но света не зажигал – того, что проникал снаружи сквозь незашторенные окна было достаточно: комната была освещена призрачным сиянием.
Замелькацкий подошел к столу: с портрета в газете на него смотрел миллиардер Михайлов – бесстрастный и загадочный человек-робот. Такой же как и его дочь...
Он посмотрел вдаль: там, в темноте весенней ночи было зарево от огней его улицы, где он сидел в баре и пил бокалами вино: шикарные машины, рестораны набитые разнаряженой публикой... Заветный галстук по-прежнему висел на спинке стула, но он больше не был Наполеоном Бонапартом. Он был затравленным, измученным безнадежной любовью Замелькацким. Она не позвонит, она никогда не позвонит. Все это было иллюзией, бредом... С чего он взял?!..
Он прошел на кухню и залпом выпил весь заготовленный впрок запас лекарственного пойла – что-то около трех четвертей литра. Не подействовало... Странно, но не подействовало ни капельки.
«Выжить!.. Как же мне теперь выжить?!» – с тоской думал он.
Этот подлец-писатель опять испортил ему настроение!..
21
«Они заинтересовались моим резюме! Они очень заинтересовались мной!» – твердил он про себя, тщательно и стараясь ни в коем случае не порезаться, выбривая лицо.
«Мужчина, порезавшийся при бритье выглядит омерзительно...» – где-то вычитал он однажды и хотя так ни капельки и не понял, что же в этом такого особенно омерзительного, но порезов стал тщательно беречься. Особенно в такой день!..
