остававшегося главной военной опорой трона во время осады Москвы. Ядром «двора» были 200 стольников и еще несколько сот больших московских дворян, жильцов и стряпчих.{264} При Лжедмитрии I службу в Москве несли несколько тысяч стрельцов. Шуйскому пришлось удалить из столицы самые преданные самозванцу стрелецкие сотни. Много московских стрельцов было послано против мятежников в действующую армию и в гарнизоны. Некоторые из них, например, сотни, посланные в Коломну, перешли на сторону восставших. Таким образом, к началу осады стрелецкий гарнизон столицы оказался ослабленным.
Составной частью любого дворянского войска были боевые холопы. Бояре выводили в поход по нескольку десятков военных послужильцев, стольники — немного меньше. На тысячу столичных дворян, очевидно, приходилось несколько тысяч боевых холопов. Знать была самой надежной опорой царской власти, чего нельзя было сказать о вооруженных холопах.
Власти пытались вызвать подкрепления из провинции, но их усилия не дали желаемых результатов.
На юге оплотом повстанцев оставалась Астрахань, население которой восстало 17 июня 1606 г. Посланный в Астрахань воевода Ф. И. Шереметев с войском пытался занять город, но потерпел неудачу. Начиная с сентября отряды вольных казаков с Волги, Дона и Терека вместе с астраханцами не раз нападали на лагерь Шереметева.{265} Восстания в районе Свияжска и Нижнего Новгорода перерезали пути, связывавшие правительственные войска в Нижнем Поволжье со столицей.
Царь Василий мог рассчитывать на помощь смоленского дворянства. Но в первой половине октября повстанцы развернули успешное наступление к западу от Москвы. Как записал автор «Пискаревского летописца», «з другую сторону (от Москвы. — Р. С.) пошли ис Калуги атаман Солома Казак да Васька Шестаков, холоп Андрея Клешнина, а с ними многие дворяне, и дети боярские, и казаки. И городы взяли многие: Боровеск, и Верею, и Борисов, и Можаеск, и Волок».{266}Отряд Соломы выступил в поход после восстания в Калуге, происшедшего в конце сентября. Казаки прошли через Боровск, Верею, село Борисово Городище и Можайск. Ранее 13 октября они заняли Волоколамск.{267} Их поход занял две-три недели, а это значит, что отряд нигде не встретил сопротивления.
Автор «Пискаревского летописца» знал о действиях лишь одного отряда. Но к западу от Москвы действовало несколько отрядов, чем и объясняется быстрый успех повстанцев. В двух главных крепостях на смоленской дороге — Вязьме и Можайске, по-видимому, произошли восстания. В этих городах действовал отряд Федора Берсеня. Как значится в разрядных записях, «Федка Берсень с товарыщи Вязму и Можаеск смутили».{268} Падение Можайска, Вязьмы и Волоколамска отрезало Москву от западных уездов.
Повстанцы активно действовали на дороге, связывавшей столицу с Тверью и Новгородом. В ноябре патриарх Гермоген объявил в грамотах к населению, что мятежники собрались «большим скопом» под Тверью и привели в Тверском уезде «служилых и всяких людей… ко кресту сильно».{269} Имена предводителей, «смутивших» население Тверского уезда, неизвестны. Патриарх тщетно старался представить служилых людей Твери жертвами насилия со стороны мятежников. Верить ему нет оснований. Служилые люди Твери восстали против царя Василия совершенно так же, как служилые люди Рязани, Вязьмы и Можайска.
На протяжении всей московской осады правительство распространяло весть о том, что «новгородские, псковские и смоленские силы тянутся на помощь государю».{270} В действительности, подкрепления прибыли лишь из Смоленска, притом с запозданием почти на месяц.
Современники выражали недоумение по поводу действий повстанцев под Москвой. «Не знаю, — отметил автор английского донесения 1607 г., — в силу какого ослепления мятежники не замкнули кольцо блокады вокруг столицы».{271}
Упреки подобного рода едва ли основательны. Имея примерно 20 тыс. человек, Пашков и Болотников не могли осуществить тесную блокаду такого огромного по территории города, как Москва. К тому же необходимости в такой блокаде не было: ко времени осады столица оказалась в кольце восставших городов.
Снабжение Москвы всегда зависело от своевременного подвоза хлеба из Рязани и других уездов. Год выдался неурожайный, и трудности с продовольствием стали ощущаться в столице уже на исходе лета. Восстания на Рязанщине, на тульской и северской окраинах усугубили дело. Как писал осведомленный современник, после похода под Елец и Кромы многие ратные люди пришли к царю в Москву, но «с Москвы разъехались по домам для великой скудости».{272} После падения Коломны, Калуги, Можайска, Волоколамска подвоз хлеба в столицу резко сократился. Цены на хлеб на столичных рынках подскочили в три-четыре раза, дворянская кавалерия осталась без фуража.{273}
Царь Василий не имел ни достаточного войска, ни казны, ни запасов хлеба, чтобы предотвратить голод в столице. Многим его положение казалось безнадежным. В беседах с друзьями А. Стадницкий говорил, что в дни осады «как воры под Москвою были… и как государь сидел на Москве с одними посадцкими людми, а служилых людей не было и… было мочно вором Москва взяти… потому что на Москве был хлеб дорог и… государь не люб бояром и всей земли и меж бояр и земли рознь великая и… (у царя. — Р. С.) казны нет и людей служилых».{274}
Исход борьбы за Москву зависел от позиции посадских людей, составлявших главную массу столичного населения. На первом этапе гражданской войны атаман Корела привел в Москву Гаврилу Пушкина с грамотами «Дмитрия», что послужило толчком к массовому восстанию посадских людей против Годуновых. Пашкову и Болотникову недоставало решительности, которой обладал Корела. Но и они засылали в столицу многих лазутчиков с листами от царя «Дмитрия». Однако на этот раз восстания не последовало. Причиной были не столько ошибки повстанцев, сколько обстоятельства объективного характера. Бояре-заговорщики свергли Лжедмитрия I, спровоцировав нападение народа на иноземные наемные войска. После переворота в народе оставалось много сторонников «доброго царя», веривших в его спасение. В мае — июле в Москве происходили крупные волнения. Но столица опережала провинцию. Когда Пашков и Болотников подошли к Москве, волна массовых выступлений там уже схлынула. Шуйский утвердился на троне.
Власти использовали всевозможные средства, чтобы отвратить москвичей от «смуты». В октябре они вспомнили о «видении» Терентия, записанном в дни сентябрьской паники в столице. Благовещенский протопоп Терентий был одним из самых рьяных приспешников Отрепьева. Поэтому власть имущие на первых порах весьма скептически отнеслись к его пророчествам: «Царь же, и патриарх, и весь царский синклит не вняша сему ни мало, инии же мнози невегласи и посмеяшася сему».{275} Но не прошло и месяца, как царь Василий велел огласить «Повесть» Терентия перед всем народом: «В лето 7115 году октября в 16 день такова «Повесть» чтена в святой
