– Фокки, ко мне! – позвала Полина. Фокки, чёрный, гладенький, с торчащими ушами и мохнатой мордочкой, тотчас же подбежал к своей хозяйке. Полина погладила его тёплую спинку.
– Ну, пойдём гулять, пойдём гулять, дурачок!
Фокки завилял своим коротеньким, обрубленным хвостиком. Полина застегнула на нём ошейник и к ошейнику прицепила поводок. Они пошли гулять по аллейкам. Фокки бежал вперёд, иногда оглядываясь на Полину. Полина с ним беседовала.
– Понимаешь, Фокки, – говорила она, – я никак не могу понять, что значит «всё благополучно». Мама, как приходит с работы, тут же начинает читать какие-то бумаги, которые называются «рукописи». Вчера я её просила почитать мне книгу, а она сказала, что пока не прочтёт рукопись про модальные глаголы… Ты что-нибудь понимаешь, Фокки? Миндальные – это понятно. Это пирожные такие. Мотальные – тоже понятно. Это когда мотают. Но – модальные? По-моему, так не бывает. «Не мешай, мне не до тебя, у меня, эти самые, „модальные глаголы“…» И папе тоже не до меня. А кому же до меня, Фокки?
Фокки сочувствовал, не забывая, однако, время от времени поднимать ножку возле кленовых и липовых стволов.
– Бабушка Тая очень хорошая, – продолжала Полина. – Только знаешь, Фокки, она грустит всё время. И вспоминает Крутогорск и дедушку. Она мне рассказывала о розах. Хочешь, я тебе расскажу? Слушай. Давно-давно – это время называется «сразупослевойны» – в Крутогорске жил один армянин по имени Вардкез. Откуда я это знаю? Ну, бабушка рассказала, конечно. Чудной ты, Фокки, откуда бы мне ещё знать? Он жил там и жил, и он разводил розы. Прекрасные розы, алые и белые. Он их продавал иногда, бабушка говорит, что очень дёшево, а иногда так давал, потому что был он совсем не жадный. И вот бабушка рассказывала, как дедушка приносил ей розы от Вардкеза. Он ходил к нему далеко-далеко, на самый край города, потому что Вардкез жил на самом краю города, который назывался «Козье Болото». То ли правда там козы водились и квакали вместо лягушек, то ли улица эта крайняя так называлась. Я не знаю. И бабушка теперь всегда говорит: «Ничего больше, Полиночка, и не нужно было. Ни ковров, ни хрусталя. Ни дорогих обоев».
«Ни цветного телевизора?» – спросила я у неё.
А она засмеялась.
«Телевизоров, – говорит, – тогда совсем не было. Ни цветных, ни никаких вообще. Дедушка дарил мне розы от Вардкеза, и нам было легко и весело. Мне, ему и Верочке. Каждое утро было таким весёлым!» Ты представляешь себе, Фокки?
Фокки слушал внимательно, наклоняя головку то на одну, то на другую сторону.
Он всё понимал.
– Я как-то спросила у мамы: «Ты помнишь розы от Вардкеза?» – продолжала Полина. – Мама сначала сказала: «Подожди, мне не до тебя! Видишь, я работаю? – А потом улыбнулась и подобрела: – Розы! Конечно, помню! Твой дедушка, мой папа, приносил их моей маме, твоей бабушке. Алые и белые розы. И почему-то от них было весело. Каждое утро было таким весёлым!»
Фокки тянул поводок, Полина шла вприпрыжку следом. Как хорошо, как славно иметь свою собаку!
– Полина-а-а-а! – вдруг донеслось до неё. Это звала Анна Ильинична. – Поли-на-а-а-а! Мы уходим! Полина! Строиться!
И тут произошло то, что происходило всегда, когда кто-нибудь окликал её громким и повелительным голосом. Фокки сильно рванул поводок, и Полина не смогла его удержать в руках. Фокки помчался без оглядки. Петелька поводка подпрыгивала, разбрызгивая воду в лужах натаявшего снега.
– Фокки, Фокки-и, остановись! – звала Полина.
Но всё было бесполезно. И она это знала. Её собака, собственная любимая понарошковая собака, когда вмешивался кто-то третий, всегда убегала, уносилась, таяла вдали.
Полина пошла строиться. Плохо начавшийся день и продолжался плохо, потому что ей совсем мало удалось побыть с Фокки. Но дальше всё пошло ещё хуже. После тихого часа она не захотела вставать. Анна Ильинична посердилась немного, потом забеспокоилась и принесла градусник. Померив температуру, она оставила Полину в постели и только велела выпить тёплого молока. Полине не хотелось, но она выпила.
Папа задерживался в министерстве, забирать Полину из детского сада пришла мама с двумя тяжёлыми сумками: в одной – продукты, в другой – модальные глаголы. Мама очень затревожилась, одела Полину сама, оставила возле неё сумки, пошла на улицу, поймала такси. По дороге в такси она всё время щупала Полинин лоб и говорила:
– Что ж это ты, доченька?
