— Еще бы мне не волноваться, когда вы такие вопросы задаете! Что вам сестра-то моя сделала? И оставьте меня в покое, вы, полицейская графиня!
— В эмиграции каждый зарабатывает на жизнь как может, милая моя девушка, — скромно ответила графиня. — А о вашей сестре я спрашиваю потому, что у меня есть серьезные подозрения, что из Германии она никуда не улетела.
— Чушь собачья! Я же говорю — мы виделись в этом доме и долго общались!
— А потом вы проводили ее в аэропорт?
— Нет. Но мы долго были вместе, разговаривали, прощались, так что я все про нее узнала.
— Расскажите подробней, как это было.
— Да пожалуйста! Мне нечего скрывать! Георгий Бараташвили и Наташа встретили меня в аэропорту и привезли сюда. Это было в пятницу пятого июня. Целый день провели вместе. А на другой день Георгий отвез ее в Мюнхен, и оттуда они с мужем вылетели во Франкфурт, чтобы там пересесть на самолет в Нью-Йорк. И через день они позвонили сюда и сказали… Наташин муж сказал Георгию, что они благополучно долетели, что Наташа принимает ванну и поет от радости. Георгий дал мне трубку и я услышала в ней голос Наташи: она и вправду пела в ванной. Значит, у нее все хорошо!
— Так выходит, вы с сестрой и не разговаривали?
— Ну, в общем, нет. Но это неважно, потому что я уже получила от нее открытку с видом на статую свободы. Если хотите, могу показать!
— Покажите.
Татьяна вышла из комнаты и через минуту вернулась.
— По всему дому полицаи бродят — и чего они ищут? Скорей бы Георгий приехал… Вот открытка от Наташи!
Апраксина взяла в руки открытку с видом на статую Свободы, перевернула ее и покачала головой: текст на обратной стороне был напечатан на машинке, и только внизу стояла какая-то закорючка. «Дорогая Танюша! Мы долетели благополучно. Нью-Йорк мне сразу очень понравился, это совсем не то, что провинциальная Бавария. Но я надеюсь, что Георгий не даст тебе скучать и в Баварии. Мы с мужем ждем тебя в гости на Рождество. Привет Георгию. Целую, твоя Наташа», — прочла Апраксина.
— Как вы думаете, Татьяна, а почему текст напечатан на машинке?
— Да потому что моя сестра классная машинистка, а ее муж открыл в Нью-Йорке издательство, в котором Наташа будет ему помогать. Наверняка она писала это, сидя за столом в их новом офисе.
— А это действительно подпись вашей сестры?
— Ой, да откуда я знаю, как она теперь подписывается?! Она из Германии прислала всего одно письмо, я уж и не помню, как там она подписалась.
— А что она вам написала в том письме?
— Написала, что все у нее хорошо и что она очень счастлива. А потом два года писем не было. Раза два-три она посылала мне кой-какое барахло с Георгием и коротенькие записочки, один раз послала сто марок, два раза позвонила, поздравила с днем рожденья, а больше никакой связи не было…
— Так она вам почти не звонила в Москву?
— А чего звонить-то? Это же страшно дорого! А немцы знаете какие экономные? Ну, я поняла, что не может она мне часто звонить — муж не разрешает. — Она закурила очередную сигарету и отвернулась.
Апраксина вздохнула и достала из сумки фотографию «русалки».
— Взгляните на этот снимок, Татьяна!
Татьяна небрежно повернула голову и покосилась на фотографию в руке Апраксиной, но тут же встрепенулась и протянула руку.
— А ну, дайте! Да, это же Наташка!.. Она тут что, пьяная что ли? Дурацкая какая-то фотография… Но это она, да!
— Она не пьяна, Таня. Она мертва.
— Что вы несете-то? Как это она мертва, если у нее глаза открыты? Врете вы все! Она просто пьяная или под дурью, я же вижу! Это вы специально сняли ее в таком виде, чтобы подловить…
— Кого «подловить»! Вас, Таня?
— Ну, не знаю кого, — сказала девушка сердито. А сердилась она на себя, поняла Апраксина, и сердилась за то, что чуть было не проговорилась. А вот о чем или о ком?
— Таня! Нельзя прятать голову в песок, как страус, и закрывать глаза на правду.
— А я не верю, — упрямо прошептала Татьяна, но глаз от фотографии сестры не отводила. — Это какая-то полицейская уловка.
— Помилуйте, Таня, ну зачем полиции затевать какие-то интриги против вас или вашей сестры? — сказала Апраксина, забирая фотографию у Татьяны и пряча ее обратно в сумку.
— Тогда расскажите мне, откуда взялась эта фотография!
— Пожалуйста. — И Апраксина рассказала Татьяне, как она сама и две ее подруги случайно обнаружили тело неизвестной девушки в пруду «Парадиза» в субботу шестого июня.
