Его темные зрачки казались провалами, в которые ее затягивало. Она встала и протянула руку за записью.
– Это… это ты написал! – сказала она с внезапным озарением.
Их пальцы соприкоснулись. Он улыбнулся. Секунду она смотрела в эти темные провалы – и сила тяжести вдруг исчезла. Она падала. Она падала – и более пугающего и волнующего чувства никогда раньше она не испытывала!
– Тебе надо бы отдать запись кому-то, кто сможет с ней что-то сделать, – промямлила она.
– Поэтому я и даю ее тебе.
– Мне? – Почему вдруг ей? Коул наверняка знает массу профессиональных пианистов, которые могли бы исполнить для него эту вещь. – Я… – Она обхватила футлярчик пальцами, скользнув по его коже. – Боюсь, что я не понимаю. Но – спасибо.
Коул сложил ноты и спрятал их в табуретку, где оказалась целая кипа похожих листков.
Она шагнула ближе и положила ладонь на закрытую крышку пианино. Она уже три дня не садилась за рояль, и после такого множества острых эмоций и с кипящим в ее голове «Ясновидением» потребность играть стала непреодолимой.
– Можно? – спросила она.
Коул кивнул. Она открыла клавиатуру. Он подвинулся, освобождая ей место на табуретке. Она тихо нажала одну из клавиш и начала осторожно подбирать его мелодию.
– Ты по-прежнему собираешься найти Джаспера? – спросил он.
Ана негромко наигрывала, обдумывая его вопрос. В Большом Лондоне было не меньше шестидесяти сумасшедших домов. Психпатруль и смотрители могли засунуть его в любой из них. Или же они могли сделать с ним нечто совершенно иное.
Со стороны Джаспера чистым безумием было даже думать о противостоянии Коллегии. Но, возможно, именно поэтому он и решил обручиться с ней, чтобы напомнить людям, что Коллегия способна ошибаться, а если она способна ошибаться, значит, ее нельзя считать непогрешимой.
Откровенно говоря, Джаспер обманул ее, не рассказав о данных, собранных его братом. А еще он рискнул собственной жизнью в попытке передать другим сведения, которые, как он считал, доказывают, что анализ на Чистоту – это мошенничество. А эти факты затрагивают жизни пятидесяти пяти миллионов человек.
– Я не могу оставить его гнить в какой-нибудь психушке, – сказала она. – Те данные, которые у него якобы есть. Откуда они у него?
– От его брата, – ответил Коул. – Том Торелл был дипломированным биохимиком.
Ана вспомнила несчастный случай, произошедший с Томом. Том только начал работать в исследовательском отделе «Новастры», когда сорвался со скалы в каком-то пустынном месте в Дорсете и утонул. Мог ли он найти что-то неправильное в анализе на Чистоту? Не убили ли его за то, что он попытался обнародовать свои выводы?
На мгновение Ана отбросила свою злость на Джаспера и попыталась поставить себя на его место. Он захотел отомстить за брата, подорвав престиж Коллегии. Конечно, его отношения с Аной способствовали этому – он обручился с девушкой, чей первоначальный анализ на Чистоту почему-то оказался неправильным, но в глубине души она была уверена, что это не единственная причина, по которой он пошел на их обручение. В те считаные разы, когда они виделись после ее пятнадцатилетия, он ни разу не расспрашивал ее об отце. И, видимо, считал, что сможет передать данные какому-то бывшему или настоящему члену секты «Просвещение» так, чтобы его не поймали. Если бы все пошло по плану, то в какой-то момент после их обручения «истина» стала бы всеобщим достоянием и на Коллегию начались бы нападки. Джаспер не намеревался заключить с ней союз, основанный на заведомом обмане. Она узнала бы правду об анализах на Чистоту. Возможно, он даже признался бы ей в том, что сделал.
– Ты и тот тип, с которым встречался Джаспер, по-прежнему входите в секту «Просвещение»?
– Да.
– А я думала, что вам не позволяется выходить с территории поселения.
Коул выгнул брови:
– Но тем не менее я здесь.
Ана поспешно отвела взгляд. Ей не хотелось, чтобы он смотрел на нее и разговаривал с ней вот так: из-за этого плечи и затылок у нее покрывались гусиной кожей. Рядом с ним невозможно было оставаться нормальной.
– Значит, психпатруль, который замел знакомого Джаспера, должен был забрать и доказательства, – проговорила она, глядя на пианино.
– Насколько я знаю, копий было две. У Джаспера оставалась вторая.
