И началось. Звякали сабли и шашки, грохали выстрелы, ржали лошади, кричали люди. Быстро наступала темнота. Стрижак и это предусмотрел. Накануне велел всем хлопцам нашить на рукава по белой тряпице, чтоб не ошибиться и не завалить сгоряча своего. Махновцы сражались отчаянно, оно ж и понятно: умирать никому неохота.
Через полчаса все закончилось, ведь Стрижак и Кочура превосходили числом махновцев. Но и у них были серьезные потери, такие, которых не ожидали. Кочура лично из «нагана» расстреливал раненых и оставшихся в живых махновцев, а осталось их немного. Стрижак наблюдал за ним, сидя в седле, не выказывая своего отношения к расстрелу. Затем своих раненых погрузили на сани и тачанки, выпрягли убитых лошадей, собрали оружие и поскакали в стан Стрижака, оставив поле боя как есть.
Дорога была длинная, до места добрались к утру. Двое раненых по дороге скончались. Стрижак ехал хмурый – у него осталось сорок три человека, потери Кочуры были куда значительней, но у него осталось шестьдесят всадников с небольшим. «Добыча не стоила того», – думалось Николке.
Распределились по срубам и землянкам, всем необходим был отдых. Никто не интересовался, что имеется ценного в тачанках и санях, ведь и так добыча знатная – лошади, оружие, провиант. Только когда члены банд улеглись, Кочура и Стрижак обыскали тачанки и сани. То, из-за чего полегли хлопцы, нашли. Это был вещмешок, доверху набитый золотом – украшения, монеты, портсигары, часы. Рассматривали атаманы добычу уже в землянке Стрижака. Мартын Кочура хохотал, как полоумный, запускал пятерни в мешок, затем выплясывал и тихонько напевал.
– Рано у тебя корчи начались, – вяло осадил его Стрижак. – Довезть надобно, а дорога длинная предстоит. Да и батька Махно не обрадуется. Догадается, кто его потряс.
– До батьки ехать двое суток с привалами, – возразил счастливый Кочура. – Очухается он через пяток суток, када не придет обоз. Опосля пошлет узнать, где его хлопцы… А мы уж далече будем!
Вдруг Кочура выудил из мешка плоский, прямоугольный футляр черного цвета. Как ни крутил, открыть не смог. Не получилось открыть и у Стрижака.
– Чего эта коробка тута затесалася? – недоумевал Мартын. – Однако раз лежит, стало быть, место ей здеся, а, Николка?
– Отнесу человеку одному, может, он откроет, а ты спать ложись, – сказал тот, забрал футляр, набросил казакин и папаху, вышел.
Анастасия не спала, разбуженная шумом, лежала, прислушиваясь к звукам снаружи. Услышав шаги, приближающиеся к землянке, тревожно приподнялась на локте. Вошел Стрижак, выглядел он утомленным и хмурым.
– Не спишь? – бросил, раздеваясь. – На, глянь. Открыть сможешь?
Анастасия взяла футляр, повертела его, и то, что не получилось у Стрижака вместе с Кочурой, сделала в два счета, всего-то вынув маленькие гвоздики с боков.
– Как красиво! – прошептала она.
– И чего там? – заинтересованно приблизился Стрижак.
На черной бархатной поверхности, в углублении по кругу, лежало ожерелье.
– Это колье, – пояснила Анастасия. – Какие интересные камни…
– А что за камни? – спросил он. На Николку колье не произвело того впечатления, какое произвело на Анастасию.
– Странно, – сказала она, трогая камешки пальцем. – Похоже, это бриллиантовое колье, но… я таких камней не встречала. Понимаешь, бриллиант ценится, когда он чистой воды, прозрачный. Такой бриллиант опустишь в воду, он и растворится в ней…
– Насовсем? – удивился Николка.
– Нет, что ты, – слегка усмехнулась Анастасия. – Когда его вынешь, он снова станет видимым. Здесь много цветных камней, и я их не знаю. Правда, я видела окрашенные бриллианты, но эти совсем другие, цвета густые и прозрачность поразительная. А вот, видишь? – указала она на самый крупный камень в центре. – У него изумрудная огранка, но это… Да, кажется, это бриллиант! Странно, и оправа из белого металла… Хотя на серебро не похоже. Я видела бриллианты, оправленные только в золото.
– Значит, ненастоящие?
– Вот эти камни точно бриллианты, – указала пальчиком Анастасия на прозрачные подвески и центральный камень. – И прекрасного качества. Да и остальные камни… я не знаю их названия, но они драгоценные. Очень дорогая вещь, стоит целое состояние. Если хочешь убедиться, опусти их в воду, сам увидишь.
– Завтра опущу, – забрал он футляр и бросил его на стол. А потом потянул к себе Анастасию. – Иди ко мне… До чего ж ты красивая, Настя… краше тех камней.
