«Кто знает: где концы и где начала?..»
Кто знает: где концы и где начала?И по каким путям еще пройду?Вот пожил в мире, кажется, немало,Но до сих пор еще чего-то жду…
8 января 2000 годаКрасновидовоРодине
(Лирический монолог)
Как жаль мне, что гордые наши слова«Держава», «Родина» и «Отчизна»Порою затерты, звенят едваВ простом словаре повседневной жизни.
Я этой болтливостью не грешил.Шагая по жизни путем солдата,Я просто с рожденья тебя любилЗастенчиво, тихо и очень свято.
Какой ты была для меня всегда?Наверное, в разное время разной.Да, именно разною, как когда,Но вечно моей и всегда прекрасной!
В каких-нибудь пять босоногих летМир – это улочка, мяч футбольный,Сабля, да синий змей треугольный,Да голубь, вспарывающий рассвет.
И если б тогда у меня примерноСпросили: какой представляю яРодину? Я бы сказал, наверно:– Она такая, как мама моя!
А после я видел тебя иною,В свисте метельных уральских дней,Тоненькой, строгой, с большой косою –Первой учительницей моей.
Жизнь открывалась почти как в сказке,Где с каждой минутой иная ширь,Когда я шел за твоей указкойВсе выше и дальше в громадный мир!
Случись, рассержу я тебя порою –Ты, пожурив, улыбнешься вдругИ скажешь, мой чуб потрепав рукою:– Ну ладно. Давай выправляйся, друг!
А помнишь встречу в краю таежном,Когда, заблудившись, почти без сил,Я сел на старый сухой валежникИ обреченно глаза прикрыл?
Сочувственно кедры вокруг шумели,Стрекозы судачили с мошкарой:– Отстал от ребячьей грибной артели…Жалко… Совсем еще молодой!
И тут, будто с суриковской картины,Светясь от собственной красоты,Шагнула ты, чуть отведя кусты,С корзинкою, алою от малины.
Взглянула и все уже поняла:– Ты городской?.. Ну дак что ж, бывает…У нас и свои-то, глядишь, плутают.Пойдем-ка! – и руку мне подала.
И, сев на разъезде в гремящий поезд,Хмельной от хлеба и молока,Я долго видел издалекаТебя, стоящей в заре по пояс…
Кто ты, пришедшая мне помочь?Мне и теперь разобраться сложно:Была ты и впрямь лесникова дочьИли «хозяйка» лесов таежных?
А впрочем, в каком бы я ни был краюИ как бы ни жил и сейчас, и прежде,Я всюду, я сразу тебя узнаю –Голос твой, руки, улыбку твою,В какой ни явилась бы ты одежде!
Помню тебя и совсем иной.В дымное время, в лихие грозы,Когда завыли над головойЧужие черные бомбовозы!
О, как же был горестен и суровТвой образ, высоким гневом объятый,Когда ты смотрела на нас с плакатовС винтовкой и флагом в дыму боев!
И, встав против самого злого зла,Я шел, ощущая двойную силу:Отвагу, которую ты дала,И веру, которую ты вселила.
А помнишь, как встретились мы с тобой,Солдатской матерью, чуть усталой,Холодным вечером подо Мгой,Где в поле солому ты скирдовала.
Смуглая, в желтой сухой пыли,Ты, распрямившись, на миг застыла,Затем поклонилась до самой землиИ тихо наш поезд перекрестила…
О, сколько же, сколько ты мне потомВстречалась в селах и городищах –Вдовой, угощавшей ржаным ломтем,Крестьянкой, застывшей над пепелищем…
Я голос твой слышал средь всех тревог,В затишье и в самом разгаре боя.И что бы я вынес? И что бы смог?Когда бы не ты за моей спиною!
А в час, когда, вскинут столбом огня,Упал я на грани весны и лета,Ты сразу пришла. Ты нашла меня.Даже в бреду я почуял это…
И тут, у гибели на краю,Ты тихо шинелью меня укрылаИ на колени к себе положилаГолову раненую мою.
Давно это было или вчера?Как звали тебя: Антонида? Алла?Имени нету. Оно пропало.Помню лишь – плакала медсестра.Сидела, плакала и бинтовала…
Но слезы не слабость. Когда грозаЛетит над землей в орудийном гуле.Отчизна, любая твоя слезаВрагу отольется штыком и пулей!
Но вот свершилось! Пропели горны!И вновь сверкнула голубизна,И улыбнулась ты в мир просторный,А возле ног твоих птицей чернойЛежала замершая война!
Так и стояла ты: в гуле маршей,В цветах после бед и дорог крутых,Под взглядом всех наций рукоплескавших –Мать двадцати миллионов павшихВ объятьях двухсот миллионов живых!
Мчатся года, как стремнина быстрая…Родина! Трепетный гром соловья!Росистая, солнечная, смолистая,От вьюг и берез белоснежно чистая,Счастье мое и любовь моя!
Ступив мальчуганом на твой порог,Я верил, искал, наступал, сражался.Прости, если сделал не все, что мог,Прости, если в чем-нибудь ошибался!
