При ночном докладе Верховному Главнокомандующему 17 или 18 августа (на сутки могу ошибиться) особо обсуждалось положение на Северо-Кавказском и Закавказском фронтах. Новый начальник Генерального штаба Василевский был в отъезде, поэтому сообщение сделал генерал-лейтенант Павел Иванович Бодин, только что назначенный начальником Оперативного управления Генштаба (в книге приводился отрывок из статьи Бодина о разгроме немцев под Штеповкой). Штабист он был опытный, мнение свое высказывал без обиняков, обрисованная им картина выглядела мрачнее, чем представлялась в Ставке. Разбитая в очередной раз 18-я армия откатывалась к Туапсе. Новороссийск удерживали моряки и отошедшие туда разрозненные части. Немцы достигли Главного Кавказского хребта, со стороны Марухского и Клухорского перевалов нависли над Сухуми и Поти. Танковые колонны врага нацелились от Нальчика и Моздока на Грозный и Махачкалу. Оба наших фронта на Кавказе понесли большие потери. Чтобы преградить немцам дорогу на Баку, брошены были в бой войска НКВД, несколько дивизий и отдельных полков. Однако эти войска, предназначенные для охранно-карательной службы, в полевых условиях действовали неумело, хотя и стойко. Командиры и начальники теряли управление, особенно при отходе, часто принимали безграмотные решения. Бодин назвал при этом фамилию генерала, которого частенько похваливал Берия. Поймав на себе вопрошающий взгляд Верховного, Лаврентий Павлович поспешил заверить:
— Вызову, разберусь, семь шкур спущу.
— Куда же их денешь? — иронически прищурился Сталин. Шкуры куда денешь, целых семь?
— Подошьем в личное дело для назидания другим, — попытался Берия попасть в унисон.
— Слишком толстыми личные дела будут, где держать будешь, места много займут… Но наказать и подсказать нужно.
— Спустим три шкуры, и все поймет.
— Не перебарщивай. Людей оставишь без шкур, а сам останешься без людей.
На этом вроде бы и кончилась короткая перепалка, но после доклада, когда начали расходиться, Сталин предложил Берии задержаться, пригласил из комнаты за кабинетом, меня. Произнес тоном, не терпящим возражений:
— Нас тут трое с Кавказа. Ты, Лаврентий, Микоян и я. Мы знаем Кавказ, кто-то из нас должен быть там, спасать положение. Микоян штатский многодетный человек, от него на войне мало проку. Мне, сам понимаешь, нельзя надолго покинуть Москву…
Сталин продолжал говорить о мерах, о полномочиях, а Берия уже понял все, лицо его разом увяло, осунулось, еще более выпуклыми казались глаза. Слишком много мнил и пекся он о себе, чтобы быть смелым, когда опасность грозила лично ему. Война шла уже больше года, а он ни разу не побывал на передовой. Теперь же предстояло отправиться на фронт и нести полную персональную ответственность за тот участок, который представлялся почти безнадежным. А не выправишь положение — Верховный спросит по всей строгости.
— Возьми генерала Бодина, он будет при тебе как начальник штаба, — посоветовал Сталин. — Подберите людей в Генштабе, знающих обстановку, они помогут разобраться на месте. С вами полетит товарищ Лукашов. Для прямой связи со Ставкой и с товарищем Василевским… И позаботься, Лаврентий, чтобы твой самолет не сбился с курса, не приземлился где-нибудь в Тегеране.
— Ха! — через силу улыбнулся Берия. — Хорошая шутка.
— И хорошо, что ты все правильно понимаешь. Желаю тебе большого успеха. Покажи, на что ты способен.
— Отдам всю силу, — прижав ладони к груди, заверил Лаврентий Павлович, хотя, конечно, мысленно проклинал в этот момент Сталина. Да и мне внезапное предложение сопровождать Берию не доставило ни грана радости. Вероятно, Иосиф Виссарионович полагал, что в моем присутствии Берия будет меньше заниматься кутежами и женщинами, больше работой. Знал Сталин и то, что в случае необходимости я не постесняюсь высказать Лаврентию Павловичу свое мнение и довести оное до сведения Верховного Главнокомандующего. Так что пришлось снова собирать дорожный свой чемоданчик.
Прямого пути на Тбилиси к тому времени уже не было, в небе над Кавказом господствовала немецкая авиация. Поднявшись до рассвета с Центрального аэродрома, наш военно-транспортный Си-47 взял курс на юго-восток, на Красноводск. Отдохнув, пересекли Каспийское море и приземлились в столице Грузии. Там Берию торжественно встретило местное руководство и скромно — командование Закавказским фронтом. Кортеж машин понесся к резиденции высокого гостя. А я вместе с работниками Генштаба отправился в штаб фронта.
