мой шалаш якобы к моим женам, брали ребенка на руки и ласкали его. Напрасно просил я их воздерживаться от этих знаков особого внимания к нему, любовь к ребенку брала верх. Кончилось тем, что Чака однажды увидел мальчика на коленях своей матери Унанды.
— Какое дело моей матери до твоего мальчишки, Мопо? — спросил он меня подозрительно. — Разве она не может целовать меня, если ей так хочется ласкать ребенка? — и Чака дико расхохотался.
Я только недоуменно пожал плечами, и вопрос на время заглох. Но с этого дня Чака приказал следить за своей матерью.
Тем временем Умелопогас из мальчика превратился в здорового крепкого отрока — подобного ему не было в округе. С самого детства в характере мальчика замечалась угрюмость, он говорил мало и, подобно отцу своему Чаке, не знал чувства страха. Он любил только двух существ на земле — меня, Мопо, которого называл отцом, и Наду, считавшуюся его сестрой-близнецом. Среди мальчиков Умелопогас выделялся силою и храбростью, Нада же — прелестью и красотой.
Скажу тебе откровенно, отец мой, мне кажется, в ее жилах текла не только кровь зулусов. Глаза ее были нежнее и больше, чем у женщин нашего племени, волосы длиннее и менее курчавы, а цвет лица девочки напоминал цвет чистой меди. Она пошла в свою мать Макрофу, хотя росла красивее матери и кого-либо из виденных мною женщин. Мать ее Макрофа принадлежала к племени сваци и попала в крааль Чаки вместе с другими пленными после одного из его набегов. Она считалась дочерью вождя из племени галакаци, но был ли вождь отцом ее? Макрофа рассказывала, что до ее рождения в краале ее отца проживал европеец, португалец, очень красивый, мастер делать железные вещи. Этот европеец любил мать моей жены, поговаривали, что Макрофа его дочь, а не вождя племени сваци. Мне известно, что за несколько месяцев до рождения Макрофы вождь сваци убил этого европейца. Никто, конечно, не может знать правды, и я говорю об этом лишь потому, что Нада имела больше черт европейцев, нежели наших соплеменниц, что естественно, если ее дед был европейцем.
Умелопогас и Нада не разлучались. О, как они были милы! Дважды за время их детства Умелопогас спасал жизнь Нады.
В первый раз дело было так.
Однажды дети зашли далеко от крааля в поисках ягод. Незаметно забрались в страшную глушь, где их застала ночь. Утром, подкрепившись яйцами, они тронулись дальше, но не могли выбраться из незнакомого места, а тем временем снова наступил вечер и спустилась непроглядная мгла.
Наступило еще одно утро. Дети изнемогали от усталости и голода — ягоды им не попадались. Нада, обессиленная, опустилась на землю, а Умелопогас все еще не терял надежды. Оставив Наду, он полез на гору и на склоне ее нашел много ягод и очень питательный корень, которым утолил свой голод. Мальчик добрался до самой вершины. И что же! Далеко на востоке он увидел белую полоску, похожую на стелющийся дым. Он сообразил, что видит водопад за царским жилищем.
Бегом спустился он с горы с целым запасом кореньев и ягод в руках, прыгая и крича от радости. Наду он нашел без чувств. Над нею стоял шакал, обратившийся в бегство при приближении Умелопогаса.
Как найти выход из такого положения? Самому спасаться? Или же лечь рядом с Надой и ждать смерти? Но мальчик снял свою кожаную сумку, разорвал ее, сделал из нее веревки и привязал ими Наду к своей спине. С этой ношей мальчик направился к царскому краалю.
Ему бы никогда не удалось добраться — путь был слишком дальний, — но, к счастью, под вечер несколько царских посланных, проходя лесом, наткнулись на голого мальчика с привязанной к спине девочкой. Мальчик с палкой в руках, шатаясь, медленно продвигался вперед с блуждающими глазами и пеной у рта. От усталости он не мог даже говорить. Веревки глубоко врезались в его плечи.
Узнав Умелопогаса, сына Мопо, люди помогли ему добраться домой. Наду они хотели оставить, думая, что она уже мертвая, но Умелопогас знаками указал на ее сердце. Оно еще билось. В конце концов, оба быстро поправились и еще сильнее полюбили друг друга.
После этого я просил Умелопогаса сидеть дома, не выходить за ворота крааля и не водить сестру по диким, незнакомым местам. Но мальчик любил бродить, как дикий зверь, а куда шел он, туда шла и Нада. В один прекрасный день они опять ускользнули через открытые ворота и забрались в глубокую долину, пользующуюся дурной славой из-за привидений, которые якобы убивают всех, кто туда попадает. Не знаю, правда ли это, но в этой долине жила дикая женщина. Жилищем ей служила пещера, а питалась она тем, что ей удавалось убить, украсть или вырыть из земли.
Женщина была сумасшедшей. Случилось это так: мужа ее заподозрили в колдовстве против царя и убили. Чака, по обычаю, послал разрушить его крааль. Воины пришли и убили всех его обитателей, даже трех молоденьких девушек. Закололи бы и мать, но на глазах у всех в нее вошел дух. Она сошла с ума. Тогда они отпустили ее, и с тех пор никто не решался ее трогать.
Несчастная женщина убежала и поселилась в этой долине. Безумие ее заключалось в том, что где бы она ни видела детей, особенно девочек, ею овладевало непреодолимое желание убить их, как убили когда-то ее собственных детей. Такие случаи бывали не раз. Во время полнолуния, когда ее безумие усиливалось, женщина уходила очень далеко в поисках детей и, как гиена, выкрадывала их из краалей.
И вот Умелопогас и Нада пришли в эту долину. Они присели около впадины с водой, вблизи ее пещеры, и, не подозревая об опасности, занялись плетением венков. Умелопогас отошел от Нады, чтобы поискать лилии, что растут на скалах: она любила их. Уходя, он что-то крикнул ей. Его голос разбудил женщину, спящую в пещере. Обыкновенно она выходила только ночью, подобно диким шакалам.
