— Таточка, ты только не нервничай, — успокаивающе говорит сестра.
— Как тут не нервничать, — допиваю большими глотками теплый чай, это немного успокаивает, — Влад, написал, чтобы я не смела вешать на него своего ублюдка. А если ребенок его, то меня лишат родительских прав, а они с невестой воспитают достойного человека, — втягиваю побольше воздуха и вытираю остатки слез, — в общем, я послала его на хер и внесла номер в ЧС.
Описать не могу как больно мне было читать эти СМСки. Каждая буква как осколок стекла втыкалась в сердце, разрывая его на мелкие кусочки. Раньше я думала, что Влад порядочный мужчина и будет нечестно скрывать от него сына. Получив порцию словесных помоев, хотела напомнить свои слова о том, что он мой второй любовник. Но угроза лишения родительских прав остудила пыл, и ради сына я решила не продолжать конфликт. Не стоило искать Влада. Лучше бы в моей голове остался образ, который я выдумала.
— Это ты правильно сделала, — одобрительно говорит Алена, — тебе такой не нужен. Если наши с ним пути когда-нибудь пересекутся, разберу его на атомы.
— Лучше не надо, — торопливо остужаю ее воинственность, — не напоминай обо мне, а то еще заберет мою крошку.
— Я ему заберу… так заберу, что в будущем ни одна виагра не поможет. Значит так, — Леля включает режим наседки-командирши, — сейчас ты расслабляешься, не думаешь ни о чем плохом, вечером мы с Димкой поднимем тебе настроение, а завтра к родителям.
— Хорошо.
Откладываю телефон и спохватываюсь. Как вечером? В квартире у меня чисто, даже, пожалуй, слишком. Но я не купила подарки.
Нагуглив, что ТЦ недалеко от дома работает до девяти, и немного успокаиваюсь. Успею доковылять.
Леля обожает всякие вещички хенд мейд, а в ТЦ как раз есть чудесный магазинчик. На днях я присмотрела там красивые записные книжки. Жаль сразу не купила, не была уверена, что сестра приедет.
А пока поздний завтрак и ванная.
***
Тащусь по заснеженному тротуару, жалея, что решила сегодня выйти из теплой квартирки. Во-первых, темно, холодно и снует множество людей. Они бегают в поисках горошка, подарков и прочей новогодней атрибутики, и не все из них трезвые. А, во-вторых, Леля с Димой уже ждут меня у подъезда.
Жалею, что решила зайти в продуктовый, что так долго копалась с выбором подарков, что отказалась от предложения меня забрать на машине. Куда там, я же самостоятельная, и идти тут всего десять минут. Которые уже превратились в тридцать.
Сворачиваю в свой двор и сразу вижу Алену, выскакивающую и припаркованного внедорожника. За ней следом появляется высокий мужчина, замотанный шарфом по самые глаза. Смешной. Напугала его наша зима.
Выдыхаю, стирая испарину со лба. Осталось перейти небольшую парковку, два подъезда, и я смогу растянуться на диване и немного потюленить.
Сестра, поскальзываясь несется навстречу. Мне такая прыть недоступна, так что я осторожно шагаю, внимательно смотря под ноги.
— ТАНЯ! — истошный, полный ужаса, крик сестры оглашает вечерний тихий двор.
Недоуменно вскидываю глаза в ее направлении, а затем чувствую сильный удар в бок. Меня отбрасывает на несколько метров. Кажется, я во что-то врезаюсь. Или уже упала на дорогу?
Адская боль во всем теле. Хочу поднять руки, потрогать Пузико, убедиться, что с ним все хорошо. Не слушаются. Все тело не слушается. Только боль и страх пульсируют, с каждым ударом сердца.
Кто-то приподнимает меня за плечи, прижимает к себе. Слышу родной голос, но не разбираю слов. Кажется, Леля меня зовет.
Сестренка миленькая, дотронься до Пузика, мне необходимо почувствовать, как сын толкается. Он очень любит, когда его гладят и всегда отзывается на прикосновения.
Чувствую, как Леля трогает мое лицо, стирает что-то теплое, а затем ощупывает живот.
Толчок. Еще один…
Издаю облегченный стон, и меня затягивает темнота. Непроглядная, мучительная, пугающая темнота.
