Приходилось приложить некоторые усилия, чтобы вернуть интерес Кэти к своей персоне, но Александр не жалел ни о чем, потому что ее действительно интересовал он сам, а не то, что он мог бы ей дать. Вот только одна мысль наводила уныние: сам он оставался всего лишь частью ее мира, причем не самой значительной. А между тем, Гловер даже не заметил, как эта рыжая напасть заползла ему под кожу и заполнила собой все межклеточное пространство. Что останется от него, если она исчезнет из его жизни? Кучка трухи и только.
К счастью, ему было с кем поговорить по душам. Благослови, Господи, старых друзей.
— А как ты понял, что влюблен в свою Дорин?
Сегодня Кэти укатила на интервью еще в обед, но обещала приехать вечером. Час назад она позвонила и сообщила, что задержится, так что у немного расстроенного Александра появился повод выпить вместе с Равиком. Густав откинулся на спинку стула и ухмыльнулся:
— Когда обнаружил, что стою, как идиот, с женской сумочкой напротив женского туалета и счастлив.
До подобной кондиции Гловер еще не дошел. Хорошо это было или плохо?
— Ты ведь женился довольно поздно?
— Почему поздно? В тридцать пять. Как влюбился, так сразу и женился.
— Погоди, — еще одно открытие, — а до того ты разве не влюблялся? Ни в одноклассниц, ни в студенток? Как ты умудрился?
Равик многозначительно постучал себя пальцем по лбу:
— Подозреваю, что не хотел. Но однажды я сел и хорошо подумал.
— О чем?
— Ну, например, почему вечером мне не хочется идти домой. Почему дома я включаю свет во всех комнатах и оба телевизора: тот, что на кухне и в гостиной. Почему долго не могу согреться в постели.
— Так, может, тебе надо было обратиться к врачу?
— Я сэкономил. Взял два пузыря и сел думать. Часов через пять ответ был готов.
— И?
— Я понял, что до сих пор любил только вещи, а женщинами пользовался. А надо все наоборот. И вскоре я встретил Дорин.
Гловер тоже пользовался и считал справедливым, что в ответ использовали его. Возражение вызывал лишь один момент, когда его пытались юзать вслепую. Этого он не прощал. И еще когда его бросали без объяснений. Правда, с ним это случилось только однажды.
* * *
— Ты бросил Лидию? — От неожиданности Виктория чуть не уронила вилку на скатерть.
Вот уже две недели Александр пропускал обеды в поместье. Решив выяснить причину столь необычного поведения племянника, заботливая тетушка решила пообедать с ним в Лондоне. «Петрус» (33) для этих целей вполне подходил. Ее бриллианты смотрелись здесь вполне уместно.
— Я бы сказал, мы расстались, — сухо уточнил Гловер.
Ну да, конечно, подумала Виктория. Интересно, каких усилий ему стоило оторвать от себя эту пиявку.
— Надеюсь, мебель не пострадала? — Она с преувеличенной тревогой положила руку на сердце. — А венецианская люстра? Боже, только не говори, что она покалечила Дэвида Хокни (34), я этого не переживу.
Судя по ехидному огоньку в глазах племянника, ее болтовня его нисколько не раздражала.
— Жаждешь подробностей, тетя?
— О, да! — С горящими от любопытства глазами Виктория наклонилась вперед.
— Их не будет.
Она даже не попыталась подавить разочарованный вздох. Вот так всегда: Александр никогда не обсуждал с ней свою жизнь, в лучшем случае, ставил перед фактом. Любая попытка к сближению вновь и вновь заставляла ее уткнуться в невидимую стену. Следовало признать, сын ее брата был великим мастером по возведению подобных стен — прозрачных как слеза, прочных как алмаз. Интересно, у него там еще остался воздух, или он научился жить, не дыша?
Ладно, она не так жестока, как Александр, и выложит ему все свои новости сразу.
— Ты в курсе, что Салли Торн вернулась в Англию?
Гловер бросил в тарелку вилку и нож и выпрямился на стуле. Даже в приглушенном свете настенных ламп было видно, как ходят желваки у него под кожей. За последние двадцать лет имя Салли Торн упоминалось в их семье от силы раза два или три. Однако, сегодня Виктория была настроена решительно.
