Я проницательно смотрю на нее. В принципе, как педагог я должен выяснить конкретную причину, почему она не сможет присутствовать на занятии. А у нее в ожидании вопроса вдруг изменилось настроение, вокруг нежного рта задергались мелкие жилочки, увлажнились глаза. И я почувствовал, что девушка эта мне духовно близка. Помимо всего в ней было что-то нервическое, порывистое, что не могло всем нравиться.
«Тонкая художественная натура, – подумал я. – Знать, что-то случилось у нее глубоко личное».
– Конечно же, вы отличница, – говорю я.
– А вы откуда знаете?
– Вижу по вашим глазам. Глаза – это мозг, вывороченный наизнанку. Давайте зачетку. Вы и без меня все выучите. Готовьтесь спокойно к госэкзаменам.
Лицо ее изменилось, влажные глаза высохли и заблестели. Она улыбнулась милой улыбкой.
Студентка появилась на мгновение через неделю. Она положила мне на стол букет роз, сказала в ответ на мой вопросительный взгляд:
– Спасибо вам! У меня все хорошо, – и словно сказочная фея с крыльями за спиной, из моей жизни исчезла.
Теперь редко студенты дарят преподавателям букеты цветов. Это отчасти потому, что все дорого, к тому же к концу шестого курса у многих студентов – пессимизм к жизни. Но если мне попадается сильная, дружная группа, то в конце цикла студенты мне порой говорят: давайте вместе с вами на память сфотографируемся.
– А фотографию мне дадите?
– Дадим, в рамочке, – отвечают они и даже выполняют обещание.
Часть II
Писатель обязан… указывать народу на вершины человеческой жизни или давать жизнь для контраста в отрицательных ее чертах, в провалищах, ограждая бездну горящими маяками.
В. Я. Шишков
1
Государственные экзамены прошли как всегда, словно обычная формальность. Быстро пролетели летние каникулы, наступил новый учебный год и – все опять впервые.
Все отчисленные с шестого курса и не допущенные к госэкзаменам в прошлом учебном году студенты восстановлены. Это обычная практика. Если студент сам не бросает учиться, то он восстанавливается и университет оканчивает. У нас был непутевый студент, который не посещал занятия, отчислялся пять лет подряд, но в очередном учебном году восстанавливался. В конечном итоге ему выдали диплом.
Ко мне пришла неплохая группа. В ней восемь девушек и шесть юношей. Тон в группе, как обычно, задают девочки, а ребята большей частью отмалчиваются. Из всех студентов выделяется тоненькая, смуглая девушка, большеглазая, черты лица правильные, волосы черные, волнистые. Она чем-то похожа на цыганку. Глядела эта студентка на меня так молодо, свежо, с таким детским застенчивым любопытством, что у меня не только поднималось настроение, но и активизировалась умственная деятельность. Мало того, когда я смотрю на таких красивых девочек, то вспоминаю молодость, и волнительно становится на душе. Впрочем, в каждом возрасте есть свои прелести. Не зря же Лев Толстой писал, что счастье не зависит от внешних обстоятельств, а зависит от того, как мы к этим обстоятельствам относимся.
В дверь стук. Появляется знакомая мне голова с копной встрепанных неистовым образом волос.
– Узнаете?
Я с неприязнью смотрю на наглую физиономию Халикова.
– Мы с Гатауллиным восстановлены, – произносит голова.
– Дождитесь перерыва. Вы мне мешаете вести занятие.
– Хорошо, – голова исчезает.
В перерыве занятия Халиков с Гатауллиным подходят ко мне. То, что их в прошлом учебном году отчислили из университета, пошло им на пользу: на обеих белые рубашки и модные с большим узлом яркие галстуки. К тому же, надо полагать, каждый из них заплатил за дополнительный год обучения не менее трех тысяч долларов. В нашем университете с каждым годом плата за обучение коммерческим студентам повышается. Впрочем, при отчислении и восстановлении студентов могут быть использованы различные схемы.
Глядя на этих студентов, у меня сразу же испортилось настроение, и я невольно думаю: «Чтобы из вас выбить всю дурь, вас каждый день нужно класть поперек лавки».
– Нам надо отработать по вашему циклу пропущенные в прошлом году занятия, – говорит мне Халиков.
