Малон Мулен пил из стаканчика сегодня утром.
Что, если Василе Драгонман прав?
Возможно, простейшее из решений – начать официальное расследование и сделать анализ ДНК?
33Маленькая стрелка на 8, большая – на 10
Малон плакал. Мама-да сидела рядом с ним на кровати, но он не мог сказать ей, почему так грустит.
Не мог признаться, что Гути уснул – возможно, навсегда.
Что его сердце больше не бьется, а рот не разговаривает. Что он теперь такой же… как все игрушки.
Малон понимал, что должен успокоиться. Нужно взять платок, вытереть слезы и сопли. Иначе Мама-да не уйдет. Останется в комнате, будет гладить его по волосам, говорить, что любит, что он ее большой мальчик, ее сокровище.
А он хочет остаться один, с Гути.
Раз друг не может говорить, значит, историю сегодня вечером должен рассказать Малон. Его историю. Сквозь завесу слез он видел стрелку, стоящую на карамельной планете. Самой большой из всех.
Сегодня день Юпитера. День силы. День мужества.
Мама-да никак не уходила. Сидела, прижавшись к нему, в тепле детской. Малон слышал ее мерное дыхание. Заснула? Нет. Подняла руку, приласкала его, беззвучно прошептала «тсс…». Поцеловала в шею со словами: «Уже поздно, милый, тебе пора в страну снов».
Малон понял: сегодня Мама-да не уйдет из комнаты, пока он не заснет.
Ну и ладно… Мальчик завел мысленный разговор – в надежде, что Гути сумеет его услышать.
Он знал наизусть историю про Юпитер.
Она самая важная, мама все время это повторяла. Именно ее он должен будет вспомнить, когда наступит момент.
Момент улететь. И вовсе не в страну снов, как хочет Мама-да.
А в лес людоедов.
В этот момент Малон должен быть очень-очень храбрым. От чудищ можно спастись одним-единственным способом. Потом будет слишком поздно. С самолета не спрыгнешь. Мама сказала, что есть всего одно место, где людоеды никогда его не найдут.
Она заставила Малона пообещать, что он будет думать об этом каждый вечер. Думать, повторять слова, пересказывать их Гути, но только ему.
КАЖДЫЙ ВЕЧЕР
Снова и снова думать об укрытии.
Сверхсекретном. И самом простом на свете.
34Сегодня на заправке я сдрейфил и не сказал своим, что мне нечем платить за бензин. Не мог расстроить их в первый день отпуска.
Желание убить
Взял 11,78 литра на 20 евро… вылил на землю и кинул окурок.
Не нравится: 176
Нравится: 324
www.jelanie-ubit.com
Прожекторы башен-близнецов маяка на мысе де ла Эв каждые двенадцать секунд освещали обрывистый берег.
Василе мысленно отсчитывал время. Мощный фонарь позволял взбираться по нависшей над пропастью террасе, сплошь заросшей кальцефилами, но береговую линию и чернильно-черную поверхность моря внизу он видел плохо.
Двенадцать секунд.
Василе направил фонарь на свой мотоцикл, оставленный между двумя белыми скамейками, чуть в стороне от пустой парковки. Байк стоял прочно. От порывов ледяного ветра у Василе то и дело сбивалось дыхание, развернуть карту еще раз он не рискнул и мысленно восстановил в памяти цветные кружки, линии и стрелки – результат долгой кропотливой работы по сопоставлению данных.
Сразу после полудня Василе купил новую карту, перенес на нее все значки, потом взял фломастеры, надел наушники и несколько часов гонял по кругу истории Гути, которые переписал на свой плеер. Слушал, возвращался назад, искал расхождения, пытался выделить место, в котором сходилось большинство воспоминаний Малона.
«Я должен найти общий знаменатель!» – твердил он себе, продираясь сквозь заросли темного можжевельника. Здесь. В колючих джунглях, цеплявшихся за рукава его мотокуртки «Беринг»[49], дорогой, почти новой. Накрылась одежка…
Какого черта он тут делает?
Василе осторожно двигался вперед по скользкой траве, светя фонарем себе под ноги. Он не мог избавиться от мыслей об угрожающей эсэмэске «с видом на могилу», рассудок нашептывал: «Вали отсюда! Садись на байк и возвращайся в город – к свету и людям!» Спастись бегством не позволяли мысли о Малоне.
Он не мог забыть, как мальчик стоял на верхней ступеньке лестницы, напуганный, дрожащий, не решаясь спуститься во двор. Последние капли дождя и тонкий ручеек воды на асфальте казались ему непреодолимым препятствием.
