вы должны знать, чем она кончается? – вскричал он.
И три голоса ответили ему единодушно:
– Да!
– Ты найдешь отца, – начал Саша.
– И твоя мать не выйдет ни за Антиноя, ни за кого из других женихов, – ответил Гомер, вдруг почему-то подумав о своей матери.
Тут Телемах привел их в совершеннейшее замешательство, залившись слезами.
– Я так счастлив, – бормотал он между приступами рыданий.
Взволнованная Лилу положила руку ему на плечо. – Впереди еще много преград, но все кончится хорошо, – шепнула она ему, – вы все втроем снова будете вместе на Итаке.
Он вытер текущие по щекам слезы рукавом, не обратив внимания на встревоженный взгляд Гомера, который только что наконец осознал главный вопрос: чем Давид Пим завершил свою весьма вольную адаптацию приключений Одиссея – его расправой с женихами Пенелопы или, опираясь на другие поэмы, дошел и до смерти героя?
Преподаватель французского хотел показать им, как поэты обрабатывают миф, развивая его или переделывая на свой лад, и заставил их прочесть несколько отрывков из поэм, написанных после гомеровской «Одиссеи». И Гомера вдруг поразило убийственное понимание: ведь версий смерти героя существует множество! А в свете их недавних открытий некоторые страшные эпизоды этих поэм, тогда вызывавшие у него ликование, теперь наполнили сердце тоской и тревогой… Как узнать, что за историю придумал Давид Пим? – Тетрадка! – воскликнул он.
Та жизнь Телемаха, о которой он знал, зависела от сценария фильма его отца. Все, что уже произошло и еще должно произойти… все было написано там.
Едва не сбросив на пол Биби, он рывком вскочил и с быстротой молнии сбежал по лесенке.
– Я сейчас! – крикнул он уже снизу. – Ждите здесь!
Мать вышла на террасу с телефонной трубкой, греясь в нежных лучах солнышка. Тем лучше – путь к третьему ящику ее стола был свободен! Он издалека помахал ей рукой и вихрем влетел в дом.
Зажав ключ от монтажной студии в кулаке, Гомер обогнул дом и добежал до запретной постройки. Открывая дверь, он ощутил то же странное беспокойство, что и всегда. Затаив дыхание, еще на пороге окинул помещение быстрым взглядом и вынужден был признать: да, тот бродяга устроил здесь настоящий погром. До этого тут царил бардак, беспорядок, привычный тем, для кого уборка – дело десятое. Но сейчас казалось, что по студии пронесся торнадо, множество вещей было сброшено на пол, сломано, бобины с кинопленкой вынуты из металлических круглых ящичков и болтались кое-как на кинопроекторе или спинке кресла.
Сердце у него просто разрывалось… Только настоящий дикарь мог разнести такое святилище. Внезапно мальчик понял, что в нем нет никакого сочувствия к этому бродяге. Уж что, казалось бы, очевиднее: здесь он не смог бы найти ни одежды, ни съестного!
А может, он искал ценные вещи? Тогда приходилось признать, что разбирался он в этом плоховато: портативная кинокамера – уж ее-то продать было легче легкого! – валялась тут, как и ноутбук, и солнечные очки со знаком знаменитой марки.
Но тогда зачем же было все крушить?
Совсем раздосадованный, Гомер наконец вспомнил, для чего пришел, собрал спутанные пленки, брошенные на диване, проверил все подушки и обыскал всё кругом.
Студия была небольшая, и, несмотря на разгром, он скоро сообразил, что этот гнусный бродяга приходил сюда с единственной целью – забрать тетрадь Да вида Пима.
Глава 32
Как ни хотели Лилу и Саша остаться у Гомера, но, если тебе только двенадцать, ты не всегда можешь делать все, что захочешь. Они изо всех сил тянули время, дождавшись до последнего, – теперь уж точно пора было прощаться.
Предложив Лилу проводить ее домой, Саша выгадывал дополнительную отсрочку перед своим возвращением. После общения с друзьями воскресный вечерок в семействе Мартель обещал быть незавидным. Как, впрочем, и любой другой вечер. Скорей бы восемнадцатилетие – уж тогда-то он будет свободен!
Но сейчас его ум занимали совсем другие заботы. – А все-таки это странно, – бормотал он, пригнувшись к рулю велосипеда.
– Что? – спросила Лилу.
Ветер на сей раз дул попутный, педали крутились легко.
– Да эта история с тетрадкой… Что в ней такого интересного для бродяги?
– Не знаю, но да, согласна, – это очень странно. И Гомер так сильно переживает…
– Ему, надо признать, крепко досталось, представь только – провалиться в этот призрачный цирк, увидеть собственного отца в волосах той женщины, да еще Телемах, да говорящая песчанка, улетучившаяся свинья… тут у всякого крыша съедет. Только бы он это выдержал.
– Он ведь не один, мы всегда рядом!
– Да, это точно, никаких сомнений! – воскликнул Саша.
Несколько минут они ехали рядом по пустому шоссе, не говоря ни слова. Каждому вспоминался безнадежно потерянный взгляд их общего друга, когда тот вернулся из студии с пустыми руками. «Тетрадь украдена…» Им показалось, что он вот-вот расплачется.
Впрочем, друзья знали, что Гомер быстро поддавался печали, но ведь он мог быть и отважным, и решительным. Он доказал это за пять лет их дружбы, а уж в последние дни – особенно.
Прежде чем попрощаться, Лилу и Саша согласились в том, что появление Биби в жизни Гомера привело к целому каскаду приключений, все кругом наконец-то ожило! Что до кражи тетрадки Давида Пима, то никто так и не понял, какой вывод из этого мог последовать, за исключением одного: там содержалось нечто имеющее для кого-то большое значение. Например, для таинственного бродяги.
Уехав от Гомера, они только сейчас, у гаража Гольдберов, впервые взглянули друг другу в лицо. Несмотря на усталость и недостаток сна, в глазах у обоих горел огонек, зажженный их нерушимой дружбой и жаждой приключений.
– Что ж, до завтра? – сказал Саша.
– Ага. Смотри же, возвращайся.
Не надо быть пророком, чтобы понять: у парня не было никакого желания возвращаться домой. Лилу провожала его взглядом, пока он уезжал все дальше, яростно крутя педали и крепко вцепившись в руль. От тревоги за него у нее сжалось сердце.
* * *
– Это ты, Лилу?
– Да!
Она пробежала несколько ступенек вверх – до комнат, в которых жила ее семья.
– Привет, мам.
Ее мать, сидя у кухонного стола, чистила картошку. Несмотря на усталость от заботы о пятерых детях, Сильвия Гольдбер выглядела сегодня очень привлекательной: она подкрасила глаза, такие же черные, как у дочери, и надела голубое платье, подчеркнувшее и ее пышные формы, и прекрасные темные волосы.
Лилу вдруг нестерпимо захотелось обнять мать. Она подошла к ней и заключила ее в объятия, вдохнув аромат духов, подаренных ей сыновьями на сорокапятилетие.
– Ой, доченька… – От удовольствия Сильвия даже охнула. – Как прошла твоя вечеринка?
– Да это была никакая не вечеринка, просто мы хотели отметить наш переход в пятый класс.
Она села напротив матери и взяла нож, чтобы помочь ей с картошкой. Из глубины дома доносилась радиопередача о женской психологии: Сильвия Гольдбер обожала такие программы.
– Я тобой горжусь, дорогая.
– С чего это? – удивилась Лилу.
– Потому что ты перешла в пятый.
– Знаешь, это совсем не подвиг!
Положив картофелину, мать взглянула на нее мягко и немного