Она постепенно привыкала к этому человеку, но трудно. Днем, когда бандиты не делали вылазок, он учил ее ездить верхом и стрелять из револьвера. Иногда даже находились темы для бесед с ним. При хлопцах Николка вел себя с ней сурово, как и подобает главарю шайки, чтобы бандиты ненароком не заметили в нем слабину. Он должен был постоянно внушать к себе уважение пополам со страхом, иначе с бандой не совладать. Но наедине с ней это был другой человек – чуткий и простодушный. Ночью неотесанный мужлан, полуграмотный хам и бандит, мало того – убийца! – обрушивал на нее столько искренней любви, что зачастую она забывала, кто с ней в постели. С законным мужем, с которым венчалась в церкви, ничего подобного не было ни разу. И самое ужасное – ей нравились ласки бандита и убийцы, и оттого днем ее мучил стыд. Анастасия считала себя порочной женщиной, достойной самой страшной кары, поэтому ночи ждала, как тяжелой повинности. Но наступала ночь, приходил Стрижак, и все повторялось. Если б была хоть маленькая возможность, она бежала бы без оглядки. Днем она обдавала Николку холодом, чем обижала его. Бывало, он даже бесился. И так прошел целый месяц.
К четырем часам дня члены двух банд стали просыпаться. Анастасия пришла в ужас, увидев новых и неприятных людей, которых было много, а численность банды Стрижака значительно уменьшилась. Хлопцы Стрижака относились к ней вообще никак, а эти скалились и отпускали в ее адрес… наверное, комплименты, но у нее от них уши вяли:
– Ух ты, краля… И кто ж такую отхватил? Кабы меня б поцеловала… я б ее…
И так далее. Анастасия вбежала в землянку и к двери придвинула стол, ведь крючок Стрижак выбил.
Тем временем Стрижак пошел к ручью, пробившемуся из-под снега. Он достал футляр, неумело открыл, вынул колье и опустил его в воду. Странное явление – подвески и прямоугольный камень пропали. Да и другие выглядели под водой не камешками, а некими цветными сгустками, только металл и виделся четко. Он вынимал и опускал колье несколько раз, поражаясь чуду. Затем вытер ожерелье о казакин и уложил в футляр. Придя к Анастасии, сказал:
– Проверял. Пропадают.
– Где ты взял колье? – спросила она, вид ее был напуганный.
– По случаю досталось, – отговорился он. – Собирайся. Завтра в ночь отправляемся.
– Куда?
– Далеко. В Сибирь подадимся.
– Что?! – вышла из себя Анастасия. – Кто эти ужасные люди? Ты с ними собрался ехать в Сибирь? Я не хочу. Мне они противны. И ты мне противен! Ненавижу!..
Она зажмурилась, так как разъяренный Стрижак подлетел к ней с явным намерением ударить. Но не ударил, а прошипел зло, побагровев:
– Ты, зеленоглазая пиявка, высосала из меня всю кровь! Я ж люблю тебя, а ты… Видать, не получится у нас ладу. Ну, будь по-твоему! – выговорил он с угрозой и вылетел из землянки, оставив Анастасию одну.
7
Пока эксперт готовился к обследованию трупа, Щукин, не торопясь, обошел комнату. Бедно, но чисто. Обычно алкаши не следят за порядком в доме, однако Грелка следила. Очевидно, еще не дошла до той стадии, когда становится глубоко плевать на чистоту и порядок, а также на общественное мнение. Но в этой чистоте нелепо выглядели выдвинутые ящики из шкафа и старинного комода, словно кто-то делал обыск. Такой же беспорядок, помнится, царил и у Пушко.
Щукин постоял посередине комнаты несколько минут, думая о Грелке, жизнь которой прокатилась бесследно. Ни детей, ни семьи, ни уважения – ничего. Один пьяный угар и грязные мужики, которых наутро она наверняка и в лицо не помнила. Щукин вышел в коридор. У входа толпились люди – соседи Грелки по этажу. Он попросил милиционера потеснить публику, тот выбрал двух в качестве свидетелей и отвел в комнату, остальным приказал не переступать порога квартиры, оставаться на лестничной клетке.
Щукин вошел в кухню. Эксперт надевал перчатки, одновременно диктовал милиционеру, как расположен труп и что в нем примечательного. Тот записывал в протокол слово в слово, усевшись на табурет у разбитого окна, которое загородили фанерой. Щукин, став близко к трупу, смотрел сверху на то, что лишь по очертаниям и одежде напоминало женщину.
Грелка, или Ева Кучевская, тридцати шести лет от роду, закончила жизнь на собственной кухне, но не сама, о чем говорили следы побоев на ее лице и теле. Первоначально она сидела, потом – умирая – Ева упала на бок, а ноги так и остались лежать прямо. Лицо Евы представляло собой сплошное месиво. Конечно, экспертиза выдаст заключение, что конкретно послужило причиной смерти, хотя она и так ясна – избиение. А последний смертельный удар убийца сознательно нанес в область лица, Щукин и без эксперта это подметил. Зачем ее так жестоко избивали перед тем, как убить? Ведь убийца пришел убить Еву. Точно так же убит Пушко – обоих убийца жестоко избил перед смертью. Он – садист с маниакальными задатками? Или что-то выпытывал, а жертвы отказывались говорить?
