Форма входа
Читем онлайн Ego - эхо - Вера Лукницкая
Шрифт:
-
+
Интервал:
-
+
Закладка:
Сделать
Мама отпустила меня в лес за ягодами с ее сослуживицами. Женщины улыбаются, любопытные, - им надо во все влезть. Страсть как хочется. И они мало-помалу, издалека заводят разговор о Кавказе, о бабушке, о дедушке... Ах! Эти "проводницы", все они хотят как лучше... И я уже все понимаю! Вот оно это... Я ахнула раньше, раньше, чем они произнесли. Это не они сказали. Это я сама. Дедушки нет! Он умер! Он еще в поезде... Я это знала. Только все бежала от этого, и за ягодами - тоже.
Я презирала этих чужих кумушек за их слабость, за их ничтожное любопытство, которое ранит. Но не могла мстить, даже сразу простила слезами: дедушка не разбудил меня, мне ведь жить надо. Отдохнуть вперед. И добреть вперед.
Дед был очень строг и отчужден от всех. Жил в себе. Домашние робели перед ним, а я - нет. Он был огромного роста, грузный, с нависшими на глаза бровями.
Когда приезжал с работы, все как мышки, забивались в разные щелки. Кто в сад, кто к соседям, кто в нашу любимую кладовку.
Ко мне у дедушки было странное, совсем не подходящее к его облику чувство разливной нежности. Он еще любил мою маму. Но мама всегда была где-то?.. Оставалась у нас обоих мечта о ней. И грусть. Эти две живые вечные тетки - Мечта и Грусть объединяли нас. Дедушка доживал свою жизнь. Оставалось совсем чуть-чуть. Я свою начинала... на сколько? Уличная цыганка нагадала 74. Пестрый табор тогда плясал, продвигаясь с подводами по нашей улице к Бештау на летние гастроли.
Взрослых на подводах не было, только маленькие ребятишки, но все равно лошадям тяжело тащить в гору палатки и утварь. Маленькие цыганочки в длинных юбках, бусах и денежках, приплясывая вокруг меня, напевали тарабарщину.
Я запомнила:
Ту балвал, тубалвал
Ссутовая нель.
Сау марза марока ресса
Ум-па-а-ля-ля!
Девочки хватали мое платье и прыгалку. Я отдала им прыгалку. Они показали мне, как дергать и трясти плечиками, как крутиться, как петь эту белиберду. А сами, как стеклышки в калейдоскопе, так заблестели, закрутились, что вот они уже далеко, за скалами...
Я еще не представляла таких замысловатых цифр - 74, но запомнила. Думаю, и веселая цыганка их не знала, слишком неправдоподобными тогда цифры выглядели. Ляпнула, да и все.
Я не поверила. Но куска пайкового хлебца - постнэповского, "курортного", дедушкиного - лишилась по честному сговору с молоденькой, весенней плясуньей еще авансом.
И хорошо сделала, что не поверила...
Я всегда ждала дедушку с работы у горной нашей Гремушки по веснам и летам. Поджидая его, собирала светло-сиреневые с белыми прожилками подснежники, синие, как мамины глаза, пролестки, густо-лиловые ковровые пахучие фиалки. Наш лесок был переполнен пестротой и благоуханием. Желтые баранчики - кисточки на ножках - в зеленом, бархатном венчике сладко-сладющие у самого основания.
Дожидаясь гудка паровоза, я собирала целый ворох разноцветья и до встречи с дедушкой "хоронила" его между скользкими камушками в ледяной воде Гремушки, а баранчиков наедалась до приторности...
У Гремушки дед подхватывал меня одной рукой в охапку, в другой он нес портфель, полный линованных красными и синими линиями, писанных чернилами листов, засыпанных моими цветами. Я визжала, а дед тихо смеялся, щурился, перескакивал по воде с камушка на камушек.
Это была наша третья тетка - Радость. Только для нас двоих.
Толстый и сочный, навеселе, дед затягивал по дороге нашу секретную песенку. Секретное в ней было то, что упоминался мой Сереженька.
Я его давно выдумала и назвала, как дедушку. Но надо было его "узаконить", и дедушка мне помог: переделал на наш лад веселую песенку, с условием, что не только из-за него будет выбрано это имя для правнука, но еще в память и честь дедушкиного святого - святого Сергия Радонежского. Я согласилась на условие. А кто это такой, он потом рассказал мне по дороге домой.
Мой сыночек жил параллельно. Не знаю точно, видел ли его дедушка, верю, что да. Должен был видеть. Я этого хотела. Но не спрашивала. Песенку ведь мы пели втроем...
А шуточной песня стала потому, что кроме моего Сережи и дедушки Сергея в нашем доме это имя вечное.
Сергей - дед,
Сергей - сед (дедушка).
Сергей мальчик
Домосед (мой Сереженька),
С ними Ольга Сергеевна (бабушка),
И Евгения Сергеевна (мама),
Ну и Зоя Сергеевна (тетя),
Катерина Сергеевна (бабушкина сестра),
Вся деревня Сергеевна,
И соседка Сергеевна (Анна Сергеевна),
Раз-го-ва-а-ри-ва-ют:
"Ай, да мы ребята,
Ай, да комсомольцы.
