– Мне кажется, я совершила ошибку, связавшись с очень молодым человеком, – неожиданно откровенно сказала она. – Думаю, его нисколько не интересует моя душа. Только тело и деньги. Это очень грустно. Главное, чтобы Костя не узнал. А девушек этих жалко, конечно. Мало ли людей совершают ошибки? Да и какая это ошибка – полюбить?
На все вопросы, связанные с ее подругами – Перекалиной и Буровой, Наталья ответила, что она не в курсе их личной жизни.
– Да и мы тоже не скучаем, – нервно хихикая, рассказывала о себе Лариса Бурова. Высокая худая шатенка с огромными голубыми глазами, одетая во все белое, домашнее, просторное. – У каждого, точнее, у каждой – своя отдушина. Невозможно жить, зная, что тебе постоянно лгут. Знаете, чего я больше всего боялась? Что мой Буров женится на своей студенточке. И мне казалось, что все к тому и шло. Мне даже доложили, что он встречался с агентом по недвижимости, а это плохой знак.
– В каком смысле? – Рита сделала вид, что ничего не понимает. Она по третьему кругу размешивала сахар в чае.
– Знаете, у меня есть «Наполеон». Я сама испекла. Многие уже давно перестали его печь, все покупают, но это же не то, согласитесь?
Рита от угощения отказалась. Но подумала, что ей и самой не помешало бы испечь этот волшебный торт. Порадовать Марка. Да и маму с Фабиолой позвать. Или же его в Пристанное для них отправить?
– Так что вы сказали о недвижимости?
– Я так поняла, что Буров собирался купить квартиру для своей студенточки.
– Лариса, а вам действительно не жалко Марину?
– Как вам сказать… – На лицо ее легла тень грусти. – Как представлю себе, что эта Марина могла бы быть моей дочерью и завести себе любовника-банкира… Не думаю, что я отговаривала бы ее от этого шага и тем более не пыталась бы заставить ее подумать о его жене. Нет, ну правильно же? Почему эта Мариночка должна была думать обо мне, о его жене? Да, жалко девчонку. Но я же здесь ни при чем.
– А ваши подруги?
– Они что, законченные дуры и не осознают простой вещи: убьют этих – появятся другие? Молоденьких шлюх у нас в городе – миллион.
– Как вы, однако… Лариса, как вы думаете, кому понадобилось их убивать? Да еще таким варварским способом?
– Кажется, их задушили? Ужасная смерть, – она помахала кистями рук, как крылышками.
– Вам муж об этом рассказал?
– Нет. Мир не без добрых людей.
– И все-таки. Кому понадобилось их убивать? Кому они помешали?
– Да кто ж его знает, этого маньяка?
– Но, согласитесь, в его действиях есть определенная система. Все женщины – любовницы мужей ваших подруг. Может быть, это их и связывало?
– Все женщины – любовницы чьих-нибудь мужей, так уж устроен мир. Но я действительно не понимаю, зачем их понадобилось убивать? Вот, к примеру, я – убийца. Я бы убила только непосредственно свою соперницу, вам ясно? Но об остальных даже и не подумала бы. Мы – не убийцы, мы – одинокие и брошенные жены. И пытаемся найти в этом холодном бездушном мире свою отдушину. Кто как устраивается в таком своем унизительном положении.
– Вы видели Марину в новогодний вечер, который устраивали в театре?
– В театре? – Глаза ее забегали, словно пытаясь найти точку, на которой можно было бы остановить взгляд. – Нет, не видела. А разве она там была?
– Наталья и Катя тоже не видели своих соперниц? – Рита почему-то была уверена, что все всё знали, но почему-то стыдились в этом признаться. В сущности, будь эти жены посмелее, каждая вывела бы свою соперницу за шиворот из театра. Рита судила по себе. Как бы она поступила, точно зная, что Марк привел на новогодний праздник свою любовницу? Ни за что не стала бы терпеть. Ни за что! А вот эти три женщины – жены – терпели. Быть может, потому, что не хотели разрушать семью, или же по более простой и банальной причине – они материально зависели от своих мужей.
– Не знаю, мы об этом не говорили.
Рита чувствовала какую-то фальшь, чувствовала, но ничего не могла поделать, чтобы вызвать Ларису на более откровенный разговор. Ведь она пришла сюда вроде бы из прокуратуры, а разве можно откровенничать, тем более, когда речь идет об убийстве, да еще и тройном?!
– Получается, что вы все – три женщины – тоже вели двойную жизнь?
– Как можем, так и живем, – пожала плечами Лариса. – Надеюсь, мой муж об этом не узнает? – В ее голосе прозвучала едва ли не угроза.
– Нет, конечно, нет. Лариса, я вас очень прошу: если вы что-нибудь вспомните или вам в голову придет какая-нибудь интересная мысль, связанная с мотивом убийства этих бедных женщин, – позвоните мне. Вот моя визитка.
