Снаружи воспрянул свежий утренний ветер. Вниз по скалам тонкими струйками течет желтый песок. Небо заливается красным, и я вижу, как на небосводе загораются первые лучи. Повсюду торжественная тишина и одиночество. На камне лежит большая ящерица и ждет солнца. Я стою, как завороженный, и усердно вспоминаю вчерашний день, особенно слова Аммония. Но что он сказал? Что последовательность слов имеет много значений, и что Иоанн привел AOrOE к человеку. Но это звучит не совсем по-христиански. Может, он гностик? (60) Нет, это кажется невозможным, поскольку они и вправду были наихудшими из всех словопоклонников, как их назвал бы Аммоний.
Солнце – что наполняет меня таким внутренним восторгом? Мне нужно не забыть об утренней молитве, но куда подевалась моя утренняя молитва? Милое солнце, у меня нет молитвы, поскольку я не знаю, как обращаться к тебе. Я уже помолился солнцу? Но Аммоний имел в виду, что я должен на рассвете помолиться Богу. Может, он не знает, что у нас больше нет молитв. Откуда ему знать о нашем оскудении и наготе? Что произошло с нашими молитвами? Мне не хватает их здесь. Это все точно пустыня. Кажется, что здесь должны быть молитвы. Так ли плоха эта пустыня? Думаю, не хуже наших городов. Тогда почему мы там не молимся? Я смотрю на солнце, как будто оно может что-то с этим сделать. Увы – никто не может избежать вековых снов человеческого рода.
Что мне делать все это утро? Я не представляю, как Аммоний смог так выдержать, хотя бы год. Я возвращаюсь и иду дальше, к пересохшему руслу реки, и, в конце концов, сажусь на валун. Передо мной – несколько пожелтевших растений. Вон там ползет маленький черный жук, катя перед собой шарик, - скарабей. (61) Дорогое маленькое животное, ты трудишься, чтоб проживать свой красивый миф? Как сосредоточенно и усердно он работает! Если бы ты понимал, что сейчас ты проживаешь древний миф, ты бы, возможно, отказался от своих фантазий, как мы, люди, бросили играть в мифологию.
Нереальность вызывает у меня тошноту. Мои слова звучат очень странно в этом месте, и добрый Аммоний наверняка бы не согласился с ними. Что я, собственно говоря, здесь делаю? Нет, я не хочу заранее осуждать его, так как я еще до конца не понял, что он имеет в виду. Нужно его выслушать - он имеет на это право. Кстати, вчера я думал по-другому. Я даже был очень благодарен ему за то, что он хотел научить меня. Но теперь я снова критичен и высокомерен, и могу ничего не выучить. Его идеи совсем не плохи; они даже хороши. Я не знаю, почему мне всегда хочется опустить человека. Милый жук, ты куда делся? Эти маленькие создания верны своему, в отличие о нас – не сомневаются, не меняют намерений, не колеблются. От того ли это, что они проживают свой миф?
Славный скарабей, отец мой, я почитаю тебя, да будет благословен твой труд – во веки веков – Аминь.
Что за чушь я несу? Я молюсь животному – наверно, это из-за пустыни. Она определенно требует молитв.
Как здесь красиво! Красноватый оттенок камней изумителен; они отражают сияние сотни тысяч минувших солнц - эти мелкие песчинки скатились в легендарные первобытные океаны, над ними плавали невиданные раньше первобытные чудовища. Где был ты, человек, в те дни? На этом горячем песке лежат твои первобытные животные – прародители, как дети, прижимающиеся к матери.
Камень, матерь, я люблю тебя, я прижимаюсь к твоему горячему телу, твой поздний ребенок. Будь благословенна, древняя мать. Тебе мое сердце, и сила, и слава – Аминь
Что я говорю? Это все пустыня.. Каким живым мне все здесь кажется! Это страшное место. Эти камни – камни ли они? Кажется, будто бы они специально здесь собраны. Выстроились, как войсковой транспорт. Подобрались по размеру, большие отдельно, мелкие рядами лежат перед крупными. Здесь камни образуют государства.
Я сплю или бодрствую? Жарко – солнце уже высоко – как быстро летит время! Действительно, утро почти закончилось, - и каким необычным оно было! Это от солнца или от этих живых камней так жужжит в голове?
Я иду в долину и вскоре захожу к хижину отшельника. Он сидит на своей циновке, погруженный в глубокие размышления.
Я: «Отец, я здесь.»
А: «Как ты провел свое утро?»
Я: «Я удивился, когда ты вчера сказал мне, что время проходит быстро. Я больше не буду об этом спрашивать, и это больше меня не удивляет. Я много узнал. Но достаточно лишь для того, чтобы сделать тебя еще большей загадкой. Сколько всего ты проживаешь в пустыне, необычайный человек! Даже камни должны разговаривать с тобой».
