— А я? Радость моя, ведь я не пес, чтобы ты могла набросить на меня личину волка.
— Для чар личины безразлично, пес ты или человек. Ты думаешь, что полевую мышь проще сделать летучей, чем эльфийскую деву?
Берен недоверчиво посмотрел сначала на Лютиэн, потом на волчью шкуру, потом снова на Лютиэн.
— Я ковыряюсь здесь уже шестой день, — сказал он. — А за какое время вы преодолели это расстояние?
— Мы вчера вышли в путь. Хуан бежал со всех ног.
Берен в задумчивости поскреб заросший подбородок.
— Мне не понравилось быть орком, — сказал он. — Думаю, волком быть тоже не понравится. Но подыхать от жажды и от того, что солнце лупит прямо по голове — тоже не понравилось.
— Тебе решать.
Он снова почесал подбородок. Слова про то, что «солнце бьет», не были пустой фразой — он и вправду выглядел как побитый. Губы растрескались и запеклись корками, как присохшие ссадины, веки покраснели и припухли, через лицо шла багровая полоса, словно Берен надел красную полумаску. Пять дней пути дались ему трудно.
— Скажи, что ты чувствуешь в ее шкуре? — прошептал он, неосознанно лаская пальцы Лютиэн.
— Силу, — ответила она. — Власть. Я могу навести ужас на сотни. Могу сразиться с кем угодно из мирроанви, победить его и выпить жизнь. Могу умчаться куда хочу, недосягаемая, незримая… Но все это солома, Берен. У меня было достаточно силы и власти в доме отца, и я не желаю внушать ужас, это противно мне. Не бойся волчьей шкуры, бойся волчьей сути.
— Ты права, — Берен начал собирать еду в котомку. Собрав, поднял волчью шкуру и набросил на плечи так, что череп оказался на голове.
— Как я должен надеть ее — так?
— Сначала давай поспим.
Проснулись они, когда солнце уже садилось, а луна — красная, разбухшая — только-только начала проступать на светлом небе, как кровь на ткани.
— Пора, — сказала Лютиэн. — Разденься. Этот мой плащ — одежда сам по себе, да и тварь, в которую я превращаюсь, не превосходит меня величиной. Ты же, боюсь, разорвешь свое платье, когда сделаешься волком.
Берен пожал плечами и начал снимать сапоги. Когда он сбросил куртку и рубашку, Лютиэн увидела, что его руки, плечи и грудь взялись «гусиной кожей». Он боялся куда сильней, чем хотел показать.
Она увязывала его вещи, а он ждал, обернувшись волчьей шкурой и переминаясь с ноги на ногу на горячем камне.
— Ты мне еще велишь на карачки встать? — жалобно спросил он, когда Лютиэн закончила увязывать его одежду в узел.
— Нет, — улыбнулась она. — Просто закрой глаза.
Берен зажмурился. Это не было необходимостью, но Лютиэн не хотела, чтобы ему слишком сильно мешали страх и стыд. Она заставила его разжать пальцы, комкающие волчью шкуру перед животом и опустить руки, чтобы они повисли вдоль тела, расправила складки жесткого меха на плечах и на шее, уложила лапы так, чтобы они свисали вдоль плеч, обошла Берена кругом, разглаживая мех, успокаивая напряженного человека этими движениями; и когда он немного расслабил окаменевшие плечи — быстро взмахнула плащом над его головой.
Он упал вперед как каменная стена под ударом тарана — Лютиэн подставила плечо, но смогла лишь не дать человеку удариться оземь лицом. Удержать его было не в ее силах.
Волчью шкуру пришлось укладывать и разглаживать заново — теперь уже по-настоящему. Сильно проводя ладонями вдоль шерсти, лаская сквозь мех неподвижное тело, Лютиэн завела вполголоса заклинательную песнь.
Итиль, безмолвное волчье солнце,
На струнах струй серебристого света
Пропой своим детям песнь одиночества,
Пока звезды заревом не сожжены.
Внемли, неверный, призыву пасынка,
Тоскливому зову осеннего хлада,
Голоду пажити снежной, сосновой,
Пряной жажде гона весеннего.
К тебе из волглой логова мглы,
Тщетно ли сука взывает щенная?
Зря ли кормилец, кровавый ратай,
Воем время твое тревожит?
О, Тилион, стадо твое ждет тебя,
Пастырь волчий, кормчий сумерек,
Направь ладью свою рукою крепкой,
Прими в свою руку свору полночную…
Закончив эти слова, она вскочила, легко хлестнула волка-Берена концом плаща по ушам и звонко крикнула:
— Cuio!
Он вскочил и заметался во все стороны — матерый черный волчище, весь из напряженных жил и тугих мускулов. Непривычные лапы заскользили по камню, он завалился на бок, жалобно взвизгнул и снова вскочил, вертясь так и этак, чтобы рассмотреть себя, повалился на спину, елозя, как пес, замученный блохами, затем закрутился юлой, покусывая свои бока, словно пытаясь зубами сдернуть с себя чужую шкуру, а потом упал на брюхо и полз, пока не ткнулся головой в колени Лютиэн, тяжело дыша и с каждым выдохом поскуливая тихонько, словно спрашивая: «Что же это ты со мной сделала?»
— Успокойся, mell, herven, не нужно бояться, я никогда не сделаю тебе зла, — она гладила и трепала за ушами волчью голову, из глазниц которой укоризненно глядели человечьи глаза. — Встань, дорога нас ждет.
Он вскочил — живая черная молния, готовая прянуть и поразить любого: глаза сверкают, уши прижаты и блестят белые клыки. Когда Лютиэн навьючила на него узлы со снедью, водой, одеждой — и меч, он недовольно заворчал, но человек в нем был намного сильнее волка, и разум — сильнее зова луны, силой которой он облекся в волчью плоть.
— Вперед! — затянув последний узел, Лютиэн хлопнула его по загривку — и он рванул с места, скрежетнув когтями о камень. Тинувиэль набросила и застегнула оборотничихин плащ, и побежала следом, на бегу расправляя руки. Ветер ударил в кожаные полы, на мгновение замедлив ее бег — но она оттолкнулась ногами от земли и черные крылья срослись с ее руками, хватая ветер и поднимая ее тело навстречу воздушному потоку.
Он уже успел убежать далеко вперед, когда она увидела его — черного на черном, заметного только по движению. Сменив угол полета, нетопыриха понеслась вниз, не давая ветру ни опрокинуть себя назад, ни сбросить вперед. Несколько мгновений — и две черные тени мчались по черной равнине одна над другой: летучая мышь настигла волка и вцепилась когтями в шерсть на его загривке, превратив свой полет в скольжение на крыльях.
Волк глухо зарычал на бегу, и она почувствовала в этом рыке яростную радость, острое наслаждение испытанным — сменившее прежний испуг. Волк-Берен рассекал горячую ночь, трепеща от восторга.
Люди и эльфы, mirroanvi, — существа, суть которых тесно связана с их плотью. Эта ночь и еще одна будут ночами полнолуния, а потом — таково было заклятие, сотканное Лютиэн — волчьи чары должны были спасть с Берена. Теперь, чувствуя его радость, она побаивалась — не слишком ли долгим будет срок? Не произойдет ли в его сути перемен?
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
