Был очень красив физически, статный, с мощным разворотом плеч. Умел приваживать людей. Повинуясь укорененной с детства деликатности и предупредительности, он, оказываясь в роли слушателя, словно бы привставал навстречу говорящему.
Понимая, что гены рано или поздно дадут себя знать, я осознавал, что он непременно идет в писательство, дорогой Хемингуэя, Экзюпери и Камю. Его писания явственно обладали поэтической природой. О них можно было сказать словами М. Цветаевой из её статьи "Поэт и время": "...Есть нечто, что важнее смысла - звучание..."
Артем Боровик был талантлив в любом деле, на любом жизненном поприще. Его дни были заполнены интенсивной, изнурительной деятельностью, разговаривал с сотнями, а может и тысячами человек. И буквально каждый после общения с ним получал толику энергии и надежды.
Когда в злополучный мартовский день мы оцепенели от боли - это была общая боль, справедливо сказать - всенародная. Потом все долго не хотели верить в непоправимое. Потом звучали проникновенные искренние речи. Фортуна капризна и привередлива, удача порою неверна, и только любовь остается надежной и неизменной вечно. Потом несли большие венки и скромные букетики цветов со всех концов Москвы.
И шли, и шли люди, а он на все невеселые хлопоты смотрел с большой фотографии, подперев ладонью щеку - с доброй и грустно-понимающей, незабвенной своей улыбкой.
Джон Кепстайн (США):
"...ЧЕЛОВЕК НА ВСЕ ВРЕМЕНА"
Для меня Артем был сыном. Я всегда считал, что я его крестный отец, а он мой крестник. Наше знакомство состоялось в 1967 в Америке, когда его отец, Генрих Боровик, был направлен в качестве заведующего корпунктом Агентства печати "Новости". Он приехал в Нью-Йорк вместе с своей женой Галей и двумя детьми - Маришкой и Темкой. Несмотря на то, что Генриху не было тогда и сорока лет, он уже был известным на весь мир журналистом, писателем и драматургом. Ему много помогала в работе его жена талантливая, элегантная, красивая Галина. А ещё были дети - умные и сообразительные; одним словом, это была идеальная семья.
Я в то время работал исполнительным директором компании "Сатра", которая торговала с Советским Союзом. Мы занимались торговлей металлами и сотрудничеством в области кинематографии и культуры. По этой причине мы поддерживали тесный контакт с Генрихом, и вскоре он и его семья стали для меня близкими и дорогими друзьями. Наша дружба длится уже 33 года.
С момента своего появления на свет Тема обладал тем, что называют харизмой. К нему тянулись люди разного возраста. Он был симпатичным, красивым ребенком, но мы все чувствовали, что он излучает ещё и внутреннюю красоту. Он много улыбался, был ярким, активным мальчишкой и уже в юном возрасте проявлял физическую смелость, ту, которую он так ярко доказал своей жизнью.
Я вспоминаю одну историю, которая связана с Артемом и его матерью. Когда Темке было около 8 лет, ему делали операцию на аппендицит в нью-йоркском госпитале Рузвельта. Генрих в этот момент уехал в Москву на похороны своей матери. Поэтому Галя позвонила мне, и я немедленно поехал с ней в госпиталь. Ей очень нужно было твердо убедиться, что врачи все делают правильно. До сих пор Галина рассказывает эту историю так, как будто это я проводил дни и ночи у Темкиной кровати в госпитале. На самом деле дни и ночи проводила сама Галя, как настоящая русская мама.
По моей работе мне часто нужно было бывать в СССР, в основном в Москве. Это позволяло мне поддерживать близкую дружбу с семьей Боровиков и после того, как они вернулись домой из Америки. Все это время я наблюдал, как Артем рос, как он превращался из ребенка в подростка, а затем во взрослого человека. Да, я его хорошо знал и очень его любил.
Все знают, чего добился Артем как журналист, как смелый издатель. Я думаю, что это был "человек на все времена", как сказал Шекспир. Когда Артем входил в комнату, то своим присутствием он словно озарял её, вы чувствовали, что рядом с вами находится человек, который отмечен божьей милостью.
Артем был самым мужественным, самым добрым человеком, которого я когда-либо знал. Его талант проявлялся и в том, как он любил свою семью. Нам будет так его не хватать.
Виталий КОРОТИЧ:
Он не имел права умирать!..
