Сделав дело, стрелки отскакивают назад, с земли встают, будто вывернувшись прямо из воздуха, воины с копьями, топорами и ятаганами. Интересно, что они использовали вместо дерева для древков? Не иначе, кости каких-нибудь морских зверей. Воины встают в плотное каре, выставив копья — и Тетрик скрипит зубами. Не ожидавшие нападения «единороги» сами напарываются на копья, течет по древкам светящаяся кровь, в черные чешуйчатые бока вонзаются грубо откованные трехгранные наконечники. Из-за спин латников бьют и бьют стрелки.
Если пехотинцы с длинными копьями не паникуют, держат строй, прикрывая бок товарища, а стрелки из-за их спин делают дело, не жалея боеприпасов — конница может немногое. Например, красиво (а если честно, то и не красиво, смерть красивой не бывает) погибнуть, получив локоть отточенной стали в грудь. Иное дело, если пехотинцы решат, что спасение в ногах: спасайся, кто может, голосуем за мир ногами, а сержант пусть сам воюет, раз умный такой. Тогда — да, любо-дорого нагонять бегущих, всаживая меж лопаток пики, снося саблями головы, вминая трусов в грязь копытами. Мстя за все — и сразу.
Но орки, последний раз воевашие пятьсот лет назад, не дрогнули и не побежали. Массивные копья бьют точно в грудь «единорогам». Человеческой руке не дано пробить чешуйчатый панцырь, но Твари Ночи сами насаживаются на копья — всей массой, с разбега, и, если копье не ломается, как соломинка (так случилось лишь в одном-двух местах), пронзает зверюгу насквозь, не спасает и броня. «Единороги» падают, в ход идут массивные чеканы, раскраивающие звериные черепа.
Тетрик видит, как чешуйчатые воины налетают — и откатываются, оставив на шлаке десятки туш. У орков потерь почти нет — в глубине каре кого-то несут, и все-таки потери много меньше. Конечно, для колоссального войска это капля в море, но все равно не дело, когда его воины гибнут зазря.
Орки торопятся использовать первый успех. Держа перед собой копья, прячась за щитами от костяных стрел «единорогов», бегут вперед. На что они надеются? Там, где не справились бы полки Ствангара с их артиллерией и стрелковыми баталиями, тысяча вояк с древним оружием — несерьезно. Может, не знают об орде?
Вскоре становится ясно, на что. Конечно, на магию. Атакующие снова истаивают в воздухе, костяные стрелы «единорогов» бессильно застревают в шлаке. Тетрик и сам ощущает толчок вражеской Силы. Мутной, свирепой — Левдаст говорил, такую получают с помощью жертвоприношений и ритуальных пыток. Значит, знают и о Силе Мира, раз применили крайнее средство. Маги орков бьют прицельно по нему. Сила Мира отводит удар — иначе лежать бы ему расплющенным незримым молотом. Похоже, пытаются убить и наконец выслужиться перед хозяевами, оправдаться за неудачу на островах.
Значит, все слова Яллога, не желавшего-де воевать, оказались ложью, старый предатель уже тогда решился драться на стороне хозяев Врат. Стоп! Тогда почему орки его не выдали? Впрочем, как раз это понятно: выдали бы, не сумей он бежать, а орки еще и снарядили погоню.
Что ж, его совесть чиста. Тех, кто в благодарность за помощь бьет в спину, не жалко. Надо прорваться к Вратам по их трупам — он это сделает. Причем безо всякой Силы Мира, она пригодится для дел поважнее. Орков сомнут, если удастся обезвредить магов, это по силам и артиллеристам. Откуда исходит магия? Ага, вон откуда. Пушки добьют, войско-то небольшое.
Чем хороша армия, связанная магией воедино — не нужно бежать вдоль бесконечных марширующих колонн, протискиваться по забитым дорогам, судорожно ища нужный полк и надеясь, что он еще никуда не ушел, а там, где, по последним данным, он был, еще нет врага. А когда найдешь, надсаживаясь, орать: «Орудия — картечью по магам, два залпа, огонь!» Стоит подумать — и мертвецы, с легкостью выкатывающие пушки на огневые позиции, наводят стволы своих монстров на центр каре. Вроде бы большого, но по сравнению с ордой Тварей Ночи — крошечного.
