Авиатур
Кислица привел новых постояльцев. Летчики гражданской авиации. Инструкторы. В Кундузе, по погодным условиям, застрял «Ан-24». Инструкторов двое – кряжистые, спокойные, добродушные. Посидели, чайку попили. Вечером, как положено, ужин братский. Я заметил, что оба гостя с завистью рассматривали фотографии, обсуждали живо пейзажи, детали. Потом командир сказал: «А вот мы ни одной фотографии не имеем. Дома-то и предъявить нечего будет...» Кислица тут же толкнул меня в бок: «Саня, вот тебе путешествие. По кругу. Кабул – Джелалабад – Кандагар. За неделю все увидишь».
Пилоты за идею Кислицы ухватились, пообещали райскую жизнь в Кабуле. А у меня уже взыграло! Черт с ними, с последствиями очередного вояжа. Второй такой возможности не будет (так мне тогда казалось). Гостей, правда, смущала моя войсковая принадлежность. Дело в том, что их рейсы были коммерческие, для афганских граждан. Им категорически запрещалось перевозить вместе с афганцами советских военнослужащих. Предусматривали опасность захвата заложников. Куча афганцев и «сарбазони шурави» в одном салоне – прямой соблазн перелететь за Кандагар или Джелалабад.
Но тут вопрос быстро решился. Для определенных случаев у меня был «нормально-липовый» документ, свидетельствующий о принадлежности к «Совтрансавто». На своих он оказывал парализующее воздействие – они читать на дари не умели. Афганцам же все было «по барабану». Ну, хочет «шурави» представиться советником, так и пусть, его и без бумаги к начальнику проведут. Ну, повесили на краденую «Тойоту» или старый «уазик» мятые посольские (пакистанские!) номера времен Захиршаха, значит, так и надо. А можно и без номеров, все равно пропустят.
«Лучший пропуск – внешний вид», – изрек опер Барласов. В Кабуле наши патрули? Отлично. Никаких афганских шмоток а-ля «Кабул-подвал». Рубашка навыпуск, летние брюки, летние туфли. Все это было. Откуда? Из гуманитарной помощи. Несколько старомодное, но очень качественное и приличное. Утром, оценивая маскарад, Кислица засмеялся: «Экскаваторщик на выходных!» – и ткнул меня в живот: мол, все в порядке. Но попал костяшками пальцев по «макарову», заткнутому за пояс. «Ему и больно, и смешно...» А вот в Иман-сахибе местному озорнику, решившему с разбегу ткнуть меня головой в живот за то, что я дал ему подзатыльник, предупредив воровство пилы с бронетранспортера, было не до смеха. Мальчишка разбил себе лоб, а главное – испытал шок от совершенно непонятного «контакта». Пистолет за поясом под рубашкой меня научили носить афганцы из ХАДа, они были там все худые – хоть гранатомет прячь на животе, и злые, как черти. А кобура может себе болтаться сбоку. Младший офицер должен быть худым. Вот выгода: иду через КПП штаба, стройный, честь отдаю полковнику. А под рубашкой, чешской, на резиночке, – три бутылки за поясом. И руки свободны.
Я взял с собой походный комплект – фотолабораторию. Увеличитель – УПА, бачок, рукав для перезарядки, химикаты и фотобумагу. Даже маленький глянцеватель. Пилоты с уважением осмотрели укладку. Особенно их удивило, что в чемодане были термометр и ареометр. Летчики вообще уважают профессионализм.
Дали «погоду». То есть, как я понял, задержка рейса была вызвана какими-то «неметеообстоятельствами». Такое бывало и у нас. Подвезут бабу, раскрасневшуюся, с тремя баулами, вот и «погода». А так стояли, маялись.
Афганцев, навьюченных хурджинами и тюками, сначала обыскали наши десантники у шлагбаума перед стоянкой, а потом двое «хадовцев» при посадке в самолет. За досмотр принято было платить. Но смотреть на это считалось неприличным.
Насколько я понял в этом и последующих перелетах, роль инструктора заключалась в том, что он стоял за спиной у афганского летчика и на русском языке давал ему полезные советы. А тот, как в армии, «голосом говорил», что намерен делать. Афганские летчики учились в институтах ГВФ в Советском Союзе.
А от всей поездки остались смутные воспоминания. «Привязавшись» к Вазир-Акбархану, посольскому району, где летчики жили на конфискованной у врагов Апрельской революции вилле, я изучил центр Кабула. Добрался и до Майванда, хотелось увидеть знаменитый, облицованный лазуритом памятник – «столп» афганской независимости. Убедился, что город являл смесь былой роскоши и грязи. Афганцев я совершенно не интересовал. Они сразу определили, что у меня нет денег. Позировали перед объективом охотно, вопреки «умным» советам не снимать в мусульманской стране. Наше присутствие обозначалось только истекающими потом патрулями на центральных улицах и грязными бронетранспортерами, носящимися от аэропорта к Дар ул Аману, в просторечии «дворцу Амина» и к крепости Бала-Хиссар над Майвандом.