Ану словно молнией ударило. Еще одна копия! Возможно, доказательства все еще существуют! Джаспер знал, что его собираются захватить: у него наверняка должно было хватить времени на то, чтобы спрятать диск. Если ей удастся найти Джаспера, то она сможет не только сказать его матери, где он, но и помочь ему получить обратно диск, доказывающий, что анализы на Чистоту – это подделка. Тогда она будет точно уверена в том, что никогда не заболеет.
– Нам надо его найти, – сказала она. – Нам надо выяснить, что с ним сделали, чтобы его отец смог надавить на Коллегию и освободить его.
Ее охватило радостное возбуждение, и она начала играть ту часть «Ясновидения», которую успела разобрать. Без дамоклова меча Большой Тройки она станет другим человеком. У нее будет будущее, ей можно будет не ждать со страхом того дня, когда ее разум восстанет против нее. Горьковато-сладкая мелодия лилась из-под ее пальцев. Поглощенная контактом с клавишами, она продолжала играть, пока заново не сплела воедино все элементы пьесы, пока угли не потухли и в кубрике не стало холодно. Когда она остановилась, было далеко за полночь, а Коул исчез.
16. Бензидокс
Много часов спустя Ана проснулась в кубрике. Она сильно проголодалась – и, похоже, кроме нее на «Энкиду» никого не было. На камбузе она нашла кусок хлеба, оставшийся после вечерней трапезы. В холодильнике и шкафчиках оказалось пусто. Она съела чуть зачерствевший багет, а потом приняла душ. Снова надев джинсы и шоколадно-коричневый свитер Коула, она вылезла на палубу и с изумлением обнаружила, что они снова пришвартованы недалеко от Камденского рынка. На другом берегу канала были видны лотки, вокруг которых бурлила толпа: люди присматривались, покупали, продавали. До нее донеслась восточная музыка и далекий ритм какого-то электронного инструмента.
Она вернулась в кубрик и стала искать ключ, чтобы запереть люк в рубке. Она решила выйти на берег и купить себе поздний завтрак, а потом – теплое пальто.
– Привет! – крикнула запыхавшаяся Лайла. Она с шумом спустилась по трапу, неся коробку с пиццей. Ее интерфейс проецировал мультяшных гремлинов. Они разрывали картонную коробку и с чавканьем пожирали пиццу. – Коул предупредил, что ты поздно проснешься, но я боялась тебя не застать. Я принесла ленч!
Ана взяла теплую коробку, и гремлины исчезли. Когда Лайла спрыгнула с последней ступеньки, коробка снова ожила и заиграла веселый мотивчик. Лайла свела у груди два пальца щепоткой, и это движение отключило звук интерфейса.
– Я как раз собиралась уходить, но не нашла ключа от люка, – сказала Ана.
– А! Об этом можешь не беспокоиться. Нас тут знают. – Она подошла к полке и выудила ключ из керамической вазочки в форме совы. – Вообще он здесь, – сказала она, – на будущее.
– По правде говоря, – призналась Ана, – я собиралась поговорить с тобой об этом. Э-э… Как ты считаешь, когда мне надо будет найти себе другое жилье? У меня сложилось впечатление, что тот, кто обычно спит в каюте, должен скоро вернуться.
Лайла рассмеялась.
– А ты не знаешь? – спросила она.
– Не знаю чего?
– Это же каюта Коула. «Энкиду» – его баржа.
– О! – Смутившись и растерявшись, Ана повернулась, чтобы взять стаканы с сушилки рядом с мойкой. – Да, я знала, что это его баржа, но вроде как решила, что они с Рэйчел – пара. Он ничего не сказал насчет постели. Я даже не поняла. Наверное, тогда мне лучше поискать ту молодежную гостиницу… Как она называется? Кажется, на Гринленд-роуд…
– Ни за что! – заявила Лайла.
– Но я же не могу…
– Еще как можешь! Коул будет спать в кубрике на диване.
Ана поежилась. Вчера вечером Коул не только освободил для нее свою каюту: своей игрой она помешала ему лечь на диване. Ей было неловко соглашаться на такое. Она решила, что раз Коул и Рэйчел живут на одной барже, значит они – пара. Мысль о том, что Коул может оказаться свободным, почему-то ее беспокоила.
Лайла плюхнула картонную коробку на кухонный стол и сорвала с нее крышку.
– Вы из-за чего-то поругались? – спросила она.
От пиццы исходил острый запах томатного соуса и консервированных шампиньонов. У Аны забурчало в животе. В Общине никто не ел такие продукты, особенно девушки ее лет, которым надо было думать о цвете своего лица и здоровье своего организма, которому вскоре предстояло вынашивать детей.
– Поругались? – переспросила Ана.
Лайла вынула кусок пиццы и, переложив на тарелку, подала Ане. Ана неуверенно потрогала его.
– Ну, может, это он волнуется насчет завтрашнего вечера, – сказала Лайла.
