Выписываю.
• Вставать рано.
• Много контактов с дураками, как среди учащихся, так и среди администрации.
• Платят мало.
• Приходится проповедовать вещи, в которые сам не веришь до конца, и от многих повторений они стираются.
• Престиж незначителен.
• Много приходится разговаривать, портятся связки.
• Трудно все время находиться на виду у людей, вообще все время работать с людьми, особенно с детьми.
• Много ненужной бюрократии, обременяющих документов.
• Всегда есть страх, что талантливых и любящих тебя детей ты увлекаешь на опасный путь, наш мир не для них и т. д.
• Отсутствуют перспективы роста.
• Русской литературы очень мало, она быстро исчерпывается.
• Чтение сочинений и прочих домашних работ отнимает много времени, и это скучно.
• Дети могут при первом же конфликте обвинить тебя в педофилии, и не отмоешься.
• Среди коллег преобладают рутинеры, пожилые и не очень счастливые люди.
Достаточно.
Теперь пишем — точней, придумываем — своего рода антонимы ко всем перечисленным вещам. То есть ищем ту профессию, в которой бы все обстояло ровно противоположным образом.
______________________________________
______________________________________
______________________________________
______________________________________
______________________________________
______________________________________
Это и будет профессия вашей души — то, чем вам надлежит заниматься.
Итак, на моей идеальной работе:
• Вставать можно в любое время, лучше поздно.
• Контактов с дураками нет, вообще контактов мало.
• Платят много. (Заметьте, тут вообще обратная пропорция: чем меньше общаешься с дураками, тем больше платят.)
• Делать приходится только то, во что действительно веришь.
• Престижно.
• Можно много молчать.
• Можно много времени проводить одному, в крайнем случае среди взрослых.
• Документов никаких.
• Вредных последствий (для детей) — никаких.
• Есть карьерная перспектива.
• Круг занятий огромен, край работы непочат.
• Помимо рабочего времени, нет никаких домашних заданий.
• Педофилия исключена.
• Коллеги молоды и счастливы.
Подозреваю, что под все эти определения подходят только три профессии, которые бы мне в наибольшей степени подошли. Первая — оператор ракетной установки, но там возможен подъем по тревоге. Вторая — смотритель маяка, но там трудно с карьерной перспективой. Идеально совпадает только танцор танго — нанятый для ресторанов либо тренирующий богатых бездельников; вместо карьерной перспективы есть перспектива удачного брака, работа в основном по вечерам, одна моя знакомая как раз туда ходила, пока не доходилась до того, что перестала быть моей знакомой.
Вот же как крепко, черт, всё сидит в подсознании!
То есть я хочу быть тренером танго, тем, к кому он а ушла.
Надеюсь, вам повезет больше и вы не саморазоблачитесь так позорно.
21 августа объявляется днем вашей истинной профессии, которую еще не поздно освоить.
Листок из книги — тот, на который выписали десять или сколько там пунктов ненависти к своей профессии, — вырываем и жжем.
Иначе эти мерзости так и будут нас мучить.
Не смотрите, на обороте там ничего нет. Я сегодня добрый.
До конца дня позанимайтесь этой идеальной профессией. Что до меня, включаю «Roxanne» и танцую один.
22 августа
Сегодня мы будем учиться передавать мысли на расстоянии.
Это полезный навык, даже если у вас ничего не получится с деньгами, если вы вылетите на одной из развилок или — бывает — сами решите прервать упражнения, помня, чем за это заплатите. Иногда решительный поступок важней тупого послушания, и, как знать, не больше ли повезет тому, кто соскочит. Во всяком случае я его не порицаю.
Итак, телепатия. Это вещь совершенно естественная, многажды доказанная и несложная, но вокруг нее наворочено много ерунды. На самом деле эфир соединяет всех, волны в этом эфире может порождать любой, и задача лишь в том, чтобы настроиться на правильную волну. Надо войти в состояние эфира, как входим мы в состояние Квартала. Нет ничего глупее, наивней, пошлей, чем пялиться в пространство, изо всех сил повторяя заветную мысль, даже губами шевеля, — а девушка-реципиент вместо «Дай мне эту шоколадку» все равно слышит «Дай мне» и тупо ухмыляется, и, естественно, не дает.
Сколько раз я видел эту наивную мыслепередачу вроде фокусов Мессинга, сколько раз сам ею занимался — мысли были идиотские, типа «Обернись» или «Вернись», — и не понимал простейшей техники: ты можешь хоть стену пробить лбом, но работать без настройки еще глупей, чем умолять выключенный телеф он, чтобы тебе привезли пиццу. Был такой анекдот про чукчу.
