Не спорю, наверное, где-то рабочие могли действительно придумывать какие-нибудь приспособы или какие-нибудь хитрые приблуды — не знаю там, чтобы за горячее не хвататься или чтобы одновременно с работой корзинки плести, что ли, — наверное, было такое.
Но никакого интереса для БРИЗ (бюро рационализаторов и изобретателей, или там рационализации и изобретательства, точно не помню — на каждом заводе было такое) — никакого интереса для БРИЗ эти приблуды и приспособы совершенно не представляли, ну их на фиг. То есть если бы рабочий Федоскин пришел бы со своим рацпредложением в бюро, типа если сделать вот такой крючочек, то рабочему не придется хвататься руками за горячую трубу, его сразу послали бы.
Нет. Те самые бюро от рабочих интересовали совершенно конкретные рацпредложения.
Например, когда я работал на титановом заводе, был у нас один такой рационализатор, Гена.
Как только пришел я в цех, мне тогда все рабочие на Гену пальцем показывали, предупреждали, типа «Держись от него подальше, от этого Крокодила… Он — рационализатор, гад». Я тогда не особо понял почему, но совета послушал. «Привет!» — «Привет», — и больше с Геной я никак не общался…
Поставили меня к японскому станку Miazaki, тянул я шестигранники из титанового прутка, из которых потом нарезали гайки — ну, понятно, для чего нужны были титановые гайки: почти весь титан шел тогда на оборону.
Ну так вот, каждое утро подходил ко мне мастер, передавал наряд, мол, за сегодня нужно сдать сто килограммов прутка такого-то диаметра и такой-то марки, сто килограммов эдакого и сто килограммов вообще вон такого. С этим нарядом я отправлялся на склад заготовок, мне там выдавали пруток соответствующего диаметра, потом шел на инструментальный склад, получал там фитинги — фигульки с шестигранной дыркой нужного диаметра, а дальше все было просто — засыпаешь пруток в кассету, как патроны в обойму, вставляешь фитинг в специальный держатель на кассете, зажимаешь покрепче, потом верхний пруток подаешь острым концом в дырку фитинга, так чтобы торчал где-то сантиметр, нажимая на кнопку, подводишь к этому острому концу офигительной силы гидравлическую хваталку, цепляешь пруток за торчащий из дырочки хвостик и нажимаешь еще одну кнопку. И хваталка со всей своей офигительной гидравлической дури тянет пруток, протаскивая его через дырку, — и, поскольку дырка чуть меньше диаметром, чем пруток, с ним происходит то же самое, что и с зубной пастой, которую выдавливают из тюбика, то есть пруток принимает шестигранную форму нужного диаметра. А дальше можно уже просто резать этот шестигранник, высверливать внутри дырку и нарезать резьбу, все просто. Но это уже было не мое дело, мне надо было просто сдавать в день по триста килограммов шестигранного прута нужного диаметра и из титана требуемой марки, точка.
Не скажу, что это было трудно.
Кнопку нажал — подал — подпихнул — прихватил — кнопку нажал — пока тянет, отдыхаешь — отпустил.
И сбрасываешь готовые шестигранники на весы.
Вытянул сколько по наряду нужно, ровно на 104 процента, не больше, ставишь новый фитинг, другого диаметра, берешь другой пруток, и опять погнал: кнопку нажал — подал — подпихнул — прихватил — кнопку нажал — пока тянет, отдыхаешь — отпустил.
И так целый день.
Я в этот цех перевелся из прокатного, там была совсем жопа, поэтому на своей «Миязаке» я просто летал. Еще бы — стоишь в прохладном месте, а не рядом с пролетающими мимо раскаленными болванками, не хватаешь тяжеленными щипцами десятикилограммовые болванки, а кнопки нажимаешь. Это счастье. Я готов был не отходить от своего, сразу так полюбившегося мне станка ни на шаг.
В первый же день, не отвлекаясь ни на минуту, свою норму в триста килограммов я сделал где-то к половине шестого и оставшиеся до конца смены полчаса с наслаждением проторчал в курилке. Но вот беда, когда я ровно в шесть передал станок пришедшему сменщику и отправился сдавать шестигранники на склад, там уже торчала целая очередь. Мне надо было спешить на электричку, поэтому я нетерпеливо перебирал ногами, пока весовщик перевешивал мою норму, но потом мне пришлось отстоять еще одну очередь — сдавать фитинги на инструментальный склад; там кладовщица тоже не торопилась.
Ну да ладно, решил я: «Миязака» — это не прокатный стан, мыться после нее, считай, не обязательно, да я, блин, за весь день, считай, и не вспотел ни разу, приеду домой — и там уже помоюсь. Решив так, я со спокойной душой забил на душ и на свою электричку все-таки успел.
