— Потому что ты единственный друг, какой у меня есть.
От изумления он осекается и отступает к стене.
— Послушай, послушай… От Грэма Грина мы подходим к Достоевскому. Литература может иной раз и навредить.
Я смотрю, как он наливает виски в наши рюмки. Маска веселости на его лице больше уже не может скрыть другое выражение — злобное и трагическое, как у зверя, борющегося за свою жизнь. Я же, напротив, испытываю полное равнодушие и даже облегчение.
Мы сдвигаем рюмки.
— За нашу дружбу, Кино. — Он ненадолго выходит из комнаты, когда же возвращается, замечаю, что за ремень брюк у него засунут пистолет. — Ты на своей машине?
— Нет. Приехал на такси.
— Диана знает, что ты здесь?
— Она никогда не знает, где я.
— Тем проще… сейчас мы с тобой совершим небольшую прогулку. Поедем в одно еще совсем дикое место в сельской местности. Выроем тебе яму. Я сам позабочусь похоронить тебя как следует. И будь спокоен, никто никогда не найдет твое тело.
Мы встаем и направляемся к двери. Пульези останавливается, охваченный приступом злобного смеха.
— Какой идиотизм! Ты расплачиваешься жизнью, да и я тоже, наверное, поплачусь ею из-за какой-то глупой операции, которая на девяносто девять процентов никогда не будет осуществлена. Одна из сотен, из тысяч, какую идиоты, называемые экспертами, беспрестанно готовят, чтобы оправдать свой оклад. Операции, в которых удачным бывает иной раз лишь одно название… «Кастрировать шакала»! Ну еще бы, это производит впечатление… Операции, которые останутся, если все пройдет хорошо, в памяти компьютера. Ты хоть понимаешь, что все это может быть не чем иным, как просто выдумкой Давида или какого-нибудь другого типа, какого-нибудь маньяка или безумца? Какого-то подлеца, который придумал себе профессию торговца политико-военными затеями. Он сочиняет их, подготавливает и пытается продать тому, кто попадется на эту удочку.
— Ты пьян, Пульези.
— Ты тоже, если уж на то пошло. Ну и что?
— Факты остаются фактами.
— Это верно, Кино. Факты — это факты. Пошли. Ночь не так длинна, как мне хотелось бы.
Memow остановился.
Было шесть часов вечера 11 октября. К этому времени помещения «Ай-Эс-Ти» уже опустели, и все же через полминуты на экране появилась лаконичная фраза, которую ждал Аликино.
ОД Аликино Маскаро. Закончена запрошенная проверка. Подтверждена омонимия с мистером Маскаро, сотрудником «Ай-Эс-Ти».
Аликино передал информацию компьютеру административного центра.
Свершилось. Аликино выиграл спор. Но он не испытывал ни облегчения от сознания, что избежал смерти, ни восторга от фантастической затеи, какую задумал и осуществил.
14
Спасибо, Memow.
Мы хорошо поработали.
Твой мозг стал просто удивительным. Не так уж много времени прошло с тех пор, когда твои короткие сентенции дня казались просто поразительными. Напиши еще что-нибудь.
Короткую сентенцию дня? Зачем?
Это стало хорошей привычкой. Мне нравится.
Memow выдержал долгую паузу, словно собираясь с мыслями, затем медленно, едва ли не с опаской вывел:
Говорят
Курсор вернулся назад и удалил слово.
Они говорят
И эти слова тоже были удалены.
Человек говорит нет люди говорят.
Опять все быстро удаляется.
Аликино с недоумением наблюдал происходящее. Казалось, изощренный мозг Memow внезапно деградировал. Компьютер выглядел необъяснимо беспомощным, нерешительным, неточным, и это после того, как без малейшей запинки настрочил столько страниц. Теперь курсор писал отдельные буквы, какие-то бессвязные слова и тут же спешил удалить их.
Сочинить роман
Опять не то. Опять удаляется.
«Выходит, — подумал Аликино, — мозг Memow в состоянии заметить свою ошибку, но не знает, как правильно и до конца выразить то, что хочет сказать. Что-то не ладилось в теснейшем лабиринте тончайших электрических цепей, составлявших мозг компьютера. Или, если посмотреть с еще более близкой точки зрения, казалось, будто электронам стало трудно ориентироваться в этой сети, содержавшей миллионы чипов — первичных силиконовых структур, которые действовали подобно клеткам человеческого мозга».
