Я слышу борьбу, а через минуту все стихает. Мое лицо онемевшее, я пытаюсь подняться, но ноги не держат. Слышу, как снова открывается дверь, в комнату входит Алан. Видимо, он вытолкал отсюда эту безумную.
— Бл*ть, Сами. Ты серьезно? — рычит недовольно.
Я беру салфетку и вытираю губы. Она окрашивается красным. Алан берет мое лицо в руки, осматривает.
— Губа распухнет. Твою ж… — цедит сквозь зубы.
— Отвези меня домой… — произношу тихо. Не хочу видеть и знать не хочу никого из них. Я устала.
Он смотрит на меня внимательно.
— Заур просил отвезти вас обеих домой…
— Он пришел в себя?
Алан кивает.
— Как он?
— Жить будет. У нас разговор срочный, но перед этим я должен вас отвезти. Самира, давай без драк и другого дерьма. Сейчас нужно разобраться с покушением.
По спине пробегает озноб.
— Покушением?
— Да, Сами. Хватит жить в розовом мире. Учись думать головой, и только потом делать. Я не пойму, чего ты хотела добиться, той выходкой, но это все п*здец как не вовремя.
— Не вовремя? — с губ слетел смешок. Можно подумать есть определенное время для желания сброситься с моста.
Он опускает на меня внимательный взгляд.
— Сегодня вечером, в клубе решался важный вопрос по бизнесу. Заур ехал на заключительную часть переговоров. Что будет дальше после перестрелки, я не знаю… Но уверен, что ему хотят помещать. А ты ставишь под угрозу не только свою жизнь, но и наши.
Заур
— Заур, тебе лучше остаться здесь. Хотя бы дня три, — док оказался слишком упрямым. Я вытащил из сумки вещи, привезенные мне Аланом, накинул на плечи рубашку. Каждое движение отдавало болью.
— Мне некогда здесь рассиживаться.
Я взял сумку здоровой рукой, подошел к нему. Мужчина и не думал уходить с прохода.
— Два дня после операции, это смешно…
Усмехнулся.
— Олег, я же уйду все равно, ты меня знаешь.
Он вздохнул расстроено.
— Вот, — протянул мне листок. — Рецепт. Это сильные обезболивающие.
Забрал его, хотя знаю, что ни одной таблетки не проглочу.
— Спасибо тебе.
Док пожал руку, и, наконец-то, отошел в сторону. В коридоре ждал Алан и два охранника. Протянул ему сумку.
— Новости есть?
Тот кивнул. Выглядел он черней тучи. Бл*ть, значит серьезно все и то, что произошло на мосту ни хрена не тупая шутка недоумков. Пытались убрать меня, а, значит и сделка теперь под большим вопросом.
Твою мать! Как не вовремя! Если она сорвется, я потеряю не только огромные деньги, я потеряю целое направление бизнеса. Таких людей как Новак кидать нельзя.
Мы садимся по машинам. Двое пацанов впереди, двое сзади прикрывают нас. Как только мы оказываемся с Аланом в тишине, я закуриваю. Голова трещит, после наркоза, а мысли то и дело возвращаются к проклятому мосту.
За малым просто не задело ее… Я найду ублюдков, сделавших это. И ни один бог им не поможет избежать наказания.
— Как она?
Единственный человек, чье благополучие меня заботит это Сами. Я не знаю, что мы будет делать дальше, как выбираться из этого дерьма, а в котором оказались. Но как только я решу вопрос с чертями, покусившимися на нашу жизнь, я сделаю все, чтобы она простила меня.
Алан ничего не отвечает.
* * *
Только когда вошел в дом и узнал от начальника охраны, что Сами в комнате, что с ней все в порядке, немного отлегло. Эти два дня в больнице были сущим адом. Я понимал, что Алан усиленно роет землю, что сдохнет, но докопается до истины, узнает, кто это сделал. Знаю, что Сами под круглосуточной охраной и что ее здоровью ничего не несет угрозы. Но сердце все равно не на месте.
Позвонил Олегу и потребовал чтобы наблюдение было ежеминутным. Алан привел ей мозгоправа… Психолог, или как они cебя называют. Я не верю в эту хрень, но для нее готов даже бабку провидицу из цыганского табара выдернуть, лишь бы не допустить того, что было на мосту.