Напоминаю, что при телепатии не надо повторять про себя мысль, вообще не надо вербализовать ее. Передается ощущение, желание, и уж на этой волне можно прочитать про себя какие-нибудь стихи или представить животное, если транслируется животное.
Эфир, соприкосновение с ним, выход в него — все это осуществляется на одной, довольно тонкой эмоциональной волне, называемой «печаль», но это название неточное. Это чувство, которое на острове Ифалук называется фаго, то есть сочетание любви, сострадания, невыносимой жалости, умиления, любования. На Ифалуке для большинства сложных эмоций есть простые и краткие названия. Поскольку соприкосновение с эфиром всегда вызывает в душе именно фаго, — вам надо прежде всего как-то вызвать эту эмоцию у себя, для чего хорошо подходит прослушивание песни «Белые кораблики».
Белые кора-а-аблики, белые кора-а-а-абликиПо небу плывут,Белые кораблики, белые корабликиДождики везут…
Это ужас что такое. Я вообще не понимаю, для какой жизни готовила людей советская власть, если накачивала их такими порциями сентиментальности. Тут был, вероятно, дальний умысел. Человек, воспитанный на «Белых корааааабликах», в результате шмякался о жизнь с такого размаху, из него так летели брызги, что потом он уже не смел рыпаться. Чем иначе объяснить все эти мультики с добрыми зайцами, мышами, ежами, все эти картинки Сутеева, все эти старческие слюни кровавой некогда страны, которая под занавес научилась действовать гораздо более тонкими методами? Ведь мальчик, воспитанный на «Белых корабликах», попадал потом в армию, в кузницу, где его мяли и плющили, и выходил оттуда со стойкой ненавистью к любой доброте. А если он был человек сильный, то отковывался, конечно, во что-то прекрасное — но только для того, чтобы потом тридцать лет ржаветь и гнить: вот так поступала с нами Родина. Вы почти достигли кондиции, ваше фаго сменилось злостью, вы почти плачете злыми слезами. Это и есть состояние местного эфира, эмоция, до которой не додумался никакой Ифалук: слезная злоба, смесь сентиментальности и ненависти, и чувство даром потраченной жизни, которая так вас обманула, что вы не верите уже вообще ничему. Вы поймали волну страны, вышли в ее кодировку. Вы ведь собираетесь телепатировать мысль соотечественнику? Вот теперь он вас услышит. Представьте его.
Представьте конкретно и точно, со всеми привычками, запахами и словечками того человека, с которым стремитесь связаться. Представьте, что он делает в это время суток. Представьте, что способно ввергнуть его — ведь вы его знаете хоть сколько-нибудь — в то самое состояние умиления и злобы. Спойте ему «Белые кораблики», а потом что-нибудь из свежего русского шансона. Есть контакт? Думайте мысль. Думайте ее не слишком упорно, а как бы между прочим, постоянно вписывая в тот же контекст умиления и злости, представляя известные вам факты его биографии, которые он вспоминает по ассоциации в минуты особо сладострастного унижения. Вспоминайте его обманутые ожидания, его попранные надежды, его отвергнутую доброту. Это наш эфир, мы все им дышим. Говорите с ним мысленно, через две-три фразы повторяя задуманную мысль. Без особенной навязчивости. Лучше всего экспериментировать со стихами. Стихи вообще хорошо ложатся на ситуации обманутой доброты, неосуществленного подвига, невостребованных дарований. Стихи в такие минуты могут вышибить слезу. Не в страхе, не в отчаянии, а в легкой похмельной раздавленности они действуют сильнее всего: «И наутро заместо примочки водянистые Блока стишки». Что Блок! — я однажды с похмелья расплакался над стихами Николая Грибачева «Осенний лист навел на размышленья», но, правда, это было очень сильное похмелье.
Как узнать, подействовало ли? Очень просто. Позвоните ему вечером или напишите, и спросите, какие стихи вспоминались ему сегодня в то самое время, когда вы с ним связывались. Или еще проще. Он ведь может не признаться. Он впал в ту эмоцию, которой принято стыдиться. Тогда ладно. Тогда вы просто почувствуете в ответ от него волну необычайно сильной, химически чистой, обжигающей ненависти — той ненависти, которая уже похожа на любовь; мы и принимаем ее чаще всего за любовь к Отечеству. Потому что как же не любить Отечество, способное вызвать у нас чувство такой силы? Вот эта волна жгучей ненависти непременно должна дохлестнуть до вас, и это значит, что вы попали в точку. Вы попали в точку, блядь. Все у вас получилось, даже если он потом не признается.