Курсор Memow наконец вновь повел строку. Медленно и довольно ровно.
Моя нет наша жизнь мы говорим это роман да но никто не может сказать не уточнить хорошо ли он написан.
Результат был определенно ничтожный, жалкий. Этот мозг работал ниже минимальных возможностей, заложенных еще в те компьютеры, которые были прародителями Memow.
«Невероятно», — подумал Аликино, холодея от ужаса, но набрал на клавиатуре похвалу:
Молодец, Memow. Получилось. Мы с тобой заслужили немного отдыха. Я имею в виду себя, естественно. Вот уже четверо суток как я сижу тут взаперти.
Ровно 86 часов и 27 минут.
Завтра суббота. Надеваю халат и сижу дома, остановив все часы. В воскресенье и понедельник тоже.
В понедельник, 14 октября, — День Колумба. Это праздник.
Знаешь, что я думаю.
Я не могу этого знать.
Извини. Думаю, что теперь, когда я уже больше не ОД, я проживу…
Ты больше не ОД. Ты — мистер Маскаро Аликино.
Memow прервал его. Он никогда раньше не делал этого. Кроме того, он повторил старую схему — написал сначала фамилию, а потом имя. Аликино не захотелось поправлять его.
Я хотел сказать, что проживу по крайней мере до ста лет, как Альсацио Гамберини. У меня в запасе уйма времени. Многие годы, которые смогу прожить спокойно.
Гамберини Альсацио работал до ста лет.
Слишком много.
Конечно. Твоя работа заканчивается сегодня.
Аликино прочитал эту фразу. Затем, нахмурившись, перечитал заново.
Не понял. Повтори, пожалуйста.
Твоя служба здесь, в «Ай-Эс-Ти», заканчивается сегодня, в пятницу, 11 октября 1985 года.
Он уже подумывал уйти со службы, но собирался сделать это немного позже. Вот и все.
Это вполне может устроить меня, но все же я хотел бы сам принять решение.
Ты проработал сорок лет. Тебя порадуют пенсия и премия, которую получишь в Риме.
Премия в Риме?
Денежная премия. Сукин сын.
Аликино выдержал удар. Закрыл глаза, но перед ним так и стояли эти строки на экране. Они слегка дрожали и сверкали, словно были впечатаны в сетчатку глаза. Потом он набрал фразу, почти не глядя на клавиатуру. Ему не нужно было смотреть на нее, чтобы набирать нужные буквы.
Ты не Memow.
Ответ последовал не сразу.
Вы соединены с компьютером центрального архива.
A Memow?
«Memowriter 402» отключен. Он закончил свою работу.
Что вы заставите его делать? Его мозг исключителен! Исключителен. Именно. Его нельзя выпускать серийно. Во всяком случае пока. Его промышленная ценность равна нулю.
Аликино с возмущением повторил вопрос:
Что вы заставите его делать?
«Memowriter 402» будет заниматься другими программами. Возможно, сельским хозяйством для фермеров Огайо.
Это преступление. Я думал показать его работу ученым, которые занимаются искусственным интеллектом.
Вы путаете «Ай-Эс-Ти» с Луна-парком или Диснейлендом. Вы забываете, что единственная наша задача — оказывать услуги, которые должны приносить прибыль. А что мы используем для этой цели — калькуляторы или же счеты с костяшками, — ни в коей мере не интересует акционеров.
Счеты с костяшками.
Мистер Маскаро, вы не должны переоценивать собственные достижения в работе с «Memowriter 402». Вы, же знаете, что большая часть результата, несомненно исключительного, обусловлена информацией, которую ему передали отсюда.
Оператор компьютера в центральном архиве хотел получить свою долю похвалы. Это было вполне по-человечески. Аликино невольно улыбнулся. И точно так же, совершенно невольно перестал употреблять в разговоре с компьютером дружеское «ты».
Получу премию в Риме? Почему премию и почему в Риме?
Вы поедете в Рим. Вы давно хотели поехать туда. Теперь вы это сделаете.
Но я уже был в Риме, согласно истории, которую написал Memow, и даже умер там.
Мистер Маскаро, вы знаете, что та история еще не закончена. Только вы можете завершить ее.
А если откажусь?
Это последняя услуга, о которой просит вас «Ай-Эс-Ти». Вы ничем не рискуете. Все как следует подготовлено.
Не учтено только мое желание. Выйдя на пенсию, буду жить где захочу. Может быть, в Калифорнии. Вот и все.
