— Пап, пап, я не вру, ты ведь знаешь, я говорю правду! Пап, почему они так? — Мати была готова вновь заплакать. Она прильнула к отцу, ища у него защиты. А тот, прижав ее покрепче к груди, замер, не в силах произнести ни слова. На миг ему показалось, что он не может даже вздохнуть, словно воздух вдруг отпрянул, оставив пустоту.
Он понял: произошло то, чего никогда не должно было случиться. Но кто мог знать, что Мати, так старательно хранившая секреты, расскажет чужакам самую страшную тайну?…
"А почему, собственно, она должна была скрывать? — Атен болезненно поморщился. — Откуда ей было знать, что об этом нельзя рассказывать? Ведь никто никогда не говорил ей, что их караван — караван изгнанников — принял не все законы пустыни, что люди, выросшие в городе, просто не могли согласиться с некоторыми правилами снегов…"
— Так это правда? — в глазах чужака отразился ужас. — Но, великие боги, почему? Да, она твой первенец, но ведь у тебя были бы и другие дети. Почему ты оставил ее? Неужели тебе неизвестно, какое проклятье несет на себе ребенок снегов?
— Папа! — в ужасе вскрикнула Мати.
— Прекрати, — процедил сквозь сжатые губы хозяин каравана. Но в его голосе был уже не гнев, а страшная, ни с чем не сравнимая усталость. — Да, мы — лишь кучка изгнанников, которым посчастливилось выжить среди пустыни, а не настоящие потомственные караванщики. Мы приняли почти все законы дороги, но не этот! И что с того? Девочке уже десять лет. Десять! Разве боги за все это время хоть раз наказали нас за то, что она жива? Разве Они показали нам, что разгневанны нашим поступком? Нет! Более того, Они помогают нам, словно говоря, что мы сделали все правильно!
— В пустыне один закон, — вздохнув, хозяин чужого каравана качнул головой. — Мне очень жаль, — в руках его спутников вновь зажглись холодные лезвия мечей.
— Я никому не позволю ее тронуть! Если твои люди считают, что, странствуя с нами, вы подвергаете свои жизни опасности — убирайтесь прочь! Никто вас не держит!
Чужаки недовольно зашумели.
Слова Атена лишь сильнее разожгли их ярость. Еще миг, и могло случиться все, что угодно. Понимая это, как и то, что дозорные, поспешившие на помощь своему предводителю и стоявшие теперь, вооруженные и готовые к сражению, за его спиной, только подольют масла в огонь, Атен все же надеялся, что хозяин спасенного им каравана одумается и остановит своих людей, не позволив им пустить в ход мечи. Но тот вместо этого лишь, вздохнув, качнул головой, показывая, что не собирается ради чужаков идти против своих:
— Ты ведь сам знаешь, что это невозможно. Что бы там ни было, что бы вы для нас ни сделали, мы не можем пойти против закона, данного богами.
Его воины уже воздевали к небу мечи и копья в жесте, который в одно и то же время показывал, что эти люди готовы своим оружием до конца служить богам и угрожал всем тем, кто решится встать на их пути.
Караванщик, в сердцах кляня себя за мягкость, доброту и стремление помочь, — все то, в чем сейчас он видел причину всех надвигавшихся бед, стиснул зубы. Его пальцы впились в рукоять меча, готовясь отразить удар…
— Хватит! — когда напряжение достигло предела, Шамаш сделал шаг вперед. — То, что вы собираетесь совершить, обратит на вас гнев богов, а вовсе не их милость, как вы того желаете. Все сказанные вами слова лишены смысла, когда незачем даже спрашивать небожителей, достаточно лишь взглянуть в глаза девочки, чтобы понять: ее душа чиста и невинна.
— С каких это пор простой караванщик вмешивается в разговор хозяев? — чужак бросил на него гневный взгляд.
— Видишь ли, есть закон… — начал Атен. На самом деле он вовсе не собираясь объяснить магу то, во что отказывался поверить сам. Просто он, только теперь осознав, что Хранитель стоит в опасной близости от чужаков, на острие будущего боя, старался найти способ предупредить его, убедить уйти, пока не началось сражение, но колдун прервал караванщика:
— Ерунда! Все законы мироздания, данные богами, написанные людьми — не важно, — все они подчиняют себе лишь взрослых. Дети выше их.
— Никто не может быть выше закона пустыни!
— Уведи меня отсюда, пожалуйся, — девочка потянулась к Шамашу. — Я хочу вернуться к себе в повозку!
— Конечно, малыш, — он взял ее за руку.
— Стой! — выскочивший из-за спины седоволосого дозорный чужого каравана выбросил вперед руку, в которой зажимал немного искривленный меч. Между его острием и грудью мага оставалось всего ничего.
Мати вскрикнула, но Шамаш лишь с безразличием взглянул на оружие:
— Ты не сможешь остановить меня этим, — он даже не коснулся клинка, лишь скользнул по нему взглядом, и твердый металл, способный перерубать человеческие кости и рассекать цепи, связывавшие повозки в единое целое, распался, словно был вылеплен из снега.
Караванщики застыли на месте, пораженные увиденным. Конечно, все они знали, что города — порождение магической силы, что без нее не было бы жизни, но там чудеса казались такими обыденными и привычными, что люди редко обращали на них внимание, принимая как должное, как естественный порядок вещей. И никто не мог припомнить, чтобы ему приходилось хотя бы раз в жизни стать свидетелем настоящего чуда — чего-то необычного, сказочного…
Чужаки медленно, шепча священные молитвы, надеясь смягчить ими гнев наделенного даром, стали опускаться на колени. Они и представить себе не могли, что такое возможно — встретить Хранителя среди снегов пустыни!
А ведь они столько раз видели этого немного странного черноглазого и смуглолицего караванщика, но даже не предполагали, кто он на самом деле…
Когда первое оцепенение прошло, они поднялись с колен и словно по команде повернулись к Атену. Глаза их горели благоговейным трепетом. Все они знали, что в их спасителях есть что-то особенное, долгое время люди пытались выведать тайну, но безуспешно, и вот она открылась им…
— Почему вы скрывали… — зашептал хозяин чужого каравана, но Атен лишь гневно бросил ему:
— И ты еще спрашиваешь?! Хвала богам, что Они надоумили нас не доверять во всем незнакомцам!
— Но мы не знали… — начал было кто-то из чужаков, однако Атен оборвал его, не дав договорить:
— Убирайтесь! Ни я, ни мои люди никогда не простят вам того, что вы подняли оружие на своих спасителей! Прочь! Пусть пустыня ляжет между нами, стирая из памяти все то, что произошло и то, что могло случиться.
Чужаки подняли полные немой мольбы глаза на мага, но Шамаш даже не взглянул на них, замерших в молчаливом смирении, готовых принять любую кару за грубость и непочтительность и просивших лишь, чтобы им было позволено не уходить.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