А: «Я рад, что ты выучил нечто из жизни отшельника. Это облегчит нашу трудную задачу. Я не хочу вторгаться в твои тайны, но я чувствую, что ты пришел из странного мира, который не имеет никакого отношения к моему.»
Я: «Ты верно говоришь. Я здесь чужестранец, более нездешний, чем кто-либо, кого ты видел. Даже человек из самых далеких берегов Британии ближе к тебе, чем я. Здесь имей терпение, учитель, и позволь мне испить из источника твоей мудрости. Хоть нас окружает иссохшая пустыня, здесь течет невидимый ручей живой воды»
А: «Ты помолился?»
Я: «Учитель, прости меня: я пытался, но не нашел слов молитвы. Зато мне приснилось, что я молился восходящему солнцу»
А: «Не волнуйся из-за этого. Если ты находишь одно слово, значит, твоя душа нашла невыразимые слова, чтоб поклониться рассвету»
Я: «Но это была молитва язычника, обращенная к Гелиосу»
А: «Пусть пока тебе будет этого достаточно»
Я: «Но учитель, я не только солнцу во сне молился, но также скарабею на земле, пребывая в беспамятстве»
А: «Ничему не удивляйся, и ни в коем случае не осуждай себя и не сожалей. Давай работать. У тебя есть вопросы по поводу вчерашнего разговора?»
Я: «Вчера я перебил тебя, когда ты говорил о Фило. Ты хотел объяснить свою идею о различных значениях отдельных последовательностей слов»
А: «Что ж, тогда я продолжу описание того, как я высвободился из плена словесных веретен. Однажды ко мне пришел старик; этот человек, к которому я привязан с детства, заговорил со мной:
«О, Аммоний, у тебя все хорошо?»
«Конечно, - ответил я, - как видишь, я выучился и очень преуспеваю». Он: «Я имею в виду, счастлив ли ты, и жив ли ты по-настоящему?» Я рассмеялся: « Как видишь, все хорошо.» Старик ответил: «Я видел, как ты читал лекции. Кажется, ты обеспокоен мнением своих слушателей. Ты вплетал остроумные шутки в свою лекцию, чтоб нравится слушателям. Ты был непоседлив и поспешен, как будто должен успеть расхватать все знание.»
Сперва эти слова сперва показались мне смешными, однако они впечатлили меня, и я почувствовал доверие к старику - он был прав.
Тогда он сказал: «Дорогой Аммоний, у меня для тебя радостные новости: Бог стал плотью в своем сыне и привел нас к спасению. » «Что ты говоришь, - ответил я, - ты, наверно, имеешь в виду Осириса (62), который должен появиться в смертном теле?»
«Нет, - ответил он, - этот человек жил в Иудее и был рожден от девы»
Я засмеялся и ответил: «Я уже знаю об этом; торговец-иудей принес вести от нашей девы-царицы в Иудею, чей лик изображен на стенах одного из наших храмов, и рассказал это как сказку»
«Нет, - настаивал старик, - он был Сын Бога»
«Тогда ты говоришь о Горе (63), сыне Осириса, так?» - ответил я.
«Нет, это не был Гор, а настоящий человек, и его распяли на кресте»
«О, так тогда это, должно быть, Сет, о чьем наказании часто рассказывали наши старожилы»
Но старик продолжал стоять на своем: «Он умер и воскрес на третий день»
«Ну, тогда это Осирис», - нетерпеливо ответил я.
«Да нет же, - воскликнул он, - его зовут Иисус – помазанник»
«Это вздор, дорогой старик, - сказал я ему и указал на дверь. Но словно эхо от далеких скал, его слова вернулись ко мне: человек и Божий Сын. Это показалось мне важным, и именно эта фраза была тем, что привело меня к христианству.
Я: «А ты не думаешь, что Христианство могло в корне быть преобразованием твоих египетских учений?»
А: «Если сказать, что наши старые учения были менее точными выражениями христианства, тогда, пожалуй, я с тобой соглашусь»
Я: «Да, но допускаешь ли ты тогда, что история религий направлена на конечную цель?»
А: «Однажды мой отец купил на рынке черного раба из края, где вытекает Нил. Он прибыл из страны, в которой не слышали ни об Осирисе, ни об остальных Богах; он рассказал мне о многих вещах более простым языком, и это было то же самое, что мы верили об Осирисе и других Богах. Я понял, что те необразованные чернокожие, не сознавая того, уже владели большинством того, что религии грамотных народов развили в завершенные доктрины. Те, кто способны читать правильно на этом языке, могли таким образом узнать в нем не только доктрину языческих верований, но также доктрину Иисуса. И это то, чем я сейчас занимаюсь. Я читаю проповеди и ищу их значения, которые еще придут.
Мы знаем их таковыми, какими они лежит перед нами, но не их скрытый смысл, направленный в будущее. Ошибочно полагать, что религии в своей глубочайшей сущности различаются. Собственно, это всегда одна и та же религия. Любая последующая религия – суть смысл предыдущей.»