— Правда, теперь она носит фамилию Уивер.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Тетя, ты хочешь, чтобы я ушел?
Она потянулась через стол и накрыла рукой сжатые в кулак пальцы Александра:
— Нет, я хочу, чтобы ты выслушал меня. Это действительно важно.
— Я не хочу ничего слышать о Салли Уивер.
— Заткнись, дорогой. Я собираюсь говорить о Тиме Уивере. — Виктория быстро потыкала пальцем в экран айфона. — Я переслала тебе его фото. Разуй глаза и посмотри.
С экрана на Гловера смотрел темноволосый парень: почти черные, немного волнистые волосы, широкие брови, глубоко посаженные глаза — то ли серые, то ли зеленоватые, не разобрать, — прямая линия губ, ирония, затаившаяся в уголках рта.
— Ему девятнадцать лет. Через пять месяцев будет двадцать, — голос Виктории доносился откуда-то издалека.
Александр попытался сглотнуть, но слюны не было.
— Это еще ничего не значит, — горло словно заржавело и не хотело выпускать слова изо рта.
— Ты разучился считать, тупица? — Тетка злилась всерьез. — Тогда прикинь на пальцах. Тех, что на руках и ногах как раз хватит.
Он недоверчиво покачал головой:
— Этого не может быть.
— Чего не может быть? Салли всегда была порядочной девочкой, в отличие от этой твоей, прости господи, магдалины Лидии. Вот у этой-то точно сердце холоднее, чем ноги у покойника. — Александр тупо пялился в экран и отвечать, судя по всему, не собирался. Ну и черт с ним, решила Виктория и бросила скомканную салфетку на стол. — Я ухожу. Провожать не надо. Заплати за мой обед, надеюсь, не разорю. Извини, что разрушила твой удобный мирок.
Гордо выпрямившись, она направилась к двери. Швейцар открыл дверь и помахал кому-то, вызывая к подъезду машину посетительницы.
* * *
Пальцы Кэти запутались в таких же рыжих, как у нее, волосах, затем легко ущипнули кончик носа, погладили подбородок. Рафаэль поймал руку сестры и положил себе на грудь. Вторая ее ладонь покоилась у него на лбу. Как же редко им удавалось проводить вечера вот так, вдвоем.
— Ты сейчас дома-то вообще ночуешь? — Поинтересовался он.
— Бывает… иногда, — нехотя призналась девушка.
— То есть у тебя настоящий роман, сестренка? Ты что, влюбилась?
Кэти отрицательно покачала головой:
— Вот уж чего нет, того нет.
— А что есть? — Не отставал Раф.
— Я бы назвала это симпатией. Как думаешь, можно спать с мужчиной только из симпатии к нему?
— И чем же он тебе так симпатичен?
Кэти вздохнула: ее брат при желании умел превращаться в настоящего инквизитора. С другой стороны, он заставлял ее ответить на вопросы, которые давно уже следовало бы себе задать.
— Почему он мне нравится? Наверное, потому что я его не знаю.
Раф присвистнул:
— Это какая-то из ваших женских заморочек, которую мне никогда не понять. — Он немного подумал и решил уточнить: — Так, может, это первый шаг к любви?
Теперь его обеими руками трепали за уши, как спаниеля:
— Раф, ну какой же ты дурачок. Как можно полюбить того, кого совсем не знаешь? Это все равно, как влюбиться в … черный ящик, вот!
Он освободил свои уши из цепкой хватки и вернул руки сестры на прежнее место:
— Так вы, девочки, обычно и влюбляетесь неизвестно в кого. Зато разлюбляете потом совершенно конкретных мужчин.
— Этот этап я уже прошла со Стивом. И на второй круг не пойду.
— Надо же, какая у меня рассудительная сестра. — Вид у Рафаэля был донельзя довольный. — Значит, мне можно не беспокоиться, что какой-то бармаглот разобьет тебе сердце? Ты ведь не считаешь, что в жизни нет ничего важнее любви, правда?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Любовь важна, конечно, — Кэти задумчиво накручивала на указательный палец прядь его волос. — Но ведь воздух нужнее, как думаешь?
— Согласен.
— И вода…
— Да. Чтобы ее пить. И пожрать, кстати, тоже не помешает. У тебя есть что-нибудь?
— Лео оставил нам пастуший пирог. Будешь?