Удивило вот что: в городе почти не чувствовалась война. Фронт близко, бои на перевалах, над Эльбрусом поднят фашистский флаг (германская пропаганда расценивала этот символический акт как конец советского Кавказа), Грузия отрезана от страны, зажата между немецкими и турецкими войсками, захватчики грузин не пощадят, — но в Тбилиси этакая мирная, благодушная обстановка. Был поздний вечер, а на освещенных улицах людно, прогуливались парочки и компании, слышался смех, пахло дымком мангалов, жареным шашлыком — и это после затемненной суровой Москвы с ее строгим порядком, со скромным пайком. Много было цивильных мужчин военно-активного возраста. Или плохо знали здесь обстановку, или слишком уж верили, что война не нагрянет сюда, не допустит этого Джугашвили — Сталин.
Утром изложил свои впечатления Берии. Тот сказал, что тоже обратил внимание на расхлябанность и отсутствие бдительности. В выражениях Лаврентий Павлович себя не стеснял. Местным руководителям заявил, что они развели бардак, и он покажет, как надо наводить порядок. И, посоветовавшись с генштабистами, принял меры крутые, но необходимые. 24 августа во всем Закавказье было объявлено военное положение. Произведена поголовная мобилизация мужчин призывного возраста. Обученных запасников немедленно отправляли в войска, создававшие линию обороны по реке Терек, в предгорьях Кавказского хребта, на Новороссийском и Туапсинском направлениях. Необученных — во вновь формируемые дивизии.
Партийных и военных работников, по мнению Берии, не проявивших достаточно способностей, он заменил другими, которые казались ему более энергичными. В том числе заменил и командующих армиями. Заслуженного ветерана генерала И. В. Тюленева, командовавшего Закавказским фронтом, без согласования со Сталиным тронуть не решился, а вот начальника штаба фронта генерала А. И. Субботина, человека вполне достойного, с должности снял, назначив вместо него прилетевшего из Москвы П. И. Бодина. Подобное происходило потом и в Сухуми, и в других местах, где появлялся Берия. Видимость деятельности была полная. В другое время и головы летели бы, и «шкуры сдирал бы и подшивал в личное дело», но на этот раз, как правило, Лаврентий Павлович ограничивался понижениями, отстранениями, отправкой в резерв — запомнился, значит, разговор со Сталиным насчет этих самых «шкур».
Отдаю должное — Берия умел напористо добиваться своего. С помощью представителей Генштаба он стабилизировал обстановку на Кавказе, создал, по существу, новый фронт, который не только остановил немцев, но и заложил основу для будущего нашего наступления здесь. Чего стоило хотя бы то, что он одним махом «вытряс» всех резервистов в Закавказье, под разными предлогами отсиживавшихся в тылу, в том числе многочисленных родственников всевозможных начальников и руководителей. «Вытолкнул» в войска десятки тысяч армян, азербайджанцев, но особенно «прочистил» свою родную Грузию: процент мужчин, отправленных на войну из этой республики, был очень высок. Так что у Лаврентия Павловича имелись определенные заслуги.
Был ли Берия убежден, что нам удастся отстоять Кавказ? Думаю, что нет, особенно в первые дни по приезде. Но он действительно отдал все свои силы, приложил все старания, чтобы добиться успеха. Другого выхода у него просто не было. Полный крах. Или пулю в лоб, или спасаться где-нибудь в Иране, под крылом англичан. Но он лучше кого-либо другого знал, какие длинные у Сталина руки.
Свидетельством того, что полной уверенности у Лаврентия Павловича не имелось, служит хотя бы такой факт. Прилетев в Тбилиси, Берия сразу принял секретные меры для того, чтобы в случае необходимости вывезти прах матери Сталина — Екатерины Георгиевны. Могила ее была взята под охрану, выделена и проинструктирована эвакуационная команда, подготовлены два самолета на разных аэродромах, основной и запасной. Не думаю, что Иосиф Виссарионович давал конкретные указания на этот счет, скорей всего лишь намекнул. Потому и нужен был Берия Сталину, что безошибочно угадывал его намерения.
Имей Берия определенное распоряжение — не стал бы советоваться со мной. А он спросил меня, куда лучше направить самолет с останками Екатерины Георгиевны, в Ташкент (наиболее безопасный маршрут через Красноводск) или в Тюмень (где находился тогда саркофаг с телом Ленина). Я ответил, что вернее всего будет — в Куйбышев. Потому что при больших наших неудачах в этот город, в заранее подготовленный командный пункт, переберется Ставка во главе с Иосифом Виссарионовичем. А он уж и примет окончательное решение.
