Я развернул циновку. Чака взглянул на ребенка и громко рассмеялся.
— Он мог быть царем! — сказал он, приказав одному из своих приближенных унести труп.
— Мопо, ты умертвил того, кто мог бы царствовать. Тебе не страшно, Мопо?
— Но царь… — ответил я, — ребенок умерщвлен по приказанию того, кто сам царь!
— Сядь-ка, потолкуем. Завтра ты можешь выбрать в награду пять быков из царского стада!
— Царь добр, он видит, что пояс мой туго стянут, он хочет утолить мой голод. Позволишь ли мне царь удалиться? Моя жена Макрофа рожает, и я хотел бы навестить ее!
— Нет, посиди немного. Что делает Балека, моя сестра и твоя?
— Все благополучно! — ответил я.
— Не плакала ли она, когда ты взял у нее ребенка?
— Нет, не плакала. Она сказала: воля моего властелина пусть будет моей волей!
— Хорошо. Если бы она заплакала, то тоже умерла бы. Кто же был при ней?
— При ней была Мать небес!
Чака нахмурил брови.
— Унанда, моя мать? Зачем она туда пошла? Клянусь, хоть она и моя мать, но если бы я подумал… — и Чака остановился. Через минуту он продолжал: — Что у тебя в этой циновке? — он указал концом своего ассегая на узел за моими плечами.
— Лекарства, царь!
— Ты носишь с собой такое количество лекарств? Да их хватило бы на целое войско! Разверни циновку, что в ней!
Скажу вам откровенно, отец мой, что от ужаса у меня кровь застыла в жилах.
— Это «шагаши». Оно заколдовано, мой повелитель. Не следует смотреть!
— Разверни, говорю тебе! — возразил он громко. — Что? Я не могу видеть того, что должен глотать? Я, величайший из царей?
— Смерть есть лекарство царей! — ответил я, взял в руки узел и положил его как можно дальше от него, в тени изгороди. Затем нагнулся, медленно развязал веревки. Капли пота текли по моему лицу, подобно каплям слез. Что, если он увидит ребенка? Я должен буду вырвать копье из рук царя и ударить его. Да, решено! Я убью царя и самого себя. И вот циновка развязана. Сверху — коричневые корни целебных трав, а под ними — бесчувственный ребенок, завернутый в мох.
— Скверная штука! — сказал царь, нюхая щепотку табаку. — Смотри-ка, Мопо, какой у меня верный глаз! Вот тебе и твоим лекарствам! — он поднял ассегай и намерился пронзить им узел, но мой змей внушил царю «Чихни!» Копье пронзило только листья моих целебных трав, не задев ребенка.
— Да благословит Небо царя! — сказал я, как того требует обычай.
— Спасибо, Moпo, это — хорошее пожелание, — сказал царь, — а теперь убирайся! Следуй моему совету. Убивай своих, как убиваю я. Это для того, чтобы они не надоедали мне. Поверь мне, детеныша льва лучше утопить!
Я поспешно завернул узел. Руки мои дрожали. Что, если бы в эту минуту ребенок проснулся и закричал!? Я завязал узел, поклонился царю и, согнувшись вдвое, прошел мимо него. Не успел я переступить порог Интункуму, как ребенок начал пищать. Случись это минутой раньше…
— Что это, — спросил меня один из воинов, — спрятано у тебя под поясом, Moпo?
Я бежал, не останавливаясь и не отвечая, до своего шалаша. Мои жены были одни.
— Я вернул ребенка к жизни! — сказал я, развязывая узел. Анаиди взяла младенца и стала его разглядывать.
— Мальчик кажется мне больше, чем был!
— Дыхание жизни вошло в него и раздуло его! — объяснил я.
— И глаза его совсем другие, — продолжала Анаиди. — Теперь они большие и черные, как у царя!
— Дух мой заглянул в них и сделал их красивыми! — ответил я.
— У этого ребенка родимое пятно на бедре. У моего, которого я дала тебе, такого знака не было!
— Я прикладывал лекарство к этому месту! — ответил я.
— Нет, это другой ребенок, — сказала она угрюмо. — Это подмененное дитя, оно принесет несчастье нашему дому!
Я вскочил в ярости и проклял ее, ибо если не остановить эту женщину, язык ее погубит нас.
— Замолчи, колдунья! — крикнул я. — Как ты смеешь так говорить? Ты хочешь навлечь проклятье на наш дом! Ты хочешь сделать нас всех жертвами царского гнева! Повтори еще свои слова, и ты сядешь в круг, Ингомбоко сочтет тебя колдуньей!
Я продолжал браниться, угрожая ей смертью, пока она не испугалась и, бросившись к моим ногам, не стала молить о прощении.
Признаюсь, однако, я очень боялся языка этой женщины и, увы, не напрасно!
Глава 7
УМЕЛОПОГАС ОТВЕЧАЕТ ЦАРЮ
Прошло несколько лет, и об этом происшествии, казалось, все забыли. Но только казалось. О нем не говорили, но и не забыли, и скажу тебе, отец мой, я очень боялся того часа, когда о нем вспомнят.
Тайна была известна двум женщинам: Унанде, Матери небес, и Балеке, сестре моей, жене царя. Мои жены, Макрофа и Анаиди, подозревали ее. Такая тайна не могла быть сохранена. К тому же, Унанда и Балека не умели скрывать своей нежности к ребенку, который назывался моим сыном, но был ведь сыном царя Чаки и моей сестры Балеки, внуком Унанды! Частенько то та, то другая заходили в
