ряд психологических портретов, героями которых выступают евреи-интеллектуалы, внутренне отравленные разрывом с собственным народом в результате Просвещения: они ненавидят свою еврейскость и увлечены арийским миром, будучи, однако, неспособными себя с ним идентифицировать. В описании Лессинга эти проарийски настроенные евреи — еще большие романтики и рафинированные декаденты, живущие в небытии, чем самые романтические из арийцев, — и для внимательного читателя уже это является знаком того, что с арийской мечтой не все в порядке. Хотя Лессинг с удовольствием описывает своих героев, он все же, прежде всего, хочет их утешить. Как уже говорилось, возможный выход он видит в том, чтобы, усвоив арийское представление о превосходстве «души» над «духом» (Клагес), а народа и почвы над космополитизмом и абстрактными гуманистическими идеями, не стремиться к тому, чтобы смешаться с арийцами как с высшей расой, а вместо этого воплотить арийскую идею в еврейском мире, тем самым превратив еврейский народ в некий вариант арийского. Судьба еврейства снова оказывается универсальной судьбой человечества, ведь евреи отошли от своих корней гораздо дальше, чем все остальные, и тоскуют по ним гораздо сильнее. Следовательно, не успел ариец раствориться в небытии и слиться с природой, как еврей снова его опередил. Возможно, книга Лессинга служит более ярким примером еврейской самоненависти, чем все, что в ней описывается: в своем отказе от еврейского культурного наследия Лессинг совершает не только разрыв с еврейством, как герои его книги, — он намерен полностью разрушить это наследие и заново выстроить жизнь евреев на совершенно ином фундаменте; причем он вновь приписывает им ведущую позицию в мире. Вполне понятно, почему европейская философия всегда была одержима идеей поиска новых оснований; этот поиск, можно сказать, составлял суть европейской философии, ее телос, ее raison d’être[40]. Европейская философия выражает потребность европейской души освободиться от еврея, от иудео-христианской традиции, воспринимаемой как чуждая. Столь же естественно, что европейская философия была готова объяснить и оправдать буквально все — кроме еврея: оправдать его значило бы признать, что объяснить себя, исходя из собственных оснований, столь же невозможно, как вытянуть себя из болота за собственные волосы, — а значит, признать также, что европейская философия есть не что иное, как продолжение той самой традиции, ради отрицания которой она существует. Вопрос, однако, в том, почему сами евреи с такой охотой включились в эту европейскую философскую традицию, почему именно они создали самые радикальные учения в рамках этой традиции (вспомним Маркса, Фрейда, Гуссерля и Витгенштейна).
На то есть причины — и выглядят они несколько иначе, чем в случае европейцев.
Евреи страдают от того, что можно назвать «комплексом избранного народа». Впрочем, носителями этого комплекса являются и те европейские интеллектуалы, которые в полной мере усвоили иудео-христианскую традицию. Евреи были избраны Богом без каких бы то ни было заслуг с их стороны — Авраам был обычным человеком, рядовым жителем своего города. «Повторное» избрание евреев во времена Моисея еще более характерно: на тот момент евреи являлись рабами, презренной человеческой породой в Египте. Именно их, отверженных, избрал Господь — и именно потому, что они были отверженными и на что не годными. В Ветхом Завете постоянно подчеркивается, что евреи ни на что не годятся в силу не только своих практических, но и моральных качеств и что Бог выбрал их не на основании того, что они собой представляют, а вопреки этому. Следовательно, хотя евреи, в отличие от европейцев, получили свой статус избранного народа, свою религию и культуру не из вторых, а из первых рук, они не могут гордиться собой и испытывать уверенность в себе, в отличие, например, от эллинов. Евреи чувствуют себя уверенными лишь до тех пор, пока Бог их не оставляет — либо они не оставляют Бога. Как только евреи теряют ощущение, что на их стороне право, которое «не от мира сего», их тут же настигает сознание их неутешительного положения в этом мире и собственного несовершенства. Можно легко упрекнуть фарисея за гордыню, которая побуждает его считать себя праведником по сравнению со сборщиком податей, но эта гордыня — его единственное убежище. По той же причине «самоненависть» поражала, прежде всего, европейских евреев Нового времени, которые утратили свою веру; после того как Бог был устранен, они не находили в своей истории ничего, кроме несчастий и самообвинений. Им пришлось обратиться к европейской культуре, где они заново обрели свои духовные ценности, но обновленные и преисполненные гордости.
Все внешние успехи евреев в европейской культуре, как убедительно показывает Лессинг, не могли их утешить, поскольку теперь они лишились чувства собственной праведности, равно как и Божественной любви. Отсюда берет начало проект, направленный на то, чтобы вернуть себе избраннический статус и вновь стать частью народа Божьего. Однако этот проект не мог привести еврейских интеллектуалов, потерявших свою веру, обратно к их народу. Это означало бы возвращение к вере праотцов, невозможное просто психологически. Но в момент замешательства «комплекс избранного народа» неизбежно и с необоримой силой завладевает евреем, ведь он впитал его с молоком матери, после чего он и провозглашает лозунги типа «Пролетарии всех стран, соединяйтесь». Другими словами, еврей ищет вокруг себя бесправных и угнетенных, какими были сами евреи, когда Бог избрал их, и жаждет на сей раз избрать их и в них видеть новый народ Бога. Избран может быть даже свой собственный народ, но лишь при условии, если еврей убедится, что этот народ действительно страдает, а в конце XIX — начале XX века западноевропейские евреи вовсе не страдали.
Моделью для подобной процедуры избрания служит, разумеется, история христианства. Истина христианства открылась неразумным мира сего и осталась скрытой от мудрых — в частности, от иудеев-книжников. Для иудеев-апостолов их паства стала их народом, а их соплеменники — врагами. Примечательно двойственное значение слова «еврей»[41], начиная с древности и вплоть до его закрепления в законодательстве Государства Израиль. С одной стороны, евреем является всякий, кто по своему происхождению принадлежит к еврейскому народу, кто происходит от «семени Авраама», а с другой — еврей (иудей) — это тот, кто исповедует истинную веру, тот, кого избрал Бог. Нет ничего проще, чем на основании этого двойственного значения сделать вывод, что тот, кто не избран Богом, не является евреем, даже если он еврей по крови. Но если апостолы древности обращались к тем, кто был готов исповедовать ту же веру, что они, и, следовательно, стать такими же избранными, то пророки Нового времени сами выбирают свой народ и стремятся с ним
