Именно здесь особенно отличился Карвайал. После волнений, связанных с прибытием и сражением с Хокинсом, его назначили мэром Тампико. Хотя многие испанские поселенцы и африканские рабы выступали против, Карвайал организовал ополчение и окружил отряд в составе семидесяти восьми человек во главе с Годдардом.
Действуя в качестве магистрата, Карвайал захватил все золото и драгоценные камни, которые остались у моряков, взял показания у пленников, а через три дня отправил их по длинной дороге через джунгли с перевалами и голые скалы по древнему маршруту ацтеков в город Мехико, расположенный у подножия дымящегося вулкана Попокатепетль[479].
Карвайал проявил себя человеком, способным действовать быстро и решительно, он стал уважаемой персоной в колониях. В должности мэра его использовали для «умиротворения» местных индейцев в районе Тампико. Вице-король Энрикес направлял его в бесконечные просторы пустыни на север. Он проезжал мимо рудников Сакатекаса, где добывали серебро под пыльной горной цепью с зазубренными вершинами. А рядом лежали кости тех, кто искал его. Новый мэр добирался и до пустующих земель, где кочевые индейцы племени чичимек жили среди мескитовых деревьев и койотов[480]. В лагере, засиженном мухами, Луиш Карвайал порой находил убежище от солнца под шатром из шкур павших животных. Подвиги приходилось вершить в весьма засушливых просторах…
Следует отметить, что во время всех этих приключений он почти не вспоминал о пленных англичанах. Но, возможно, Карвайал встречал некоторых бывших пиратов среди искателей работы в шахтерских городках. Именно туда ушло большинство самых предприимчивых матросов Хокинса, искавших удачу, но потерпевших кораблекрушение. Спустя шесть лет Луиш, разумеется, услышал, что этих иноземцев, некогда оставленных на его милость, в Мехико поджидала инквизиция. Он должен был знать, что их пытали и осудили как протестантов к большому аутодафе, состоявшемуся в 1574 г. (Описание этих событий приводится в гл. 6)[481].
При этой новости у Луиша наверняка должна была вновь промелькнуть короткая вспышка страха перед инквизицией. Этот страх он постарался похоронить после событий 1540-х гг. в Эворе и 1560-х гг. на островах Кабо-Верде.
Но Карвайалу показалось, что хорошая новость состоит в том, что на сей раз под прицелом оказались протестанты.
Инквизиция еще шире расставляла свои сети. Для Испании главными целями теперь стали лютеране и мориски, поскольку оказалось установленным: нацию осаждает изнутри постоянно возрастающее число противников.
Глава 5
Враг среди своих
«Почему ваше превосходительство беспокоит, где его сожгут, здесь или там? В конце концов, он все равно должен умереть!»
Страх начал распространяться во всех слоях общества. Вначале это случилось в Испании.
К северу от Севильи, где зародилась новая инквизиция, распростерлись знойные равнины Эстремадуры. Здесь находились селения, состоявшие из отдельных групп каменных домов. Они становились местом клановой изоляции. В последние дни мая 1574 г. в Эстремадуре около города Сафра произошел удивительный эпизод.
Это событие рассматривалось в широких кругах в качестве некоего предупреждения. Появилась ужасающая и пугающая змея, «доселе никогда не виданная в Испании». Приблизительно двадцать надежных очевидцев сообщили, что видели это чудовище ползающим по пастбищам в трех милях от города.
«Голова этого зверя была столь же большой, как у вола, а глаза — огромными и вселяющими ужас, морда круглая и перекошенная, хвост толстый и длинный, словно ствол дерева, туловище высокое и приподнятое над землей…» Аппетит у чудища оказался таким, что оно ежедневно пожирало двух коров. Но удивительно то, что когда весь город Сафра вышел на его поиски вместе со многими жителями соседних деревень, то оно так и не появилось — если не считать, что монстр явился одному или даже двум людям в уединенном месте.
Это ужасающее предзнаменование восприняли как знак свыше, притом — «абсолютно своевременный».
Спустя двадцать дней из Лерена для проведения расследования в город прибыл инквизитор. Он провел в Сафре четыре месяца, предоставив мрачную пищу для воображения горожан. После его прибытия зверя больше никто не видел[482].
Не нужно даже непримиримого циника, чтобы предположить: ужас горожан Сафры, узнавших о приближающемся визите инквизиции, выразился в истории о змее. После прибытия инквизитора Монтои страх перед змеем перенесли на первоначальный и самый верный объект — на фигуру офицера трибунала.
