— Готово! — радостно воскликнула я, выбравшись на волю, ещё не успев подняться с испачканных колен. — Посылка доставлена по адресу!
И натолкнулась на яростный взгляд холодных глаз Черкеса. В них бешенство буквально плещется, вот-вот хлынет через край, и мне обратно хочется, в норку, которая внезапно кажется такой уютной.
Глава 17. Богдан
Я был слишком груб. Это пришло мне в голову уже после и весьма некстати, учитывая, что раньше я этим вопросом не задавался. Я уже был в курсе, что Вельзевул разорвал руку одному из ветеринаров, я бросил все дела и поехал обратно. И что я вижу? Правильно. Небольшая толпа мужиков, которые стоят жопами кверху, то есть попросту раком, заглядывают в лаз и гадают, сожрёт её пёс или нет. Мне даже гадать не пришлось кого. Я глубоко вздохнул воздух, пытаясь унять внезапно нахлынувшую панику, которая заставила сердце не биться, а скакать в бешено темпе, от которой бросило в жар.
— Вон пошли, — тихо сказал я.
Они расступились, а я прислушиваюсь, и не слышно ничего или… песенка? Из мультика, мать вашу. Я как раз снял пальто, бросил его на грязную землю — я мужик и гораздо крупнее этой дурочки, в тяжёлом пальто там мне будет неудобно, как она вылезла. Волосы растрепались, колени, локти, ладони — все в грязи. Если бы я не знал её, то просто предположил бы, что она как минимум наркоманка, вообразившая себя Алисой в погоне за белым кроликом.
Я даже не дал ей подняться с колен. Схватил за руку, дёрнул, она неловко упала, потащил на себя вынуждая встать на ноги. И в дом, быстрым шагом, за которым она не поспевала, спотыкалась, и раз просто повисла безжизненной тряпкой на моей руке. В этот момент мне хотелось её убить. Но несколькими мгновениями раньше, когда я подумал, что Вельзевул сейчас просто оторвет её красивую, но такую бестолковую голову… Я понял, что она нужна мне.
В дверях Сергей, в его глазах тоже тихая паника, только на Лизу ему плевать. Я протащил её дальше, бесконечными коридорами, втолкнул в её часть дома, сильно толкнул, она упала снова, наверняка ударилась… Я не хотел, чтобы она умерла, но мне хотелось чтобы ей было больно. Захлопнул дверь, достал сигарету, закурил — руки трясутся. Пиздец.
— Я…
Это все, что он успел сказать. Я глубоко затянулся, шагнул к Сергею и с размаху ударил, кулак и запястье обожгло болью и она немного меня отрезвила.
— Ты знал про пса, — сказал я, а Сергей сидит и кровь с разбитого носа вытирает. — Какого хрена ты позволил ей шарахаться по саду?
— Ты разрешил ей гулять, — упрямо повторил он. — Я не нанимался нянькой…
— Нанимался! — крикнул я. — Кем я скажу, тем и будешь!
Докурил, отбросил сигарету и пошёл на улицу — там пёс. Мужики как раз раскурочили несколько гнилых досок, чтобы облегчить вход и вытаскивали безжизненное тело на улицу. На мгновение мне показалось, что Вельзевул умер, и я поразился силе сковавшего меня страха. Но у меня слишком мало привязанностей, чтобы позволить лишиться себе хоть одной. Грязный, в земле собачий бок вздымался, а когда я сам взял пса на руки он вполсилы открыл глаза и попытался лизнуть мою ладонь.
Отнёс его сам. В клинику не повезут, он там нахер всех разорвёт как только отойдёт от снотворного. Споро освободили одну из подсобных комнат большого гаража, развернули там полевой госпиталь, установили штангу с капельницей, от неё змейкой струится, капает в моего пса лекарство.
— У него лёгкие слабые, — сказал я. — Пневмония в несколько месяцев, осложнение на связки…
— Я знаю, — успокоил меня врач.
До утра я просидел здесь, а это почти полные сутки. Сбросил испачканную рубашку, переоделся в принесенную из дома одежду, здесь же заставил себя поесть, с тоской вспомнив, какой вкусной еда казалась совсем недавно. Когда пёс очнулся, гладил его успокаивающе, вынуждая потерпеть, сам поставил несколько уколов — Вельзевул глухо рычал, никого к себе не подпуская. А сумасшедшую девицу подпустил, напомнил внутренний ехидный голосок.