Но на следующий день я, уже слегка наблатыкавшись в нажимании кнопок, старался что есть сил и закончил к пяти. В пять минут шестого я уже закончил норму и радостно поперся к складу сдавать всю фигню.
Но тут меня твердой рукой остановил бригадир:
— Ты куда?
— Сдаваться. Я все уже сделал.
— Погоди. Раньше чем без пятнадцати к складу подходить нельзя. Если тебе на электричку надо — подходи ровно без пятнадцати, не раньше.
— Почему-у-у?
— Дурак. Норму ж поднимут. Увидят, что даже такой новичок, как ты, так легко справляется, — и поднимут. И придется тебе каждый день до конца жизни делать больше.
До конца жизни работать на заводе я не собирался, но все равно осторожно полюбопытствовал:
— Кто увидит-то?
— Начальство. Ты знаешь, какая норма была на «Миязаку», когда ее только-только поставили? Сто сорок килограммов за смену, представь, если бы ты сейчас за ту же зарплату должен был делать в два раза меньше? За каких-то три года вон задрали как. Но пока они успокоились, так что лучше им теперь на глаза не попадаться.
— Ого! Аж в два раза… — Я сразу прикинул, сколько раз я успел бы сходить на перекур и сбегать к автомату с халявной газировкой. — А что же вы других-то не предупредили, как меня сейчас, чтобы из-за них норму не повышали?
— Да нет, тут до тебя народ нормальный работал, это не из-за них норму задрали. Это Крокодил.
— Гена-рационализатор?
— Ну да.
И вот что мне рассказал бригадир.
Этого рационализатора периодически переводили на какой-нибудь станок. Поработав на нем несколько месяцев, Гена выдвигал рационализаторское предложение: «Увеличить норму производительности на этом станке эдак процентов на тридцать сразу». Не то чтобы «Начать использовать новые фитинги, и за счет этого увеличить производительность» или, например, «Начать использовать на этом станке новый сорт смазочных материалов и за счет этого увеличить производительность», — нет, просто тупо: «Увеличить, и все тут».
Вот на такие рацпредложения БРИЗ реагировал сразу — в цех присылали комиссию, инженеры с секундомерами замеряли весь процесс Гениной работы, а потом уже сами оформляли все нужные бумаги. И вот с этого времени на станке была уже новая норма, БРИЗ радостно докладывал о гениальном рабочем-рационализаторе, прямо-таки самородке, просто-таки Кулибине из рабочих рядов, Гена получал премию в размере 20 процентов от годового «экономического эффекта» за свое рацпредложение, ездил на ВДНХ на слеты рационализаторов и гордо носил значок «Заслуженный изобретатель». Проходило еще несколько месяцев пожинания славы, и Гену переводили на новый станок.
Единственное, что могло хоть как-то затормозить неумолимую поступь Научно-Технического Прогресса, — это то, что Гена уже не работал в ночную смену — по ночам в цеху начальства не бывало, и Гену били, били жестко. Значит, ставить его с кем-то в пару было нельзя, КЗОТ запрещал работнику трудиться только в ночную смену, то есть Гену надо было ставить за новый станок вместо целой пары сменщиков. Так что, чтобы не подвести родную оборонку, прежде чем перевести Гену на новый станок, главному инженеру цеха надо было накопить запас какой-нибудь нужной фигни, а за этим уже ребята, которым надоело постоянное задирание нормы, следили строго — если бы кто-то посмел сделать норму больше, чем на 104 процента, его бы сначала вежливо предупредили, а потом бы побили, как Гену: типа на цех хватит и одного крокодила, двоих мы не допустим.
Так что, когда в фильме «Большая перемена» мне показывают «рабочего-рационализатора Федоскина», который ходит в вечернюю школу, «чтобы самостоятельно, без помощи инженеров, обсчитывать свои рационализаторские предложения», мне все кажется, что он ходит туда совсем по другой причине — учащимся вечерних школ официально разрешалось работать только в дневную смену. Думается мне, что «рабочий-рационализатор Федоскин» выходить на работу в ночную смену просто остерегается.
Дочь моя — женщина
Что-то мне из-за этой погоды про дочку вспомнилось.
Было ей тогда лет пять, и в Новый год, помню, погода выдалась примерно такая же, как сейчас.
Было нас тогда пять семей с детьми примерно одного возраста, и мы постоянно ходили друг к другу в гости. У каждой семьи имелась своя фишка — типа культурный досуг, ну чтобы не тупо салаты жрать, а после того, как дети спекутся и мы их уложим спать, взрослым было чем заняться. Ну, к одним, например, мы ходили играть в самодельную «Монополию», которую мы сами же дружно расчертили, наклеили на фанеру, к которой мы рисовали, распечатывали и вырезали пачки денег, к другим мы ходили играть в почти настоящую рулетку. А к нам все приходили играть в покер, хоть именно для этой истории это в общем-то и не важно.