Возможно, что, вечно душой горяИ никогда не живя бесстрастно,Кого-то когда-то обидел зря, –А где-то кого-то простил напрасно.
Но пред тобой никогда, нигде, –И это, поверь, не пустая фраза! –Ни в споре, ни в радости, ни в бедеНе погрешил, не схитрил ни разу!
Пусть редко стихи о тебе пишуИ не трублю о тебе в газете –Я каждым дыханьем тебе служуИ каждой строкою тебе служу,Иначе зачем бы и жил на свете!
И если ты спросишь меня сердечно,Взглянув на прожитые года:– Был ты несчастлив? – отвечу: – Да!– Знал ли ты счастье? – скажу: – Конечно!
А коли спросишь меня сурово:– Ответь мне: а беды, что ты сносил,Ради меня пережил бы снова?– Да! – я скажу тебе. – Пережил!
– Да! – я отвечу. – Ведь если взятьРади тебя даже злей напасти,Без тени рисовки могу сказать:Это одно уже будет счастьем!
Когда же ты скажешь мне в третий раз:– Ответь без всякого колебанья:Какую просьбу или желаньеХотел бы ты высказать в смертный час?
И я отвечу: – В грядущей мглеСкажи поколеньям иного века:Пусть никогда человек в человекаНи разу не выстрелит на земле!
Прошу: словно в пору мальчишьих лет,Коснись меня доброй своей рукою.Нет, нет, я не плачу… Ну что ты, нет…Просто я счастлив, что я с тобою…
Еще передай, разговор итожа,Тем, кто потом в эту жизнь придут,
Пусть так они тебя берегут,Как я. Даже лучше, чем я, быть может.
Пускай, по-своему жизнь кроя,Верят тебе они непреложно.И вот последняя просьба моя:Пускай они любят тебя, как я,А больше любить уже невозможно!
Если любовь уходит!
Если любовь уходит, какое найти решенье?Можно прибегнуть к доводам, спорить и убеждать,Можно пойти на просьбы и даже на униженья,Можно грозить расплатой, пробуя запугать.
Можно вспомнить былое, каждую светлуюмалость,И, с дрожью твердя, как горько в разлукепройдут года,Поколебать на время, может быть, вызвать жалостьИ удержать на время. На время – не навсегда.
А можно, страха и боли даже не выдав взглядом,Сказать: – Я люблю. Подумай. Радостине ломай. –И если ответит отказом, не дрогнув, принятькак надо,Окна и двери – настежь: – Я не держу. Прощай!
Конечно, ужасно трудно, мучась, держатьсятвердо.И все-таки, чтобы себя же не презирать потом,Если любовь уходит – хоть вой, но останьсягордым.Живи и будь человеком, а не ползи ужом!
«Свободная любовь»
Слова и улыбки ее, как птицы,Привыкли, чирикая беззаботно,При встречах кокетничать и кружиться,Незримо на плечи парней садитьсяИ сколько, и где, и когда угодно!
Нарядно, но с вызовом разодета.А ласки раздаривать не считаяЕй проще, чем, скажем, сложить газету,Вынуть из сумочки сигаретуИль хлопнуть коктейль коньяка с токаем.
Мораль только злит ее: – Души куцые!Пещерные люди! Сказать смешно.Даешь сексуальную революцию,А ханжество – к дьяволу за окно!
Ох, диво вы дивное, чудо вы чудное!Ужель вам и впрямь не понять вовек,Что «секс-революция» ваша шумнаяКак раз ведь и есть тот «пещерный век».
Когда, ни души, ни ума не трогая,В подкорке и импульсах тех людейЦарила одна только зоологияНа уровне кошек или моржей.
Но человечество вырастало,Ведь те, кто мечтают, всегда правы.И вот большинству уже стало малоТого, что довольно таким, как вы.
И люди узнали, согреты новью,Какой бы инстинкт ни взыграл в крови,О том, что один поцелуй с любовьюДороже, чем тысяча без любви!
И вы поспешили-то, в общем, зряШуметь про «сверхновые отношения».Всегда на земле при всех поколенияхБыли и лужицы и моря.
Были везде и когда угодноИ глупые куры и соловьи.Кошачья вон страсть и теперь «свободна»,Но есть в ней хоть что-нибудь от любви?!
Кто вас оциничивал – я не знаю.И все же я трону одну струну:Неужто вам нравится, дорогая,Вот так, по-копеечному порхая,Быть вроде закуски порой к вину?
С чего вы так – с глупости или холода?На вечер игрушка, живой «сюрприз»,Ведь спрос на вас, только пока вы молоды,А дальше, поверьте, как с горки вниз!
Конечно, смешно только вас винить.Но кто и на что вас принудить может?Ведь в том, что позволить иль запретить,Последнее слово за вами все же.
Любовь не минутный хмельной угар.Эх, если бы вам да всерьез влюбиться!Ведь это такой высочайший дар,Такой красоты и огней пожар,Какой пошляку и во сне не снится.
Рванитесь же с гневом от всякой мрази,Твердя себе с верою вновь и вновь,Что только одна, но зато любовьДороже, чем тысяча жалких связей!
1978Жены фараонов