Браво, браво, браво молодцы!"
Почему он вставлял ни к селу ни к городу слово "комсомольцы" - загадка. Ироническая. Как все советское у деда.
Такая вот песенка... А вдруг это от нее пошла мечта о "моем сказочном комсомоле?"
А что? Заложилось в подсознание слово. Оттуда я и сочинила понятие "мой комсомол"...
А дальше все шло своим чередом: дома после обеда дедушкино настроение менялось. Он становился грустным, тогда ловил меня, усаживал на левое колено, окольцовывал тяжелой ручищей, как удав крольченка, и через меня брал аккорды, перебирал струны гитары, которая упиралась у него в правое колено. Так аккомпанируя, он напевал мне, а скорее себе самому, обязательную, как молитву, одну и ту же песню на слова Дельвига и музыку Глинки:
Не осенний мелкий дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман:
Слезы горькие льет молодец
На свой бархатный кафтан.
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет!
Пей, пей, тоска пройдет!"
Не тоска, друзья-товарищи,
Грусть запала глубоко,
Дни веселые, дни радости
Отлетели далеко"
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет!
Пей, пей, тоска пройдет!"
"И как русский любит родину,
Так люблю я вспоминать
Дни веселые, дни радости,
Как пришлось мне горевать"
"Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдет!
Пей, пей, тоска пройдет!"
-А где бабушка?
Это я вернулась зимней ночью с работы, с пайкой хлеба. Я привожу его домой для маленького двоюродного брата Игорька, - и мешком картофельных шкорок. Баба Катерина никогда не отвечала сразу. Она молча подхватила мешок, стала сортировать, разбирать шкорки, поставила кастрюлю с водой на плиту.
В доме пусто, неуютно, не могу привыкнуть к этому чужому жилью. Игорек уже спит, жалко, тогда отрежу, пожалуй, капельку хлебца себе. Мальчик живет у нас уже больше года, его туберкулезный отец - в Минводах, подыскивает себе работу и никак не может ее найти. А скорее всего - не хочет.
-Она в госпитале, дежурить ушла. Там заболела Карповна, дочка ее прибегала, помрет, наверно. А ты чего это так мало принесла нынче? И подмерзлую.
-Они столько дали. Я теперь меньше приезжаю к ним, учусь стеклодувному ремеслу после работы, вот они и жадничают. Хорошо, что бабушка теперь работает, тоже будет хлеб получать. А за ночные смены ей будут приплачивать, и я смогу не прирабатывать. Лучше буду ездить на монтаж подстанции, набираться опыта. А Запольские пусть подавятся своим ржавым салом. И Валька стала совсем кривая, раньше чуть заметно один глаз повыше другого был, а теперь один высоко на лбу, и бровь над ним, а другой совсем низко, и бровь нависла. Но это ей не мешает важничать и изображать из себя госпожу. Это она была моей "барыней" в пьесе "Три эпохи" в школе. А теперь... я украла у нее кусок сала.
Господи, сколько зла во мне! И подумать только, как бывает: сама украла и сама ее презираю. А дело начиналось так. Позвали они меня как-то, дали кукурузной мамалыги, я ела, а они спрашивали про маму, за что она сидит; отвратительное ощущение неискренности, притворства - мне противны стали эти разговоры. Сами они живут непонятно как, никто в доме не работает. Валя училась со мной в ФЗО от скуки, а работать не пошла - удалось демобилизоваться. Юра, ее старший брат, не воюет, не работает, и мать не работает, а живут без нужды, как будто их не касается война. Много разной мебели, и старой и новой наставлено. И все там в порядке: и пшенная каша со свиными шкварками, и тепло, и в тюрьме никто не сидит. Даже не верится, что так бывает. Когда я собралась уходить, Ксеня, Валина мать, сказала, что мне, бедной девочке, поможет, а я тоже немножко им помогу по хозяйству. Я не желала сочувствия. Молча я топила печки, стирала, мыла, убирала и гладила белье.
Дом у них очень большой, много комнат и наверху что-то есть - не видела, не то, что наш был - две комнаты смежные. Ксения Германовна разговаривала, улыбалась узкими губами, и даже еще раз покормила. А когда прошла неделя, она дала мне ведро картофельных шкорок и сказала, что это очень ценная вещь, чтоб я отнесла домой. Я отнесла, мои обрадовались и снова послали меня к Запольским. Я уставала, но еще больше злилась на этот дом: я не могла понять, как это так, что есть подобные дома, когда вокруг все нуждаются. Но получала в конце недели свои шкорки и продолжала к ним ходить. С Валей почти не разговаривали - некогда было, да и нечего. Ну какие мы подруги теперь? Прислуга я ее настоящая, она даже брезгует мной: например, мой ватник не позволяет вешать вместе с ее пальто. Как будто мой ватник хуже. Мой ватник - герой трудового фронта, между прочим, а она - дезертир с этого фронта.
На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Ego - эхо - Вера Лукницкая бесплатно.
Похожие на Ego - эхо - Вера Лукницкая книги
- Тайный русский календарь. Главные даты - Дмитрий Быков - Искусство и Дизайн