В Испании почти через сто лет после учреждения инквизиции ее служители постоянно оказывались объектом подобных чувств. И уж совсем легко догадаться, почему…
Вернемся в Севилью. В 1550-е гг. епископ и первый инквизитор Таррагона однажды днем вышел вместе со своей свитой, чтобы отдохнуть в садах, раскинувшихся на берегах Гвадалквивира. Здесь росли превосходные цветы, на небе кружили облака, отсюда открывался вид на город во всей его красе. Но за фасадом такой изысканности скрывалась сила и власть.
Сын одного из садовников, малыш двух или трех лет, случайно оказался около декоративного пруда. Он сидел на берегу и играл с камышинкой.
Паж инквизитора вырвал камышинку из рук ребенка. Садовник, увидев, что его сынишка заливается слезами, попытался сделать пажу выговор: неужели он не понял, что это была игрушка ребенка? Какое право он имел вести себя так эгоистично?
Завязалась ссора. Инквизитор, раздосадованный на такое вторжение в его мирные размышления, арестовал садовника, которого продержали в тюрьме девять месяцев с тяжелыми оковами на лодыжках[483].
Подобные истории говорят об учреждении, в котором злоупотребление властью оказывается естественным для его функционера. Страх жителей Сафры и неизбежное наказание за малейший вызов авторитету инквизитора взаимосвязаны. Напряжение после преследований конверсос не исчезло. Так как этих жертв сожгли, прочие же бежали в Португалию и Америку (Новый Свет), потребовались другие объекты. И в Испании выявили нового скрытого врага.
Как предполагалось, теперь страх должен проникнуть в самое сердце испанского общества.
Валенсия, 1535-39 гг.
Валенсия расположена на прекрасной равнине, орошаемой реками и ручьями. В XVI веке она была важным портовым городом, а по некоторым сведениям — местом назначения корабля, на борту которого находился Иона перед встречей с китом. (Полагают, что Таршиш — библейское название Испании, а назначением корабля Ионы был пункт на ее восточном берегу, в районе Валенсии).
Валенсия великолепна, ее сады полны фруктовых деревьев, а листья апельсиновых деревьев дают тень[484].
Здесь инквизиции не пришлось скучать без дела. В 1480-е гг. католические короли заменили предшествующих папских инквизиторов (см. гл. 1).
Когда в страну прибыл немецкий путешественник в середине 1480-х гг., он видел сына конверсо в сумасшедшем доме — «обнаженного, запертого в клеть и прикованного цепями. Наши спутники бросили ему несколько монет, чтобы он помолился. Он начал молиться, но на древнееврейском языке, ужасно богохульствуя перед всеми христианами, как принято у евреев. То был сын очень богатого конверсо, который тайно воспитал отпрыска иудеем. Но отца распознали из-за сумасшествия сына и сожгли»[485].
После серии аутодафе в первые годы XVI века, когда погибли некоторые из родственников-выкрестов великого философа-гуманиста Хуана-Луиса Вивеса, инквизиция Валенсии перевела свое внимание с конверсос на других еретиков.
Например, в небольшом городе Синкторрес, спрятанном в холмах к северу от Валенсии, 23 сентября 1535 г. собрали письменные показания. Это были обвинения в отношении некого Мигеля Косты. Коста служил школьным учителем в городе Синкторрес приблизительно полтора года, до этого он жил в Италии. Однако его деятельность серьезно мешала жителям деревни. Некоторые из них дали инквизиции показания об этом чужестранце[486].
Первым свидетелем стал работник фермы Антонио Гуэрон, который утверждал: Коста говорил, что Мартин Лютер «не сказал ничего плохого, а только лишь хорошие вещи». Когда монах рассказывал о буллах, выпущенным папой, Коста заявил: «Пусть монах и буллы катятся ко всем чертям! Деньги должны остаться здесь, а буллы могут отправляться к дьяволу!»
Затем, когда некий Пер Вальес отправился, чтобы сделать пожертвование Деве Марии и зажечь свечу святому Антонию, Коста воскликнул: мол, самому святому Антонию и дела нет до подношения!
Вскоре улики были собраны. Брат Антонио Гуэрона Мигель сказал, что Коста не перекрестился, когда входил в церковь, что говорил, будто не видит необходимости в исповеди…
