– За дело.
Арсури наклонился, привычным движением взрезал короткий, подбитый мехом росомахи кожух.
– Хорошая вещь, – бормотал он. – Жаль, попортили… Смотри, господин, – все как и у тех. Там, где кольчуга, стрелы едва спину оцарапали. Вот тут стрела выше, в шею, прилетела – хороший выстрел! А здесь, видать, совсем с близи стрелу пустили – кольчугу не пробила, но в ребра вдавила вместе с подкольчужником. Похоже, сломанное ребро ему нутро проткнуло, он кровью и захлебнулся…
– К чему ты мне все это рассказываешь? – поморщился Аршалай. – Мне хватает того, что он мертв.
– Разве ж не любопытно, какую мы добычу взяли? – буднично сообщил подручный, работая ножом. – Кольчужка-то, господин, погляди – саконской работы! Она одна стоит столько, сколько те семьсот лопат, на которые нам в прошлый раз не хватило казны…
– Вот кольчугу и сними. И все оружие. – Аршалай наклонился, приподнял руку накха в блестящем наруче, разочарованно уронил обратно. – Нет, не серебро – бронза посеребренная… Хотя тоже пойдет. И накосник не забудь.
Створка ворот заднего двора приоткрылась. Один из привратных стражников появился в проеме:
– Ясноликий господин, у палисада всадники.
– Кто такие?
– Два накха и какой-то молодой арий.
Аршалай нахмурился:
– Еще два? И откуда они все лезут? Ладно, как велено – открывайте, улыбайтесь…
Стражник поклонился и повернулся, чтобы уходить, но вдруг спохватился:
– Молодой арий говорит, что он твой сын!
Лицо Аршалая перекосилось, будто в свежайшем, выпеченном нарочно для него хлебе он обнаружил дохлого таракана.
– Это еще что за вражьи уловки? – пробормотал наместник Бьярмы. – Не стрелять! Погляжу сперва.
Сквозь бойницы в надвратной башенке открывался прекрасный вид на засеку. Именно для того наместник и велел натыкать в землю заостренных кольев – чтобы кто попало не мог подобраться к стене вплотную. Аршалай выглянул в бойницу. И впрямь, дозорный говорил правду – возле узкого проезда между кольями гарцевал на прекрасном боевом коне рослый рыжеватый юноша. Позади него, едва заметные на спуске с холма, маячили двое накхов. Аршалаю показалось, что одного из них, нередко сопровождавшего своего маханвира, он даже узнал.
Хуже было другое… Аршалай вгляделся в юношу и прикрыл глаза, чувствуя, как по коже побежали мурашки. Перед ним будто возник начищенный до ослепительного блеска серебряный диск и его собственное лицо, отраженное в этом диске. Не то, которое он видел там теперь, – обрюзгшее, с залысинами и мешками под глазами, – а то, какое являло ему зеркало лет двадцать назад.
«Исварха Всевидящий! Что же это происходит? Зачем его сюда принесло? Что мне теперь с ним делать?!»
– Отец, я знаю, ты слышишь меня! – долетел зычный голос из-за частокола. – Я проехал полстраны, чтобы встретиться с тобой! Что же ты держишь меня перед запертыми воротами?
«Проклятие! Если его мать жива, а уж тем паче если жив дед, милая выходка отпрыска может мне дорого обойтись!»
Аршалай весьма смутно помнил мать мальчишки – когда в последний раз он видел ее, она была в тех же годах, что нынче сын. Бывшего тестя наместник запомнил гораздо лучше: высокая стать, твердая размашистая поступь, надменное лицо, полное презрения к ничтожному зятю.
В памяти наместника зазвенели гневные слова…
«…Какой-то худородный сурья, охотник на сусликов из дикой степи, смеет входить в мой дом, спать с моей дочерью и заявлять, что он мне ровня?!»
«Мой отец усердно служил Ардвану, строя мосты и крепостные стены, – возразил молодой Аршалай. – И мне он передал это искусство. Я учился в храмовой школе у самого святейшего Тулума и был среди лучших. А что до худородности – разве твои предки, почтенный Рашна, не пришли в Аратту из степей восхода, точно так же как и мои?»
«Что?! Мои предки спустились с неба! Не смей равнять себя с царскими родичами, дерзкий выскочка! Государь Ардван обратил на тебя милостивый взор, ты был допущен в мой дом – и вот чем отплатил! Ты что же, думаешь, если моя дуреха вздумала в тебя влюбиться, и я заключу тебя в объятия? Ни крошки с моего стола не получишь!»