Центральные улицы Джелалабада, Кандагара, Кабула – «все смешалось». Больше запомнился кандагарский аэропорт. Чувствовалась роскошь и респектабельность прошлых лет, даже через гарь и грязь войны, революции и интернациональной помощи. Несколько ночей подряд я клепал фотографии. Не потому, что не было темной комнаты. Жара стояла адская, эмульсия ползла с подложки. Все растворы приходилось держать в холодильнике.
Ну вот, повидал страну. Напоследок летчики сводили меня в отель «Континенталь». Гостиничный храм тоже был в «мерзости запустения». Бассейн, пересохший и захламленный, ковры пыльные. Но великолепие чувствовалось! У входа стоял огромный, как папский гвардеец, пуштун-швейцар. У бородатого детины через плечо наискосок лежала широкая атласная лента с множеством значков. Это был его маленький попутный бизнес. От щедрости душевной я подарил ему, за позирование с летчиками, значок Гатчинской дивизии – силуэт крейсера «Аврора» на фоне пятиконечной звезды.
В отеле мое воображение поразила ванная комната и туалет. В ванной была масса каких-то крючков, никелированных загогулин и штырьков на стенах. Назначения их наш революционный гид не знал. Ванна была просторной, как советское «зало». А туалет поверг меня в смущение. Мало того, что унитаз имел вид иномарки, так еще в сортире был телефон, холодильник и телевизор.
– А это зачем?
– Ну, вдруг человеку скучно будет или попить захочется.
Здесь же я впервые в жизни увидел в натуре биде.
О, б... загнивающее общество!
Грязный, отсталый Афганистан!
Страна, в которой нищие спокойно ездили себе на заработки по всему свету. Поработав мусорщиками в Эмиратах, они открывали собственные лавки в Кабуле и гордо именовали себя «инженерами».
Поездка обошлась без последствий. Никому до меня дела не было. Слава богу, и в редакции ничего не случилось. Махно запросился дней на десять в Союз. Стояла середина июля, самое время для коротких отпусков по семейным обстоятельствам. Игнатов, да продлятся его дни, был лоялен: отпускаешь, начальник? Сам справишься? Ну и давай! Этот полковник знал толк в управлении. Сегодня я это понимаю.
Ровные дни
Дни пошли ровные. Выскочил пару раз с агитотрядом в совершенно традиционные поездки. В одном из кишлаков, где сидел крупный отряд самообороны, так отманеврировали броней, что Мишка Новиков, чтобы выехать, должен был бросить катковый минный трал. Да не страшно! С той железки особо много не снимешь. А танков у «мудофинов» не было. Однако когда через неделю под страхом трибунала Мишке пришлось этот плуг забирать, то он уже изрядно полегчал. Ну, это сущий анекдот. А внутри кишлака, куда мы въехали по узкой заминированной перемычке через два широких арыка, мы увидели очень боеспособное, агрессивное войско.
Щеки они надували не по нашему поводу. Очень не ладили с местной революционной властью. А нас поместили в центр кишлачной площади, выставили вокруг на крышах охрану (два пулемета КПВТ, мать твою... на треногах), и пошли танцы. Вот то самое подпрыгивание по кругу с монотонным рокотом барабанов я видел еще за двенадцать лет до Чечни. Оружие моджахеды складывали внутрь круга. И уходили в транс. А главный их Боян что-то древнее выкрикивал. Я разобрал одно слово – «Малалай». Это знакомо – афганская Жанна д’Арк. А остальное даже переводчик не понял. Песня была старинная, пуштунская. И кишлак был пуштунский, племени аликзай.
А потом костры задымились. Баран, шурпа, плов. Вот-вот поедим свежатины. Тем более что и сами отдарились мукой. У афганцев был такой обычай: они из нашей же муки быстро пекли лепешки и угощали нас, показывая, что это из подарков, что в дело пошло! Но тут, вместо плова, ангел смерти махнул крылом. На въезде в кишлачок грянула автоматная пальба. И в секунду мы оказались в кольце из стволов. Лица вокруг жесткие, равнодушные... Что делать? Кто стреляет? Я автомат свой отложил на броню. Закурил. Отвернувшись, сказал водителю, чтобы в броню не лез – сожгут. Вот такая пауза минут пять. Потом на площадь привели двух потрепанных афганских вояк. Один – полковник царандоя (милиции афганской) возмущался, наверное, потому, что погон ему уже оторвали. Я только молил бога, чтобы заваруха там, на окраине, прекратилась. Там стоял танк, две БМП с разведчиками. Но пока они доберутся по лабиринту кривых тропок... Мы на бронике минут тридцать ерзали, пока въехали на этот майдан. Но стрельба стихла.