— Дайте мне еще раз взглянуть на ту фотографию! — попросила Татьяна, когда Апраксина закончила свой рассказ. — Да, это все так и есть, как вы говорите, — сказала она упавшим голосом. — Это Наташа, и она мертва. Но я же слышала ее голос в телефонной трубке!
— Магнитофон.
— Понятно… Но я знаю, кто ее убил!
— Кто?
— Георгий! Он увез Наташу и долго не возвращался, а потом, вернувшись домой, очень странно вел себя со мной и с другими…
— Кто такие эти «другие»? — спросила Апраксина.
— А, не все ли равно? В общем, это уже вас не касается. И, пожалуйста, очень прошу вас, оставьте меня теперь в покое! Вы ведь узнали, кто эта убитая девушка? Да, это Наталья Беляева. А теперь, оставьте, оставьте, оставьте меня в покое! — Ее наконец прорвало: она уткнулась в диванную подушку и зарыдала в голос.
На шум в гостиную явился инспектор Миллер.
— Что здесь происходит, графиня? Помощь нужна?
— Да, нужна. Пошлите кого-нибудь на кухню за водой. А происходит здесь то, что рано или поздно должно было произойти: мы теперь знаем, кто такая «русалка в бассейне», откуда она и как ее зовут, и даже имеем уже одного подозреваемого. И все благодаря вот этой девушке, Татьяне Беляевой, ее сестре.
— Понятно, — сказал инспектор, подошел к двери, открыл ее и крикнул: — Эй! Принесите кто-нибудь стакан воды из кухни — девушке плохо! — затем он обернулся к Апраксиной: — И кто же этот подозреваемый?
— Хозяин этого дома Георгий Бараташвили.
— Я вам ничего не говорила! Хватит меня впутывать! — крикнула Татьяна, подымая мокрое лицо от диванной подушки. Затем, не дожидаясь ответа, снова в нее уткнулась и зарыдала с новой силой.
Апраксина встала и подошла к инспектору.
— Ну, а что у вас? — вполголоса спросила она.
— Мы нашли следы пребывания в доме нескольких человек, но никого из них не обнаружили.
Татьяна подняла голову.
— Он сказал, что никого не нашел? — спросила она Апраксину, кивнув в сторону Миллера.
— Да.
— Скажите ему, что он не там искал. Идемте, я покажу вам, где все. — Она поднялась, вытирая лицо ладонями, схватила со стола бутылку колы и глотнула из нее, а затем вышла из гостиной в коридор, на ходу кивнув Апраксиной и инспектору.
Инспектор громко крикнул, подзывая помощников.
Татьяна прошла довольно длинный коридор, кончавшийся лестницей на второй этаж. Под лестницей была небольшая дверь.
— Это кладовка, — сказала она, показывая на дверь. — Вам сюда!
— Кладовку мы уже обыскивали, — сказал Миллер.
— Плохо обыскивали.
За дверью в кладовке не было ничего, кроме зимней одежды, упакованной в пластиковые мешки и висящей на длинной железной палке.
— Надо отодвинуть одежду в стороны! — сказала Татьяна и сама принялась сдвигать громоздкие мешки, инспектор бросился ей помогать. За мешками не было ничего, кроме обшитой деревом стены. Апраксина и Миллер остановились в недоумении. Но Татьяна подняла руку вверх, нашарила там что-то вроде гвоздя, потянула его вниз — и деревянные планки с сухим треском опустились в пол: перед ними открылось узкое пространство с уходящими вниз ступенями.
— Они все там, внизу! — сказала она.
Инспектор кивнул полицейским. Один из них выхватил карманный фонарь и первым осторожно шагнул в открывшийся лаз…
Когда Георгий Бараташвили подъехал к дому, навстречу ему полицейские вывели троих перепуганных молодых людей.
— Молчите все, и я вам помогу! — успел он крикнуть им по-русски. — Вам ничего не грозит, только молчите! Предоставьте все мне!
Но он еще не ведал, что грозит ему самому, и вряд ли сразу испугался, даже когда увидел шагнувшего ему навстречу инспектора с парой блеснувших на солнце наручников. Но он по-настоящему струсил и запаниковал, и это было видно по его побледневшему лицу и забегавшим глазам, когда на крыльцо выскочила зареванная Татьяна и закричала:
— Дрянь! Скотина! Торговец живым товаром! Ты убил мою сестру, ты убил свою тетку-старуху, грязный убийца! Но ты теперь за все, за все заплатишь, уж я-то молчать не стану!
Один из полицейских бросился к ней, но чуть-чуть опоздал. Размахнувшись, Татьяна со всей силы ударила Бараташвили по лицу. Георгий инстинктивно попытался закрыть лицо руками, забыв о наручниках: удар и пришелся по наручникам, и он взвыл от боли, а по его белоснежной рубашке потекла кровь из разбитого стальным кольцом носа. Полицейский увел в дом Татьяну, а Георгия Бараташвили, утиравшего лицо скованными руками и хлюпавшего разбитым носом, двое других полицейских повели к машине.