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
«Я и не прошу ни крошки!»
«Ты, подлец, мне еще и прекословишь?! Проваливай, видеть тебя не желаю!»
Это был их первый и последний разговор. Вскоре Тулум объявил о начале строительства рва для спасения от ярости Змеева моря, и Аршалай с радостью убрался из столицы в Бьярму. Тогда он и подумать не мог, что ее туманные леса станут ему домом на много-много лет. Конечно, он знал, что в столице у него растет сын, но ни разу его не видел, да, признаться, и не вспоминал о нем…
И теперь сын вдруг объявляется под воротами его крепости и дерет горло, требуя выйти и обнять его. «Исварха умудряющий и дающий силы! Как его хоть зовут-то… Ну да ладно, медлить дальше нельзя…»
– Открывай ворота, – приказал Аршалай начальнику стражи.
– А лучники?
– Пусть будут наготове.
Наместник Бьярмы спустился по лестнице и, едва приоткрылись створки ворот, вышел навстречу.
– Ты искал меня? – величественно спросил он. – Ты меня нашел.
Юноша глядел на него блестящими от волнения глазами:
– Здравствуй, отец! Я кое-что тебе привез.
«Хорошее начало, – подумал Аршалай. – Но как же тебя все-таки зовут?»
– Так и собираешься разговаривать со мной, сидя в седле? Спешивайся и заходи. Пусть твоя свита тоже приблизится.
Анил спрыгнул с коня на утоптанный снег и зашагал навстречу наместнику, ведя коня в поводу.
– Я привез тебе вести от повелителя.
– От кого? – поднял бровь наместник, чувствуя, как внутренности сжимаются в холодный ком.
– Вот письмо от блюстителя престола Кирана.
– Гм… Я немедленно ознакомлюсь…
– А это – от нашего государя Аюра, – добавил Анил, доставая еще одно письмо.
Аршалай на миг застыл, а затем распахнул объятия:
– Сынок! Приди ко мне на грудь!
Глава 8
Погоня Каргая
Маган упал в пожухлую сырую траву, уткнулся носом в прелые листья. Лежавшая на земле изморозь холодила лицо. В висках юнца стучало, разбитые в кровь ноги гудели, по щекам непрерывно текли слезы.
– Вставай, сопля! – послышался над головой резкий, как пинок, голос Варлыги.
Юнец привычно дернулся, но подняться не смог. Его ладони обреченно скользнули, сминая траву, и бессильно вытянулись.
– Все, не могу больше… – прохрипел он.
Варлыга кого-то окликнул на своем языке. Юноша почувствовал, что его подхватили, подняли за шиворот, как котенка, и потащили.
– Бросьте меня! – умолял Маган. – Я вам лишь помеха…
– Иди! – Варлыга больно ткнул его кулаком в спину. – И заткнись, чучело крашеное. Тошно от твоего нытья!
В голове юнца мутилось.
– Я не могу идти дальше, – шептал он. – Я помру, бросьте меня…
Он видел, как впереди него мелькает спина проводника-бьяра. Тот будто стелился по перелеску, быстро поглядывая то влево, то вправо. Вдруг он застыл и поднял руку.
– Всем стоять! – рыкнул Варлыга.
Бьяр беззвучно скользнул между деревьями и исчез в лесу. Маган вновь свалился в мох и замер, глотая слезы, радуясь передышке, что бы ее ни вызвало. «Господь Солнце, за что караешь меня? Чем я провинился, за что обрек ты меня на мучения?!»
Поблизости шепотом переговаривались его главный мучитель Варлыга и бьярский колдун Андемо. Маган попытался подслушать, не о нем ли, но эти двое, как назло, перешли на незнакомое наречие. Тут, в Бьярме, что ни племя, то отдельный народ; вроде все говорят на языке Аратты, а порой две соседние деревни друг друга не понимают. Зато каждому роду, помимо господа Исвархи, помогают его собственные боги. А в здешней глуши, куда из-за тяжелых дождевых туч все равно не достигает небесное око, это, может, и поважнее…
Мать, бывало, рассказывала Магану, что их предки были из племени рыболовов-ратхов, живших у берега огромной реки, которая звалась просто Река… Потом пришли арьи, заняли оба берега и объявили, что больше не будет никаких племен – один народ Аратты на земле, один господь Исварха в небесах. И ратхи покорно отринули своих богов и обычаи…