– У вас допуск к занятиям из деканата есть? – спрашиваю я для формы, ибо допуск на отработку пропущенных занятий или пересдачу курсового экзамена получить в нашем деканате проще простого. Как-то я наблюдал в деканате такую картину. Сидит за столом заместитель декана по младшим курсам – пронырливая дама средних лет, которую не зря потянуло в деканат, перед ней – стопка бланков на допуск к переэкзаменовке. Студент подходит к ее столу, называет фамилию и номер группы, заместитель декана даже не поднимает головы, строчит и расписывается на бланках. А очередь из двоечников такая, что хвост в коридоре.
Халиков показывает бумажку из деканата. В ней прописано, что он и Гатауллин приказом ректора восстановлены и с первого сентября вновь являются студентами. Имеется также обращение на имя заведующего кафедрой о том, чтобы кафедра предоставила этим студентам возможность выполнить учебную программу в полном объеме, но не предписано, к какой они прикреплены группе, а это для студента означает: когда захочу, тогда на занятия и пойду. Наш деканат потакает подобным студентам.
Глядя на Халикова и Гатауллина, еще я думаю: «Хоть они и при галстуках и нет в них прошлогодней спеси, но черного кобеля не отмоешь добела, и не прибавилось у каждого из них ума. Допусти их сейчас до занятий, они мне испортят хорошую группу, создадут не рабочую обстановку». Я им говорю:
– Приходите через две недели. Отработаете пропущенные занятия с иностранцами.
– А нам в деканате сказали, что можно отработать с любой группой, – возражает Халиков. Он гладит нагло на меня «слизняками» и не мигает.
– Вас оставили на второй год, а вы еще предъявляете права!
Халиков с Гатауллиным переглядываются, но не спорят, явно недовольные, они уходят.
Я вновь начинаю вести после перерыва занятие, но дверь со скрипом тихо открывается. На этот раз появляется голова заместителя декана. Борису Александровичу стукнуло семьдесят, но выглядит он значительно моложе. У него интеллигентное лицо, обходительные манеры и общаться с ним очень легко. Про таких людей говорят «с двойным дном» и «мягко стелет». Много лет он коллегам говорит о том, что работать в деканате год от года становится все тяжелее и тяжелее, ибо студент становится все глупее, хитрее и наглее, но с должности не уходит, хотя получает в кассе за свою работу в деканате, по его же словам, «сущие копейки». «Так что же тебя в деканате тогда держит?» – невольно думаешь, глядя на него.
Как только Борис Александрович вошел в учебную комнату, студенты, приветствуя его, дружно встали. Он же сделал выразительный жест рукой, словно хотел сказать: не до вас и полушепотом мне сказал, что у него есть до меня конфиденциальный разговор. По всему было видно, что заместитель декана расстроен и чувствует себя не в своей тарелке.
Мы вышли в коридор. Тут же поодаль стоят Халиков и Гатауллин. Они с ухмылочками посматривают на меня. «Уже наябедничали», – сообразил я.
– Тут вот какое дело, – вкрадчивым голосом сказал заместитель декана, не глядя мне в глаза. – Ко мне сейчас подходили восстановленные студенты.
– Вот эти. У меня даже не поворачивается язык назвать их студентами, – я показал глазами на Халикова и Гатауллина.
– Вы уж их к занятиям на отработку допустите, – сказал Борис Александрович, словно не слыша мои слова.
– Да их нужно гнать в шею из университета.
– Ой, не говорите. Они уж вот здесь у меня, – заместитель декана проводит ребром ладони по горлу.
– Так что же вы за них печетесь? – спрашиваю я и думаю: «Раз ты, по их свистку тут же бросил все дела и прибежал ко мне, знать, для этого есть очень веские личные основания».
– А что я? Я маленький человек. Я исполнитель, если хотите знать. На этих студентов не я, а ректор написал о восстановлении приказ.
«Вы все заодно, да и не с подачи ли деканата ректор написал приказ! Да и вообще какие между вами в администрации университета отношения, со стороны не разобрать!» – подумал я и сказал:
– Раз есть приказ, пусть приходят отрабатывать, только с иностранцами.
– С иностранцами так с иностранцами. Они ведь мне сказали, что вы вообще не допускаете их к отработке.
– Кстати сказать, ведут они себя совсем не как студенты.
– Я с ними сейчас очередную воспитательную беседу проведу, – сказал заместитель декана и направился к студентам.
Но когда Борис Александрович разговаривал с Халиковым и Гатауллиным, было видно, что он разговаривает с ними, как со своими людьми.
Когда пришла группа иностранцев, Халиков с Гатауллиным сидели на занятии на задних местах, как два истукана, совершенно не понимая, о чем идет речь, но вести занятие не мешали, и никто из иностранцев на них не обращал внимания.
