66. Атеизм и молитва
«Господин Аббат, в католических кругах, в которых я вращаюсь, много говорят об атеизме с тех пор, как Отцы Собора затронули эту тему, так, словно бы все только сейчас внезапно осознали этот новый и пугающий феномен. Краткое высказывание монсиньора Хнилицы, словацкого епископа, вышедшего из концентрационного лагеря, произвело шок: «Треть мира находится под влиянием атеизма, который не скрывает своего намерения захватить и весь остальной мир». Реакция на это, которую я наблюдаю вокруг себя, не менее разнообразна, чем реакция Отцов во время 136-й Генеральной Сессии II Ватиканского собора. Столь же разнятся и причины, которые приписывают этому печальному феномену. Но меня удивляет, что почти не упоминается то, что, по-моему, является одной из главнейших причин успеха атеизма, по крайней мере, в странах Запада: молчание о Боге. Я не единственный, кто это заметил. Горькому высказыванию, что я сейчас вам приведу, более двадцати лет: «Уже давно религия не имеет никакого отношения к Богу». В течение последних лет я имел возможность разбирать анкеты опросов, проводимых среди верующих, о доминиканских проповедях: та же констатация. Один романист, о котором я, впрочем, не знаю, является ли он практикующим католиком, замечает тот же пробел. В его последнем романе можно прочитать нижеследующий пассаж, который — еще бы! — возбудил негодование благомыслящей прессы: «Поистине, дело в том, что о Боге больше не говорят. Никто не говорит больше о Боге, и церковники в первую очередь, как и их издания… В эпоху, когда эта тема важна, как никогда, не пророки ли нужны прежде всего? Люди, которые вовремя и не вовремя говорили бы о Боге, Творце и Вседержителе мира и всего живого?.. О, мы бы охотно позволили священникам сбросить сутану, и пусть бы даже они одевались, как танцовщицы, только бы один лишь Бог был у них на устах!» (Р. Безюс). Как могут христиане надеяться, что распространение атеизма будет остановлено, что Царство Божие установится на земле, если они прежде не сделают Бога известным миру, если
Бог в их речах остается всегда “вечным подразумеваемым”?» Дорогой Отец! Не беспокойтесь, ваше письмо нимало меня не смутило. Мне самому очень часто приходится отмечать подобное. Я скажу вам, что встречаясь со священниками на досуге — а мне не раз это случалось, — я не часто слышал, чтобы разговор хоть сколько-нибудь долго или серьезно касался Бога, Его внутренней жизни и Его совершенств. Но почему же о Нем говорят так редко? — Вот важный вопрос. Ответ на него, по-моему, не вызывает сомнения: они Бога не знают. Не знают Его в смысле, который Писание придает этому слову: действительно, «знать» для библейского человека означает пережить конкретный опыт общения с каким-либо существом; знать кого-то — значит быть с ним в личных отношениях. «Вкусите, и увидите, как благ Господь!» — восклицал псалмопевец: он знал Бога. Св. Иоанн писал позднее: «Сия же есть жизнь вечная (открывшаяся на земле), да знают Тебя, единого истинного Бога» (Ин 17,3). И мы знаем, что для него подобное познание было «приобщением». Только тот хорошо говорит о Боге, кто знает Бога, кто знаком с Ним по опыту (будь то священник со своей паствой, отец или мать со своими детьми, или же профессор богословия…). Только слово такого человека достигает внутреннего «я» слушателя, «сердца» в библейском смысле, «центра души», как говорят мистики. Такое слово способно пробудить, стимулировать развитие понимания Бога в том, к кому оно обращено. Но тогда встает второй вопрос: почему же так мало этих «знающих Бога», способных говорить о Нем, жаждущих сделать Его известным? Я не колеблюсь ответить: потому что молитва находится в пренебрежении, особенно та форма молитвы, которую на протяжении веков великие учители и духовные авторы называли «созерцанием». Сегодня это слово вызывает критику у многих. Я допускаю, что оно способно возбудить недоумение. Действительно, Бога нельзя созерцать, словно картину. Не существует расстояния меж созерцателем и Богом, Которого он созерцает; Бога он находит в себе самом, он переживает в самой глубине души Его присутствие, Его любовь, Его свет. Но какое значение имеет слово! — Факт налицо, грубый факт; молитва находится в пренебрежении, созерцание обесценено. Человека, избравшего молитвенную жизнь, и даже такого, кто просто посвящает некоторое время молитве, обвиняют в дезертирстве, в забвении интересов человечества, в оставлении великих и срочных апостольских нужд. Настолько, что можно видеть даже траппистов [20], испытывающих угрызения совести и спрашивающих себя, не следует ли им отправиться работать на завод? Как же мы далеки теперь от убеждений великих учителей Церкви, от Августина, Григория, Фомы Аквинского…, которые отважно утверждали примат созерцания: созерцания, как избранного способа жизни, т. е. в монашестве, но также, и прежде всего, созерцания индивидуального, которое есть познание Бога, проникновенное и сладостное. Сколько раз комментировали они слова Христа о Марии, сестре Марфы: «Мария избрала благую часть, которая не отнимется у нее» (Лк 10,42)! Св. Августин сделал это в знаменитой краткой формуле: Martha turbabatur, Maria epulabatur — перевести ее не так-то просто: «Марта хлопочет, Мария вкушает». Нужно совершенно не знать истории Церкви, чтобы утверждать, что созерцатели относились к числу бесполезных людей. Разрушители созерцательной жизни скоро переменили бы мнение, если бы прочитали жития св. Бернара, св. Екатерины Сиенской, св. Марии от Воплощения и многих и многих других. Именно во время созерцания все самые мужественные и пламенные апостолы Церкви всегда исполнялись новой миссионерской энергией. И один только Бог знает, сколь многим обязано Его Царствие тому множеству скрытых и безвестных созерцателей, которые, кстати, вовсе не все живут в затворе; мне известны многие мужчины и женщины, которые в самой гуще мирской жизни являются куда более подлинными созерцателями, чем иные монахи. Итак, я твердо убежден: когда в Церкви слабеет созерцательная жизнь, возрастают всевозможные формы заблуждений, такие, как воинствующий атеизм, о котором один из Отцов Собора сказал, что это есть «самое серьезное заблуждение, смертельная болезнь нашего времени». Эти бушующие волны, угрожающие затопить всю землю, будут остановлены лишь в том случае, если Церковь предпримет колоссальное усилие, чтобы созерцательная жизнь вновь расцвела в ее лоне, чтобы во всех слоях общества появились подлинные созерцатели. Тогда не придется жаловаться на недостаток проповедников Слова Божьего, тогда умножатся пророки Бога Живого.
