Еще до того, как зажегся свет, он успел кулаком торопливо утереть глаза, а уж потом искоса посмотрел на Кароль. Она не плакала, но сидела, открыв рот, и как зачарованная продолжала смотреть на уже погасший экран. Углы ее малиновых губ опустились, она выглядела несчастной и потерянной.
– Пойдем? – хрипло спросил ее Ларри, причем его голос предательски дрогнул.
Она подняла глаза.
– М-м-м?
– Пойдем? – уже спокойнее повторил Ларри, кашлянув.
– А… Да, конечно. О боги, Чаплин гений, истинный гений! Какой восхитительный фильм… Это… как это сказать… шедевр! За него, наверное, можно отдать все комедии, снятые в восьмидесятые Я правильно сказала?
– Грамматически или по существу?
Кароль засмеялась, и к ней в ту же секунду вернулась обычная жизнерадостность.
– Хороший вопрос… У тебя есть часы? Покажи… Ларри, уже девять! Мне надо скорее идти домой.
– Я тебя провожу, – безапелляционно заявил Ларри, интонацией заранее отвергая любые возражения, хотя Кароль не собиралась возражать.
Бредя по раскисшему ковру из прибитого ливнем тополиного пуха, они неторопливо обсуждали увиденный фильм, то и дело замолкая и мысленно заново переживая его самые веселые и самые грустные моменты, и, наконец, очутились в небольшом сквере – Ларри это заметил, лишь обнаружив, что его ботинки внезапно стали скрипеть при каждом шаге, – оказывается, он уже шагал не по асфальту, а по гравийной дорожке.
– Ну, – сказала Кароль, останавливаясь, – мы пришли. Вот наша гостиница.
– А завтра мы встретимся? – тихо спросил Ларри, стараясь не обращать внимания на людей, проходящих мимо или развалившихся на скамейках: ему казалось, что все они сейчас смотрят на него.
– Давай, – небрежно ответила Кароль. Она сделала пару шагов к Ларри, обхватила его обеими руками за затылок, подтянула к себе и доверительно ткнулась в его губы приоткрытым ротиком. Их передние зубы с глухим стуком ударились друг о друга. Ощутив в своем рту некий мягкий и скользкий предмет, оказавшийся ее язычком, потрясенный Ларри понял, что она целует его по-настоящему, «по-взрослому». Он много раз видел поцелуи в фильмах и изучал их описания в книгах, теоретически он представлял, как это делать, но сейчас, остолбеневший от неожиданности и смущения, он не мог себя заставить хоть как-то ответить Кароль. Его хватило лишь на то, чтобы судорожно обхватить ее за талию. К счастью, это испытание на грани шока длилось недолго: Кароль быстро отпустила его, по-кошачьи облизнулась, хихикнула, помахала ручкой и устремилась прочь по шуршащему гравию. А Ларри, стесняясь смотреть по сторонам, покачиваясь и с трудом удерживая равновесие, побрел домой, то проклиная свою неопытность и переживая, что Кароль сегодня вечером от души посмеется над ним (хорошо, если вообще не разочаруется), то расплываясь в глуповатой улыбке: все-таки то, о чем он так долго мечтал, свершилось!
В самом большом городском парке в будний день народу почти не наблюдалось – похоже, никто не хотел пасть жертвой назойливого пуха, забивавшегося в нос, глаза и рот. Но в самую глубину парка свирепствующий пух не добрался, здесь росли благородные, уважающие себя деревья, здесь было по-лесному тихо, зелено, и теплый душистый ветерок, сил которого хватало лишь на то, чтобы играть с молоденькими листьями (качать солидные ветки он явно не смел), навевал столь же игривые мысли.
Ларри и Кароль, не сговариваясь, довольно быстро свернули с дорожки, побрели по траве меж деревьев и, наконец, забрались в такое место, где не слышались чужие голоса, вокруг, насколько хватало глаз, все было надежно затянуто зеленью, толстоствольные вязы и лиственницы врастали прямо в небо, и при наличии определенной фантазии можно было почувствовать себя обитателями Шервудского, Фангорнского или любого другого сказочного леса.
Чего-чего, а уж фантазии у Ларри хватало. Шагая рядом с Кароль все вперед и вперед, он с легкостью, как в детстве, мысленно перевоплотился в принца (рыцаря, доблестного героя-одиночку), которому поручено вы–рвать красавицу принцессу (невесту престарелого барона, дочь известного путешественника) из лап коварных злодеев и доставить в безопасное место. Он мужествен, отважен и остроумен, она прелестна, слаба и немного капризна. Долгая дорога пролегает через лес, за время пути герои, пережив сотню злоключений, успевают влюбиться друг в друга, и теперь они не расстанутся никогда. Собственно, вот и все, конец фильма. В финале непременно должен последовать продолжительный поцелуй, но для реального Ларри в этом реальном кусочке леса поцелуй станет только началом. И сего–дня он не будет робеть!