22
Таня. Наши дни
Яркий свет ослепляет. Хочется закрыться подушкой, чтобы он не мешал, и. продолжить сладко спать. Шевелю пальцами. Казалось бы, невинное движение, но почему-то тело отзывается болью в каждой клеточке. За болью приходят воспоминания, и ужас накатывает волнами.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
Где мой малыш? Что с ним?
Пытаюсь встать, но какое там, даже руку не могу поднять, чтобы вытащить иголку капельницы. Хочу закричать, позвать кого-нибудь из медперсонала, но горло так пересохло, что получается выдавить только тихое мычание.
Кажется, целую вечность вожусь на больничной кровати, пока в палату не заходят полненькая медсестра и седой врач с добрыми глазами.
— Очнулись, Татьяна Ивановна, — улыбается мужчина, освобождая сгиб локтя от иглы, — ну наконец-то.
— Что с Максимом?
— Так вот как зовут нашего богатыря, — широко улыбается доктор и пододвигает стул поближе к моей кровати. — Все с ним хорошо, учитывая обстоятельства, — мужчина открывает историю болезни и начинает листать. — Легкие сформировались полностью, дополнительная помощь при дыхании не нужна. Он пока не способен сосать, приходится кормить при помощи зонда. И небольшие проблемы с поддержанием температуры, подержим Максимку в кувезе. А вам, Татьяна Ивановна, нужно набираться сил. Кесарево — это не шутки. Оставьте волнения и страхи позади, для ребенка важно эмоционально-стабильное состояние матери.
Врач уходит, а я облегченно выдыхаю, роняя на подушку слезы. С Пузиком все хорошо. Это самое главное.
Медсестра, до этого момента не дававшая о себе знать, подходит ближе и сообщает, что сейчас принесут Максима, чтобы я могла его покормить.
Не понимаю, а как же то, что сказал доктор? Разве сына можно доставать из кувеза?
Медсестра помогает мне сесть на кровати и заверяет, что так надо. И я не спорю: очень хочу подержать малыша на руках.
Женщина аккуратно передает мне крохотный сверток и опускается рядом для подстраховки.
Руки слушаются ужасно, но я заставляю себя крепко и бережно прижать моего мальчика к груди. Трясущимися пальцами откидываю угол пеленки, закрывающую лицо крохи. Надо бы нам, наконец, познакомиться.
— Ну, здравствуй, Максим.
Смаргиваю слезы, фокусируясь на маленьком личике. Он спит.
Но почему он такой бледный? Малыш слишком маленький, наверное, не стоило его приносить.
Вскидываю непонимающий и обеспокоенный взгляд на медсестру, и она кивает, мол, все хорошо, не бойся.
Осторожно дотрагиваюсь до лобика и отдергиваю пальца. Холодный. Что-то не так.
От прикосновения сын открывает глаза, и я давлю крик ужаса, рвущийся изнутри. Радужки нет, глаза полностью белые.
Нечто, я больше не могу называть это сыном, куксится, приоткрывает рот и издает резкий звук, непохожий на детский плачь. Затем еще один протяжнее первого.
Холодный пот бежит по позвоночнику, и я резко сажусь на диване. Уснула. И что за ХРЕНЬ мне приснилась?
Если подсознание хотело мне что-то сказать, то очень хуевые у него намеки.
Обнимаю себя руками, подтягиваю колени к груди и кладу на них голову, отгоняя картинки из сновидения. Надеюсь, этот бред скоро забудется. Ведь все давно позади.
Вечер, когда выпившие кретины, решили, что украсть у отца ключи и немного покататься во дворах — это хорошая идея, а поиграть в мамкиного дристера — еще лучше, проносится в сознании стремительными кадрами.
Они разогнались по прямой и уже собирались навалить боком, как машину занесло. Не имея понятия, как вести себя с неуправляемым транспортом, водитель давил то на газ, то на тормоз и резко дергал руль.
Пока лежала в больнице со сломанной ногой, ушибом ребер, сотрясением и тянущей болью от кесарева, часто задавалась вопросами. Почему он свернул именно к нашему дому? Почему он просто не врезался в одну из припаркованных машин?
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
Я прекрасно понимаю, что думать так эгоистично. Но железо можно починить или заменить. А человеческое здоровье? Или жизнь?
У парней сработали подушки безопасности, отделались царапинами и ушибами. Я же захлебывалась отчаянием, волнуясь за сына, лежала в больнице, чувствуя бессилие.