У Полины болела голова и горло. Резало в глазах. Плохой день кончился совсем плохим вечером. Полина заболела.
Глава вторая.Доктор Дорохов. Девочка-звезда
Кто, скажите на милость, любит болеть? Казалось бы, никто на свете. А вот Полина… Впрочем, нет. Болеть Полина тоже не любит. Кому это может понравиться – температура, и лекарства всякие, и в постели лежать, да ещё в шерстяных носках. Ну что может быть противнее – под одеялом и в шерстяных носках!
Но дело в том… Дело-то в том, что если Полина заболеет, то мама или бабушка позвонят в детскую поликлинику и придёт доктор Дорохов. А это уже кое-что! Это просто очень даже хорошо! Собственно, почему это так хорошо, Полина не могла бы так вот сразу взять и объяснить.
Доктора Дорохова зовут Алексей Иванович. Он такой молоденький, что всем хочется называть его просто Алёша. А это невежливо – называть доктора в белом халате и с трубочкой-фонендоскопом просто Алёша. Поэтому, чтобы как-нибудь не оговориться, папа, и мама, и бабушка, и Полина зовут его между собой доктор Дорохов.
Доктор Дорохов высокий-высокий, и у него такой взгляд особенный, внимательный, и добрый, и понимающий – всё сразу. Полине кажется, что она бы могла рассказать ему про Фокки. Никому из взрослых – только ему.
Среди дня раздался звонок в дверь, и через несколько минут, вытирая руки и отдавая бабушке на ходу мохнатое полотенце, к Полине вошёл – конечно, он – доктор Дорохов.
Бабушка пододвинула ему стул, и он сел рядом с Полининой кроватью.
– Ну что, нашлёпалась по лужам, Веснушка? – спросил доктор Дорохов.
У Полины и правда по обеим сторонам носа, как только чуть весна, высыпали весёлые веснушки. Но никто её так никогда не называл. Она бы и не позволила. А доктору Дорохову было можно: у него это получалось не обидно и даже ласково.
Он, как всегда, послушал через трубочку «дыши – не дыши», а потом, словно не доверяя трубочке, приложил ухо к Полининой спине и опять велел то дышать, то не дышать.
– Ничего особенного, простудилась, – сказал он Полине, беря обе её руки в свои и глядя на неё пристально. – Ты чем-то озабочена, Веснушка? – спросил он тихим голосом. – У тебя плохое настроение?
Полина посмотрела доктору Дорохову в глаза и кивнула. Не могла не кивнуть. Он понял. Он больше ни о чём не стал спрашивать. Только, уходя, улыбнулся, сказал:
– Ничего, скоро поправишься, Веснушка! – И еле слышно – или Полине это только показалось? – почти шёпотом, пропел:
Пёсик в лодочке отчалил,Пёсик в лодочке плывёт.Не бывает сплошь печали,Пёсик радость принесёт.
Подмигнул, чего обычно никогда не делал, и быстро вышел в коридор. Полина очень удивилась, но, когда, проводив доктора Дорохова, в комнату вернулась бабушка, Полина ничего ей не сказала и только попросила:
– Бабушка Тая, расскажи мне про Крутогорск.
– Дак ведь что же рассказывать, Полинушка. Что было, то прошло, того уж нет нигде.
Бабушка вздохнула.
– Что, и города нет? – удивилась Полина. – Ты же туда ездила, даже открытки с видами Крутогорска привезла!
– Город есть. Только он не тот же самый. Новый. Большой. Дома высокие. Каменные. Людей в них много живёт. Чужих.
Бабушка замолчала, задумалась.
– Бабуль, – не отставала Полина, – а ты мне про тот Крутогорск расскажи. Ну тот, прежний.
Полина хитрила немножко. Девочка знала, что бабушка любит тот Крутогорск, где она сама выросла и мама выросла и где раньше был дедушка.
«Крутогорск маленький, – говорит она обычно. – Но ведь это моя родина!»
– Бабушка Тая, ну расскажи.
– Полиночка, обед у меня ещё не готов. Мама придёт с работы усталая, папа придёт с работы голодный. А я борщ затеяла со сморчками.
– Откуда ты сморчки взяла? Грибов ещё нет! Снег ведь не стаял!
– Ты разве забыла, дедушкин друг, дядя Йонас, приезжал из Литвы нас с тобой навестить, он нам мешочек сушёных сморчков привёз. Так у меня ещё остались. Вот с ними борщ и варится.
– Ну, пусть ещё поварится. А ты со мной посиди, расскажи. Я больная. Доктор Дорохов ведь сказал, что больная!
– Ты кого хочешь уговоришь, – улыбнулась бабушка. – Сейчас только схожу немного газ прикручу. И то – пусть борщ упреет хорошенечко.
Как только бабушка вышла из комнаты и пока не вернулась, Полина ясно слышала, как в воздухе звучат слова, которые произнести было решительно некому:
Пёсик в лодочке отчалил,Пёсик в лодочке плывёт.Не бывает сплошь печали,Пёсик радость принесёт.
Или это всё только кажется?