Василе решил, что проведет рекогносцировку и, если интуиция его не подвела и все элементы окажутся на месте, больше сюда не вернется, даже средь бела дня. Позвонит Марианне Огресс.
Она будет вынуждена вмешаться.
Свет фонаря не позволял определить, где кончается плато и начинается пропасть. Если он как полный идиот сорвется вниз, сразу его точно не найдут, а потом изуродованное солью и нефтью тело вынесет на один из пляжей или прибьет к берегу в гавани.
На сей раз он избавился от мрачных мыслей, вспомнив об Энджи. Нужно послать сообщение. Взбодрить себя. Успокоить ее. Назначить встречу дома, в Резиденс де Франс. Много времени ему не понадобится, смотается туда-сюда на мотоцикле – всего-то десять километров.
Телефон тренькнул – сообщение ушло. Василе посмотрел на часы. 22:20.
Чайки затихли. Море нашептывало ночи колыбельную.
Двенадцать секунд.
Луч маяка ослепил Василе и заскользил на север, на мгновение высветив пляж и отхлынувшую воду.
Четыре башни. В один ряд.
Замок Малона!
У Василе бешено заколотилось сердце. Нет, ему не померещилось.
Он прищурился, вглядываясь в поверхность моря, по которой закат разбросал золотые блестки.
Пиратский корабль.
Черный.
Расколотый пополам.
Василе постарался сдержать возбуждение.
При следующей вспышке он увидел странные дома и голую стену за ними.
Тени, людоеды?
Мог ли Малон жить здесь?
Что, если он заблуждается, принимая фантазии ребенка за реальные факты, и пытается решить загадку, опираясь на них, как на Розеттский камень?[50]
Василе попытался прикинуть расстояние до аэропорта, до Мон-Гайара и до Манеглиза, понимая, что без помощи полиции не обойдется. Да, он нашел «то самое» место, но обыскать эти замогильные хижины удастся только по судебному ордеру. Возможно, призрак матери Малона все еще здесь, как и тайна его рождения?
Через четверть часа он пошел назад, к мотоциклу, воспользовавшись расчищенным проходом. Фонарь освещал следы человеческого присутствия – окурки, пустые пивные бутылки, старое костровище.
Стоянка была совсем рядом, за можжевеловой завесой, и тут снова подал голос мобильник.
Энджи.
Семь слов. Ошибка на ошибке.
Буть астарожен. Жду тибя. Целу
Василе почувствовал, как по телу разлилась волна тепла, словно бесшумный двигатель заработал в полную силу, ускорив работу сердца, подстегнув желание немедленно вернуться на бульвар Клемансо и укрыться в объятиях любовницы.
И как его угораздило влюбиться в парикмахершу?
Да вот угораздило…
Он улыбнулся и пошел дальше, наступая на обрывки критмума и морской капусты. Не глядя коснулся указательным пальцем телефона, и лицо Энджи растаяло в темноте.
Байк лежал на земле.
«Похож на раненое животное, сбитое на шоссе и оставленное умирать…» – подумал он и кинулся бежать. Порывы ветра толкали в спину, раздували куртку, но опрокинуть машину весом в триста килограмм точно не могли.
Тусклый фонарь метрах в ста от парковки давал мало света, и Василе наклонился, чтобы оценить потравы. Он смотрел на двухколесного друга и терялся в догадках.
Что это было? Авария? Угроза? Кто-то намеренно опрокинул мотоцикл, толкнув его бампером? Нет, был бы слышен звук удара. И следы бы остались. Значит, это дело рук человека, который пришел один и двигался совершенно бесшумно. Но зачем?
Василе принюхался и не уловил запаха горючего. На хромированных деталях царапин от гудрона осталось не больше, чем на кожаной куртке от шипов ежевики.
Нужно успокоиться. Наверняка он сам плохо закрепил подпорку, не учел угол уклона. Страх и спешка сделали свое дело. «Кретин несчастный! Ты не создан для подобных эскапад, вот и не лезь!» Нужно как можно скорее передать Малона на попечение полиции. И встретиться с Энджи.
Заняться любовью.
Сделать ей ребенка.
Эта мысль, не подкрепленная мысленным образом, оказалась последней.
Он погрузился во мрак.
Запах. Боль.
Василе не знал, как долго был без сознания.
Несколько минут? Больше часа?
Удар по затылку отдавался невыносимой болью во всем позвоночнике, на ноги чудовищной тяжестью давил мотоцикл, грозя расплющить голени и коленные чашечки. Василе попытался оттолкнуть Guzzi, но из этого ничего не вышло. Он в западне.
Шлем откатился в сторону на несколько метров и лежал на асфальте, как отрубленная голова.