67. Черная Мимуна
Итак, ваши «юные дикари» проводят время в ссорах! И вы, их мать, страдаете из-за этого. И, говорите вы мне, чем дальше, тем становится все хуже (я, впрочем, нахожу ваших четверых парнишек весьма симпатичными ребятами!). В методе ли воспитания тут дело? Я не так убежден в этом, как вы. Впрочем, я далек от намерения отвращать вас от изучения трудов о воспитании. Но я боюсь, как бы вы не потратили много времени зря, следуя иллюзорной педагогике. Вы напоминаете мне такого врача, который безуспешно применяет всевозможные средства, потому что ошибается в определении причины недуга. Почему бы вам не задуматься сперва об истинных причинах ситуации, прежде, чем изыскивать средства ее улучшить?
Позволите ли вы мне высказать предположение, что причины эти или, по меньшей мере, одна из них заключается в вас самой? Рассказ, заимствованный из волшебной легенды о мусульманских святых, позволит вам понять мою мысль лучше долгих рассуждений: «Абдальвахид ибн-Сеид пожелал узнать, кто будет его соседом в раю, и ему было сказано: “О, Абдальвахид! Твоей соседкой будет Черная Мимуна”. — “И где же она, эта Черная Мимуна?” — продолжал он свои расспросы скорее с настойчивостью, нежели со скромностью. — “У Бану Ун-Тель, в Куфе”. Он отправился тогда в Куфу и справился там о Черной Мимуне. Ему ответили, что это одна дурочка, пасущая овец неподалеку от кладбища. Он нашел ее погруженной в молитву. Стадо паслось совершенно самостоятельно, и это было тем более чудесно, что овцы паслись вперемежку с волками, и волки не трогали овец, а овцы не боялись волков… “Как же произошло, — спросил тогда ибн-Сеид, — что волки так хорошо обращаются с овцами?” — “Я улучшила мои отношения со Всевышним, — отвечала Мимуна, — и Всевышний улучшил отношения овец и волков”.» Всякая мать семейства, столкнувшись с непослушанием своих детей или с их взаимным несогласием, должна всякий раз спрашивать себя, не в том ли истинная тому причина, что она сама пренебрегает своими отношениями с Богом? То, что верно в семейном плане, верно также и в плане социальном. Одни только человеческие средства, знание психологии, педагогические дарования, авторитет и престиж бессильны осуществить единение людей, в которых страсть разделения обитает со времени первородного греха, — и особенно то единение в любви, которого Христос требует с такой настойчивостью. Единство детей Божиих — дело, совершить которое может один только Христос и которое Он совершает в нас посланием Духа Святого. Только после Пятидесятницы сказано было об учениках, что они имели единое сердце и единую душу. Никто не в силах способствовать единству, если он не откроется широко Духу Божию. Каким образом? Через принятие таинств прежде всего, но также и через молитву. Без нее Дух Святой, Которого мы получаем через таинства, бьется в нашей душе о запертые двери. Благодаря же ей, проникновение в нас Духа Святого делается с каждым днем все более глубоким и понемногу воцаряется единение, сперва в нас (ибо именно в нас прежде всего царит сумятица и разделение), а затем и вокруг нас. И тогда оказываются плодотворными апостольские усилия, те усилия, которые не состоят лишь в том, чтобы побуждать наших братьев каждого в отдельности лучше служить Богу, но также и в том, чтобы осуществлять то единство сынов Божиих, о котором Христос прежде, чем покинуть Своих учеников, во время великой Своей молитвы, говорил, как о самом глубоком Своем желании. Предоставьте же более широкое место молитве в вашей жизни, и, я уверен, вы сможете вскоре мне написать: «Я улучшила отношения между мною и Всевышним, и Всевышний улучшил отношения между моими “юными дикарями”, которых я не оставляю надежду вскоре назвать “юными ангелами”!»