Общее впечатление от этих визитов было тягостным: в каждом доме жила беда, постоянная, как тяжелая хроническая болезнь. Предательство мужа, его измена – что может быть хуже и тяжелее? Разве что настоящая болезнь. Но кто знает, насколько здоровы физически эти женщины, если они находятся в постоянном нервном напряжении? Недаром же говорят, что все болезни – от нервов.
Из машины она позвонила Косте:
– Мне надо с тобой поговорить. Срочно.
31
Она сидела в кресле, когда он вошел. Она специально оставила дверь незапертой и даже полуоткрытой, и все правильно рассчитала.
– Лена? Лена… Это я, Сергей. Ты дома?
От звука его голоса ей захотелось заскулить – от бессилия, от жалости к себе, к ним обоим. Как она могла так ошибиться?
Сергей Гурьев вошел в комнату, увидел сидевшую в глубоком кресле Лену, улыбнулся широко и, обрадовавшись, хотел было уже броситься к ней, как вдруг увидел направленный в его голову пистолет.
– Стой спокойно и не шевелись. – Рука предательски дрожала и казалась невероятно слабой. – Гурьев, как ты мог?
– Лена, да что с тобой?! Сначала ты исчезаешь, ничего мне не объясняя, а потом появляешься внезапно и встречаешь меня с пистолетом. У тебя все в порядке? Кто тебя так напугал?
Она почувствовала, как от головы отливает кровь, как шумит в ушах, где-то в затылке. Дурнота накатила и откатила, словно морская волна. А ведь они мечтали с ним отправиться в далекое путешествие к морю, туда, где их никто не достанет!
– И ты еще спрашиваешь? Не шевелись! – закричала она, видя, что он хочет подойти к ней.
– Я не боюсь тебя. Я вообще ничего не боюсь. Я ни в чем перед тобой не виноват. Что случилось, пока мы не виделись? У тебя проблемы?
– Ты зачем убил этих женщин? Что они тебе сделали?
– Каких еще женщин? О чем ты?
– Три молодые женщины были задушены чулками. Один я вытащила у тебя из кармана. На нем следы одной из жертв, Ирины Овсянниковой.
– Какие чулки?! Какая Ирина Овсянникова?! Лена, да приди ты в себя, прошу! О чем вообще идет речь?!
– Марк предупреждал, чтобы я была осторожна с тобой. Когда ты спал, я залезла в карман твоей куртки и достала… это. Чулок, понимаешь? Кусок женских колготок! Я отдала его на экспертизу… им была удушена Овсянникова. Скажи, за что ты их убивал? Ты что – больной?
Она смотрела на него и сама не верила в то, что говорила. Перед ней стоял Гурьев, мужчина, которого она любила, уважала, ценила, а теперь не понимала, почему она должна была нацеливать на него пистолет и говорить ему все эти мерзкие вещи?
– Я никого не убивал, – сказал он тоном человека, каким разговаривают с тяжелобольными. – Думаю, все же у тебя есть проблемы. Лена, успокойся и позволь мне подойти к тебе.
В это время в прихожей раздался какой-то шорох, и, к удивлению Лены, на пороге возникла Инна.
– Ма, опусти пистолет, иначе ты всех перестреляешь. Он – не маньяк. Это я сунула ему в карман чулок, который мне помогли выкрасть из лаборатории. Мой одноклассник. У него там работает отец. Извини. Просто я хотела, чтобы и ты была поосторожнее. Ну же, опусти пистолет и попроси прощения у человека. Да, и вы, если можете, простите меня, – обратилась она к Гурьеву. – Все так отвратительно получилось!
– Ты дура, что ли?! – Гурьев покрутил пальцем у виска. – Мать твоя и так в депрессии, только-только начала приходить в себя.
– Говорю же – простите.
– Как у тебя все просто! – Гурьев подошел и обнял бесчувственную Лену. – Все, все, успокойся.
– Руки за голову! – В комнату влетел отряд вооруженных людей. Гурьева скрутили, уложили на пол. Инна отлетела в сторону, Лена закрыла лицо руками. Она поняла, что произошло. Это Марк… Марк, поняв, что она после суда отправилась домой, а не к ним, отправил сюда людей, чтобы защитить ее.
Она схватила телефон и позвонила ему.
– Марк, Марк! – кричала она, захлебываясь плачем. – Это я, Лена! Скажи своим людям, чтобы отпустили Сережу. Это Инна все устроила, подложила ему чулок, ты слышишь? Она сама мне только что сказала! – И, обращаясь уже к дочери: – Как ты могла, Инна?! Как? У тебя нет сердца! Я не хочу тебя видеть.
Когда приехал Марк, в квартире их осталось трое. Инна заперлась в своей комнате, Гурьев и Лена в кухне пили коньяк.
– Прости меня, Марк. Это я во всем виновата. Не смогла воспитать нормально свою дочь. – Лена обняла Марка. – Прости и ее тоже. У нее тяжелый характер.