К рассвету температура поднялась максимально, и около часа её не удавалось сбить. Потом стало легче — по крайней мере мне обещали, все будет хорошо. Очередной укол, который я ему поставил был со снотворным, пусть спит и позволяет себя лечить. На моих плечах тонны груза, я не иду, а с трудом ползу. Горячий душ нисколько не помогает. А я иду к девушке.
Она спит, удивительно крепко спит, я даже завидую ей. Не просыпается, когда я вхожу, хотя кот приподнимает голову, шипит, предупреждая. Затем признает во мне хозяина дома, глаза закрывает, но не полностью — я вижу, что он следит за мной через не плотно сомкнутые веки. Из под одеяла видны только спутанные локоны волос, сгиб локтя, одну голую ногу. На коленке — синяк, я чувствую свою вину. Кладу на него ладонь, словно моё прикосновение исцелит, и девушка вздрагивает, просыпаясь, выглядывает из под одеяла, а голую ногу напротив втягивает внутрь.
— Гулять хочешь? — спрашиваю я. — По настоящему?
— По настоящему, это как?
— За забор, — хмыкаю я. — Только поешь сначала, сейчас принесут.
Она ест с таким аппетитом, что даже мне захотелось, словно вот у неё каша вкуснее той отбивной, которую я пытался проглотить ночью.
— Ешь, — щедро делится она. — Тут много, похоже старуха вину заглаживает.
— Её Агафья зовут… Какую вину?
— То бабское, — отмахивается Лиза. — Неважно. Я тебе яичницу отдам, только имей ввиду, одна полоска бекона коту.
Я ем — с ней и правда как будто вкуснее. В комнату заглядывает Агафья, головой качает неодобрительно, но молча приносит ещё кофейник и крошечных, с половину мизинца слоеных пирожков.
— Куда пойдём?
Я задумался — куда идти? Наверное, свожу её в конюшню, пусть посмотрит на своего доходягу. Можно зайти в ресторан. Могу показать ей что нибудь… у меня много всего, нахапал в свое время.
— А ты бы куда хотела?
Глаза её горят. Так, словно она и правда рада. Футболка съезжает с плеча и чуть приоткрывает округлую грудь — у меня рот наполняется слюной. Она такая вся… её хочется трогать и пробовать. Только беда в том, что я не верю ни ей, ни её радости. Я больше чем уверен, что она меня ненавидит, откуда тогда столько непосредственности? Она говорит, я закрываю глаза и слушаю. Господи, сколько же в ней слов! Она смеётся и рассказывает о парках, в которых любила гулять. О том, как красива осень. Что она знает озеро, в котором живут лебеди — лебедица подволакивает ногу и её может далеко лететь, поэтому её возлюбленный остаётся вместе с ней зимовать. Журчит вода шелестит одежда, каждый звук… особенный.
— Я тебя утомила, — наконец говорит она.
— Нет…
— Господи, если бы я знала, что мне достаточно просто тараторить пару часов, чтобы у тебя лопнуло терпение и ты меня выгнал…
Я тихо смеюсь, а она касается моей руки, и прикосновение такое лёгкое и нежное — словно ласка.
— Значит владелец заводов, газет, пароходов? — с улыбкой спросила она.
— Газет у меня нет. Яхта есть, правда, я ею не пользуюсь. У меня вилла в сотне километров от Барселоны, залив Сан-Поль. Яхта… с некоторых пор я не выношу качку, и не посещал Испанию уже пару лет.
Не говорить же ей, что в последний год я вообще не вылетаю из России? А про дом рассказать хотелось, про то, какой он светлый и воздушный, совсем не похожий на семейную обитель. И про красавицу яхту… но Лиза, а я уже привык её так называть про себя, ушла в себя. Интересно, путешествовала ли она, помимо постоянных разъездов по России?
— Может, в ресторан? — спросил я.
Мои туфли из тончайшей кожи искуссной отделки никуда на лёгком морозе не годились и у меня элементарно замёрзли ноги. В голове тихонько звенела боль, свежий воздух и присутствие девушки словно её сдерживали, и развернуться в полную силу она не решалась. Лиза кивнула, и взяла меня под руку. Мы гуляем по парку. Месяца полтора назад, наверное здесь было красиво. Теперь же хмурое небо, чёрные голые четки деревьев, мокрые асфальтовые дорожки… я не так себе нашу прогулку представлял. Идём, сзади в паре метров тащится Сергей с разбитым носом и ещё один охранник. Парня, который позволил Лизе лезть в яму за псом я сослал охранять завод.