Бросив сумку на первом этаже, поднялся в кабинет. Не стал ее тревожить, тем более она спит. Попросил Алана налить виски. Он покосился на меня, но я взглядом послал его нахрен. Мне нужно немного расслабиться, а жрать таблетки для этого я не собираюсь.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Рассказывай, какая п*дла вздумала поиграть со мной?
Алан поставил передо мной бокал, устроился в кресле напротив. Судя по тому как нервно он барабанил по кожаной обивке дивана, эта правда мне не понравится.
— Я предупреждал тебя, Зу, что этот ублюдок не такой уж и безобидный слоник, как ты говорил. Предупреждал, что кинув его, ты приобретешь опасного врага…
— Кто?
Алан продолжал тянуть кота за…
— А еще ты тронул его близкого… тут еще и личные мотивы.
— Твою мать! Ты скажешь или мне клещами вытаскивать из тебя?!
— Шестаков Игорь.
Злость вспыхнула так сильно, так резко. Подорвался с кресла, и в ту же секунду боль в груди скрутила попалам. Сцепил зубы, переждал приступ. Н На лбу выступила испарина. Алан сидел на месте, выжидал. Знает, что терпеть не могу жалости.
Папаша гинеколога. Ну, конечно, это он, как я сразу не понял?! Мы перекрыли ему каналы, выйдя из бизнеса. Он остался ни с чем. По всей видимости новых выходов на Турцию не нашел, вот и бесится. А потом с его сыном…но тут ублюдок сам виноват. Я предупреждал его не раз. Он покусился на мое. Не лез бы к Сами, ничего бы не было.
Подошел к окну, посмотрел на темное небо. Только вот всегда думал, что этот прихвостень то еще сыкло. А тут полезть на рожон. Он ведь понимает теперь, что труп?
— Но это не самая плохая новость, Зу, — подал голос Алан.
Я обернулся.
— Он не сам действовал. Этот придурок вышел на Закромского…
— Твою ж… — процедил сквозь зубы.
Закромский та еще падаль. Под стать Шестакову. Только разница в них в том, что Шестаков трус и мало что может, а вот Закромский. Такой и войну развязать сможет и если слабину дашь, сожрет и не подавится…
— Если Закромский выступал в качестве киллера, значит, Шестаков что-то пообещал ему…
— Часть твоего бизнеса после смерти? Уверен, они распилили твое дело, Зу.
Я допил виски. Улыбнулся, глядя в окно на ребят у ворот.
— Значит, будет распиливать их.
Алан нахмурился.
— Ты сейчас серьезно?
Он думает о войне. Вот только мне она не нужна. Проще устранить виновника, чем подвергать волнениям все дело. Полетит бизнес, полетят люди. Мне этого не нужно.
— Найди исполнителя и Шестакова. С самим Закромским я подумаю, как разобраться.
Алан кивает. Поднимается с кресла, направляясь к выходу, но на половине пути останавливается.
— Зу, и разберись ты уже со своими бабами. Агата истерики закатывает, я эти два дня так за*бался, как никогда не за*бывался.
Засмеялся.
— Вали уже, Алан. Делом займись.
* * *
Бутылка уже пуста. Выкидываю ее к херам как нечто ненужное. Открываю новую и наполняю бокал. Смотрю на ту, что в мусорке. Чувствую себя таким же ненужным хламом.
Моя жизнь не стоит и ломаного гроша. Я, повядший в грехах как в грязи. Я тварь, позволившая себе полюбить чистую, красивую девочку. Любовь должна воскрешать и лечить. Так всегда говорила моя мать. Такой любовью ее любил отец, такой любовью она любила нас, ее детей. А я не такой. Я выродок, забравший себе нечто светлое, нечто хрупкое. Забравший то, что не принадлежало мне никогда.
Я восхищался ей. Наслаждался каждой частичкой ее идеального тела. Пухлостью ее губ, наивным блеском глаз, когда она хмурила брови, когда злилась на меня и пыталась вразумить. Ее волосы по подушке во время сна — ниагарский водопад. Я окунался в него, я впитывал ее свежесть, ее жизнь. И она дарила ее, всю себя дарила. Только, как и мои руки, мое сердце грязное, замаранное. Я не умею любить, я умею разрушать.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Моя боль — моя жизнь. Кажется, я уже хорошенько подсел на нее. Она как допинг, как наркотик. Она — лучшее оправдание любому дерьму, что я могу сотворить.