«Цельсь!» Мертвые, давно обледенелые руки безо всякого подъемника забивают в стволы ядра и мешки со щебенкой, зомби-канониры прекрасно справляются с работой. Как ни силен был тот же Раймон Бонар, а он бы такое не проделал. Другие мертвецы выбивают днища бочек и засыпают порох в мешочки-картузы. При жизни они не были артиллеристами, да и Тетрик стрелял из пушки лишь однажды, на «Неистовом» в Таваллене. Но, видимо, наставления старого канонира врезались в память, и мертвые руки отмеряют порох точнее многих из живых. Стволы нацеливаются, тоже вручную, корректировщиками служат несколько крылатых тварей, вьющихся над неприятельским строем и безошибочно чувствующих магию. А уж Тетрик, словно глядящий на вражеское войско их глазами, так же беззвучно корректирует огонь.
«Пли!» Гораздо быстрее, чем крикнуть команду. Раскаленные фитили вонзаются в запальные отверстия, пушки оглушительно грохочут, выплевывая ядра, бомбы, раскаленную щебенку. По рядам орков будто стегает гигантская плеть. Древние, не раз латанные кольчуги, шлемы и щиты не могут противостоять разогнанной порохом смерти. Хлещет черная кровь, летят оторванные конечности, обломки оружия, разбиваются, расплескивая жидкое пламя, глиняные снаряды.
Завеса невидимости падает мгновенно, атака прекращается. Отколдовались, голубчики! Правда, кто-то уцелел, пытается собрать разлитую Силу. Лучше бы попробовал вычерпать ведром Торговое море! Не успеют…
Твари Ночи радостно ревут, откликаясь на настроение хозяина. И со всех сторон кидаются на орков. Сверху пикируют сотни небольших, но юрких, клыкастых и когтястых «сов». Свистят камни и свинцовые ядра: пращники дорого продают свои жизни, копошатся, пытаясь хоть как-нибудь наладить оборону, или, напротив, послать призыв о помощи, уцелевшие шаманы. Скорее, все-таки просят помощь. Интересно, у кого?
Послав в цель стрелы, взбешенные потерями «единороги» сами кидаются в атаку. На этот раз копья остались лишь у немногих орков. Они пускают в ход мечи, ножи, кто-то пытается влезть на Тварей и задушить. Но это уже ничего не меняет. К месту боя, наконец, подтянулись мелкие, но зубастые зверюги, от них не спасает сомкнутый строй, против бесчисленных орд бессильны пращи. Тварюшки с легкостью прокусывают сапоги и толстые кожаные штаны, острые зубы перегрызают сухожилия, впиваются в руки и лица упавших, Твари Ночи затапливают строй. Падают щитоносцы, потом пращники — теперь костяные стрелы «единорогов» собирают обильную жатву. Зубастая мелочь уже добралась до центра каре, где лежат раненые — и начинается пиршество. Увы, те, кому выпала участь еды, по большей части еще живы.
Тетрик видит, как кричат заживо поедаемые раненые, как рослый воин в разорванной на животе, окровавленной кольчуге хватает за шею, выдавливая жизнь, «кота», но еще несколько зверюшек вцепляются в плечи, руки. Бьет в голову какой-то твари кинжалом старец-шаман, увешанный амулетами, как аркотская красавица — украшениями. Клинок скользит по черепной коробке, входит в мохнатую спину. Зверюга верещит дурным голосом, изворачивается и впивается в руку, с легкостью дробя кости. Сам зверея от боли, шаман перехватывает жертвенный нож другой рукой и несколько раз вонзает в живот твари. Миг спустя и сам кубарем катится по шлаку: подобравшийся сзади «единорог» бьет между лопаток обоими копытами. Подняться жрец уже не может, над ним смыкается чавкающий кровоточащим мясом, пищащий ковер прожорливой мелюзги.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
