Рассказывает старшина Нестеренко:
— Хочу пригласить друга детства к себе домой, показать матери и сестре, но он вдруг упирается: «Не пойду. Мне стыдно. Что я им расскажу о себе?» Почему-то особенно стесняется мою младшую сестренку.
— Ну, давай я скажу, что ты немецкий коммунист, добровольно перешел на нашу сторону и выполняешь важное задание в разведке.
Его глаза загораются: «Точно, Гуле это понравится!»
Он видел у меня ее фотографию. Влюбился, что ли? Вспоминаю, что он еще в детстве трепетно относился к малютке Гулико.
Заезжаем в село, но сестра на дежурстве, дома одна мать. Конечно, ей врать в глаза мы не могли и рассказали всю правду.
Они стояли в полутемной кухне, на фоне заклеенных крест-накрест оконных стекол: мать погибшего советского солдата и пленный солдат фашистской армии. Пауль встал перед ней на колени и плакал, просил прощения за Сему. Она тоже плакала, называла его сыночком Павликом, гладила его светлые вихры, а он ловил и целовал ее руки.
Потом сказал, что будет работать с НКВД, что бы от него ни потребовали.
Позже, когда подошли Петров с Чермоевым, я рассказал им об этой сцене. На мое удивление, Аслан отреагировал очень бурно и негативно:
— Ну уж, Таисия Семеновна! Не ожидал я, что вы, мать погибшего красноармейца, станете разводить сантименты с фашистом.
— Аслан! — спокойно сказала моя мать. — А вам никогда не приходило в голову, что эти немецкие мальчишки тоже жертвы фашизма?
— Они сами?! Ну, это вы, товарищ Нестеренко, загнули!
— А разве нет?! Гитлер искалечил их души и судьбы. Их обманули, оторвали от дома, засунули в такую мясорубку и заставили участвовать в таких ужасах, что вон Крис даже до истерики дошел. Ведь им всего по 19 лет, так же как и вашему старшенькому.
— Мой сын сейчас героически дерется под Сталинградом как раз с такими «мальчиками», как они. И в истерики не впадает! — презрительно фыркнул Чермоев. — Это все ваши женские нежности.
— Вам трудно понять, — вздохнула мама. — Они европейцы, христиане, они немного иные. Ваши дети по-другому воспитаны, более закаленные, что ли, они тверже воспринимают жестокие стороны жизни. Я знаю Павлика, он крольчонка не мог убить.
— Вот и я говорю, что ваши Павлик и Кристиан сопливые трусы. Поэтому немцы проиграют войну.
— Асланбек, смелость и жестокость — разные вещи.
— Таисия Семеновна, нам надо идти. Гроне, где ты там шляешься? Не забывай, что ты в плену, а не у тещи на блинах!
— Сережа, Павлик, не забудьте свитера. Ночью в горах очень холодно, — крикнула нам на прощание мама Нестеренко.
Рассказывает рядовой Гроне:
— Тетя Тося дала нам с Серегой два теплых свитера из козьей шерсти. Я помню, она всегда любила вязать и даже научила мою мать. Серегин свитер немного поношен, а мой меньшего размера и совсем новый. Он мне чуть широковат, но длина и рукава впору. «Господи, она же его для Семы вязала», — соображаю я. Но он погиб, ни разу не надев его. Прислоняю пушистую шерсть к лицу. Вы не представляете, что значил для меня Семка! Как у Пушкина, «мой первый друг, мой друг бесценный». Мы делили пополам все радости и горести, все детские тайны и секреты. Мы ни разу ни ссорились, но всегда заступались друг за дружку в драке с чужими мальчишками. Часто мы говорили посторонним, будто мы братья, и, представьте, нам верили. Мы были достаточно похожи внешне, Семен был намного светлее Сергея, этакий светлоглазый шатен.
Я сильно тосковал по Нестеренко, когда уехал в Германию. Среди немецких мальчишек у меня никогда больше не было такого друга. Даже сейчас ребята из нашей четверки все-таки немного не то. Я их очень люблю, я жизнью за них готов был рисковать, но Сема…
ЧАСТЬ 4
Рассказывает старшина Нестеренко:
— Через рацию Пауля идет активная передача дезинформации для фашистского командования. Передаваемые материалы изготавливаются на самом высоком уровне, санкцию на передачу информации, кажется, дает сам Берия. Тексты радиограмм разрабатываются контрразведкой совместно с Генштабом Красной Армии, а особенно важные — даже со Ставкой Верховного Главнокомандования. Причем на 10–15 % эти сведения правдивы (иначе не вызовут доверия). Но что-то абвер все-таки беспокоит. Приходит указание «Немедленно новый шифровальный лозунг из 31 буквы: имя командира из «Бергмана», кличка его собаки, фамилия секретарши и девичья фамилия жены Шмеккера. Ну, фамилию своего начальника они на допросах нам назвали — доктор Оберлендер. Это был кадровый офицер разведки и крупный специалист по восточным вопросам, а звали его Теодор. Кличка собаки и фамилия секретарши тоже особого затруднения не вызвала. Но вот как звали в девичестве фрау Шмеккер, фрицы усиленно вспоминали всей группой. Четко помнят, что оберштурмфюрер частенько ругал своих тестя с тещей за жадность: якобы он женился на их толстухе Эльзе только ради богатого приданого, а пивной заводишко обанкротился в первый же год. Вспоминают почти как «лошадиную фамилию» по Чехову: то ли Зильберштейн, то ли Зильберштайн, то ли Зальдерштайн. После долгих споров останавливаются на втором варианте. Вроде прокатило!
Одно странно, наших фрицев абвер никак не информировал о высадке следующего десанта. Нашими постами ВНОС (службы войск наблюдения, оповещения и связи) было зафиксировано появление над Галашкинским районом вражеского транспортного самолета. Срочно вызванные с ассинского аэродрома истребители зажали «Юнкерс-52» в клещи и принудили к посадке. Экипаж самолета оказал вооруженное сопротивление прибывшим на место посадки чекистам, а затем немцы подожгли самолет. Почти все летчики были убиты, а тяжело раненный стрелок-радист был взят в плен.
Рассказывает рядовой Гроне:
— Посреди ночи меня неожиданно подняли с постели.
— Что случилось? — быстро одеваясь, спросил я у конвоира.
— Придешь, узнаешь, — неопределенно буркнул он.
Как ни странно, идем не в штаб, а в госпиталь. Нас встречает печально знакомый мне старший лейтенант Джапаридзе: «Будешь переводчиком! Надо срочно допросить пленного летчика!» Вот это новость! Участвовать в допросе, да еще в паре с таким, как Гия! Он и сам сознает своеобразие момента и ухмыляется.
Захваченный летчик лежит в отдельной маленькой комнатушке: это молодой худощавый парень не старше меня, с бледным от пережитых страданий лицом, его голова и грудь наспех перевязаны, на бинтах запеклась кровь.
— Спроси, где они выбросили десант и сколько человек, — командует старлей.