О том ли самом думала Кароль или о чем-то другом, осталось неизвестным, но, судя по всему, их желания и намерения совпадали. Внезапно остановившись, она огляделась, прислонилась к огромному старому вязу и вновь, как и вчера, привлекла Ларри к себе, – похоже, ей нравилось верховодить в подобных мероприятиях. Однако на сей раз Ларри морально подготовился к такому повороту событий: он подался навстречу летящим к нему черным ресницам и лишь в самый последний момент закрыл глаза.
Как оказалось, целоваться не так-то просто: ему в отличие от мужественных киногероев никак не удавалось проделать это столь же качественно и непринужденно. Лишь теперь Ларри стало ясно, что поцелуйную технологию сначала необходимо понять, потом освоить, а потом закрепить рядом тренировок. Пару раз Кароль отрывалась от него и тихим шепотом давала конкретные советы. Но поскольку в ее интонациях отсутствовали раздражение или издевка, Ларри не ощущал унижения, у него мелькнула мысль, что ему сейчас следует не обижаться и не досадовать попусту на собственную неискушенность, а безропотно внимать советам Кароль – они весьма полезны и пригодятся ему в будущем, с другими девушками. Причем в тот момент Ларри даже не осознал, что может гордиться собой, настолько пришедшая ему мысль типична для настоящего, стопроцентного мужчины!
Когда они нацеловались до посинения, Кароль тихонько сползла по стволу дерева, мягко осела на траву и потянула Ларри за собой. Сейчас она не стреляла в него глазками, не болтала, не хихикала и даже ничего не шептала: она священнодействовала. Ларри уселся рядом, томительно, с замиранием сердца, ожидая чего-то экстраординарного, затмевающего все его недавние наивные грезы. И что-то произошло: Кароль молча взяла его руку, положила себе на грудь, а потом уронила голову на плечо и закрыла глаза. Сие могло означать только одно: «Это тебе тоже позволено». Пожалуй, по части внезапно свалившегося счастья наблюдался некоторый перебор, но жаловаться вряд ли стоило.
Дрожащими пальцами Ларри расстегнул пуговицы на ее трикотажной, плотно облегавшей тело кофточке и – о боги! – обнаружил, что под ней нет больше никаких покровов, которые могли бы скрывать ту вожделенную смутьянящую тайну, к которой ему разрешили подобраться. Раздвинув полы кофточки, Ларри с невольно вырвавшимся стоном впервые прикоснулся к бело-розовому упругому чуду, стыдливо укрытому кружевной тенью от вяза. На картинках в журналах, коих он насмотрелся без числа, все выглядело иначе: женская грудь – правильно круглая, непременно исполинская, блестящая и загорелая – казалась до предела надутым твердокаменным воздушным шаром, который будет мерзко скрипеть, если водить по нему пальцем, и с оглушительным хлопком лопнет, если кольнуть его булавкой. На самом деле все оказалось гораздо скромнее, но куда как лучше. Это было похоже на маленький бархатный мешочек с песком – очень податливый и очень нежный. Тяжело дыша, Ларри усердно изучил обе колышущиеся дюны на ощупь, а потом наклонился и припал к одной губами, накрыв вторую ладонью.
В голове у него мысли затеяли какие-то варварские скачки. Они мчались наперегонки, обгоняя друг друга, одна с разбегу накрывала и прихлопывала другую, а затем сама немедленно становилась жертвой следующей. Мысли высокие – Ларри вдруг вспомнились строки Бернса «Казалось, ранняя зима своим дыханьем намела два этих маленьких холма» – стремительно перемешивались с не просто низкими – нижайшими, непотребными, грязными, которые и составлялись из соответствующих слов. Мысли обыденные, прозаические (он вдруг заметил божью коровку на плече Кароль и вспомнил, как малышом пересчитывал количество пятнышек на ее крыльях) перепутывались все с той же сказочной дребеденью о принцах и принцессах. Все это варилось в одном котле, превращаясь в кипящее адское варево, которое пьянило, дурманило, баламутило, заставляло терять ощущение времени, а потом и ощущение пространства.
Вечером он лежал на кровати, подложив руки под голову, прикрыв затуманенные глаза, и блаженно улыбался распухшими губами. Из открытого окна тянуло новолетней свежестью, настоянной на ароматах травы, жасмина, одуванчиков, клейких листьев и еще чего-то совершенно замечательного.