Артем Боровик пришел к нам в редакцию как-то незаметно. Ведь, кроме "Огонька", в здании на Бумажном проезде тогда было множество других редакций - много больше, чем сейчас. Артем вроде бы был при газете "Советская Россия". И однажды Генрих Боровик, его отец, когда-то бывший ответственным секретарем "Огонька", попросил взять Артема. Я приготовился к худшему: сейчас придет "сыночек" и не будет работать. Страх был обоснован; во всех редакциях тогда была масса таких неработающих "деток". Но "Огонек", кажется, бог миловал. И вот появился Артем. Без имени и без репутации. Просто сын Генриха - моего хорошего приятеля. Больше я о нем не знал ничего. И поэтому спросил в лоб:
- Что ты хочешь?
Оказалось, он хотел работать.
Он сразу начал генерировать совершенно небывалые идеи. У меня были очень хорошие отношения с американским послом Джэком Мэтлоком. Артем, когда узнал об этом, тут же попросил отправить его служить в американскую армию. Чтобы одновременно какой-нибудь американский журналист отслужил в нашей. "Я ведь ещё молодой человек, - сказал Артем, - как раз попаду в лагерь новобранцев". Наше Минобороны и американское посольство сначала пыхтели-пыхтели - слишком уж невероятной была идея, - а потом ударили по рукам. И Артема в американскую армию взяли. Взяли и американца к нам. Американец приехал, погулял, пообедал пару раз со штабными и уехал с бутылкой на память. Артем прошел весь американский курс молодого бойца. Ползал. Пахал. Сдал все положенные американские нормативы физической и огневой подготовки.
Он безумно ответственно ко всему относился. Ведь как в то время многие ездили в Афганистан? Прибыл в штаб, с кем-то поговорил, получил пару местных сувениров, непременный афганский кинжал - и обратно. Артем же пристал ко мне, чтобы ему дали съездить НА ВОЙНУ. Я отмахивался как мог. Я не хотел договариваться об этом, потому что "Огонек" тогда был на ножах со многими в армии. Мы писали о генеральских дачах, а Ахромеев, начальник Генштаба, писал страшные обвинительные "телеги" на меня. Но он был честный служака и, выслушав меня, дал добро. Еще надо было звонить генералу Варенникову - тоже можете представить себе мои чувства. Но и Варенников выслушал и помог Артему выйти на передовую. И Артем вернулся из Афганистана с медалью "За боевые заслуги".
Тогда многие видели в такой добросовестной работе ступенечку к будущей отнюдь не журналистской карьере. Вот сейчас я что-нибудь этакое сделаю и буду большим начальником. Артем не хотел идти никуда. Хотя играючи мог войти в депутатский корпус хоть в тогдашнем Верховном Совете. Но он знал, чего он хочет ИМЕННО В ЖУРНАЛИСТИКЕ. И стал разрабатывать "Совершенно секретно", сделав из него огромный концерн, включающий и собственное телевидение, и все на свете.
Он стал великолепным менеджером, умеющим обрастать работающими интересными людьми. И поэтому он был нужен не прошлому, а будущему. Людей, символизирующих славное прошлое и переходные периоды нашей журналистики, у нас хватает. А вот хороших менеджеров и редакторов одновременно катастрофически мало. Я, например, вроде бы какой-никакой редактор, но я знаю, что я плохой менеджер. Артем был и менеджером и редактором, знаменуя появление в России нового типа редакторского корпуса. Во всем, что он делал, была совершенно очевидна его талантливость.
У него и разоблачительность была какая-то иная, чем у всех. Резкость резкостью, но, по сути, он никого но сметал с лица земли, не растирал в порошок. Просто говорил: "Посмотрите - вот тут у нас есть ощущение, что происходит то-то и то-то. Мы считаем, что это вот так. И мы готовы отвечать перед законом за эту публикацию".
Он сделал очень много. Он вошел в свою зрелость, превзойдя своих огоньковских учителей, которые сейчас по праву гордятся им. Я уверен, что он мог сделать нечто лучшее и большее, чем "Совершенно секретно". Что именно - сегодня можно только гадать.
Его будет не хватать тем, кто старше его, - в нем была надежда. Его будет не хватать тем, кто младше его, - потому что он был примером того, как много можно соткать самому не из связей и блата, а только из замыслов. Он не только сделал себя сам - он дал многим урок, как это можно сделать в самые что ни на есть переходные времена, когда все кругом только и ссылаются на то, что в такие времена сделать ничего невозможно.
Владлен Кузнецов (Украина)
Культовая фигура конца века (или века конца)
...Были времена, когда в Киев, чтобы поклониться святым нетленным мощам праведников в Печорской Лавре, шли пешком через всю Россию. Последние километры на коленях. Туда и обратно. С одним посохом и котомкой. И добирались. И ничего с паломниками не случалось. Кроме как света в душе прибавлялось.
