штат переполнен. И чтобы освободить место для меня, ему придется уволить негритянку, у которой трое детей. Я отказалась. И потом я стала работать в представительстве СССР при ООН. У меня была надежная легенда, что я закончила какой-то институт тихоокеанских отношений, являюсь специалистом по защите прав женщин и т. д. Помню свое первое появление в ООН. Меня принял первый зам. секретаря международной организации. К моему удивлению, он заговорил со мной на чистейшем русском языке. Да на таком красивом! Оказалось, что был сыном китайского посла в Петербурге и там заканчивал университет. Я ему сразу понравилась – худенькая, симпатичная, бойкая, сообразительная, с отличным чувством юмора. И если наши предложили меня на первую ступень политического офицера, то он прислал свое заключение, что берет сразу на вторую, повыше. И я сразу стала получать в ООН зарплату, как наши мужчины. А поручили мне африканский участок по несамоуправляемым территориям. И я выступала с докладами, делала анализ и вообще выполняла свою официальную работу так, что никто не мог придраться.
– Вы были первой советской женщиной в ООН?
– Да. Помню, об этом сразу написали все газеты. Когда мне дали отдельный кабинет, дверь туда не закрывалась. Все без конца заходили, как в зоопарк, чтобы поглазеть на меня. И я тогда среди наших была единственной, кто водил машину (научилась тайком от папы еще в юности).
– А в разведчицы брали только таких вот, как Вы – симпатичных девушек?
– Никакого отсева по внешним данным не было. Но действительно, все женщины-разведчицы, которых я знала, были очень интересной наружности. Наверное, это совпадение.
– А перед Вами Центр часто ставил задачу очаровать кого-то?
– Никогда. Вообще многие считают, что женщина занимает в разведке особое место главным образом как соблазнительница. Что ее используют как наживку. И что если она идет на встречу с информатором, то будет применять свои чары. Уверяю вас – наши к таким методам не прибегали. Может быть потому, что в этом просто не было необходимости. Мы работали с таким количеством людей, что всегда могли выбирать информаторов. Но попытки мужчин-иностранцев подойти ко мне поближе, конечно, были. Помню, стал захаживать один француз, пригласил на ланч. Я в ответ: «С удовольствием!» И пришла. С мужем. (Смеется.)
– Вам приходилось самой вербовать?
– Нет, мне давали готовых информаторов. И обычно это были женщины. Общение двух дам, их «случайные» встречи в кафетерии, магазине, парикмахерской ни у кого не вызывают подозрения. Как-то меня пригласил резидент и сказал, что мне предстоит вести конспиративную связь с ценным источником. Эта женщина работала в делегации одной из европейских стран при ООН. Нам удавалось обмениваться с ней информацией, даже когда она в торговом центре спускалась на эскалаторе вниз, а я на соседнем поднималась вверх. Одно рукопожатие, дружеское объятие – и шифровка у меня. Благодаря этой связи Центр регулярно получал информацию, касающуюся позиций стран НАТО по глобальным мировым проблемам.
– Кто еще был в числе Ваших информаторов?
– Многие эпизоды не рассекречены, и я не могу о них говорить. К тому же там были задействованы американцы, которых и сейчас можно вычислить по моим описаниям. Скажу лишь, что я постоянно поддерживала связь с американкой, работающей в важном государственном ведомстве. Когда с ней встречалась, была предельно собранной. Любая оплошность могла дорого обойтись даже не столько мне, сколько ей.
– Это ведь был период «холодной войны», так что все американцы, наверное, на Вас смотрели искоса?
– Вообще американцы – очень славный народ, и они похожи на нас, русских. Они относились к нам с теплотой. Когда узнавали, что мы русские, так душевно принимали! Но это я говорю именно о простых людях, а на уровне правительства все было иначе. Готовилась атомная война, и мы знали достоверно, что примерно в апреле 49‑го США хотят скинуть на Россию бомбу. И перед нами стояла задача ни много ни мало спасти родину, так что мы не могли ни о чем другом думать. Американская контрразведка лютовала. За каждым человеком из Союза неотступно следили. Были введены драконовские меры по перемещению советских дипломатов, число которых сократили до минимума – оставшимся запрещалось даже покидать город.
Разведчица с одним из своих творений
В Нью-Йорке я работала не на технической работе, а на оперативной. Была связником в группе Барковского (как раз он занимался атомной бомбой). Он мне давал поручения – скажем, напечатать письмо в перчатках, в другом районе бросить в определенном месте, с кем-то встретиться.
– Это случалось каждый день?
– Конечно нет, по мере надобности. Помимо этого, помню, у оперативного секретаря нашей резидентуры что-то случилось. Ее спешно отправили на родину. А мне поручили выполнять ее функции. Для этого мне пришлось научиться печатать на машинке.
– Секретные донесения печатали дома?
– Что Вы! Дома нельзя было держать вообще никаких компрометирующих вещей. Мы никогда не говорили о нашей работе и вообще ни о чем таком с мужем. Если ему надо было знать, удачно ли я выполнила задание, я, вернувшись домой, слегка кивала ему головой. Мы научились понимать друг друга без слов, только по глазам. Так что даже если была прослушка, нас бы не раскололи.
– Где находилась резидентура?
– В советском посольстве. Наша комната (где был радист) находилась на верхнем этаже, и чисто теоретически нас могли слушать со стороны крыши. Потому всегда подстраховывались. Использовали шифры.
Я на машине из ООН ежедневно ездила вечером в резидентуру. И каждое утро у меня так же начиналось. Кстати, я и перед нашими советскими гражданами, работающими в посольстве, была закрыта. Официально я отвечала там за архив экономического отдела.
– То есть параллельно вели как бы еще одну жизнь, третью?
– Даже четвертую (если семейную учесть, а я ведь старалась быть хорошей хозяйкой). А еще я была массовиком-затейником для дипломатов. Организовывала самодеятельность, пела, танцевала. Но тогда сил на все хватало. Может быть, потому что я в семье такой воспитывалась… У меня отец был генералом, брат генерал, и муж тоже стал генералом. А сама я старший лейтенант. (Улыбается.) Но чувство патриотизма всегда давало мне столько энергии.
– На грани провала часто были?
– Это весьма относительно. Ведь в разведке каждый день сопряжен с риском в той или иной степени. Иногда опасность подстерегала там, где и не ожидаешь. Помню, у меня как-то ночью случился необычный сердечный приступ (мы тогда снимали дачу в 120 км от Нью-Йорка). Муж вызвал доктора, но прислали полицейскую скорую помощь, которая была поблизости. Там сразу поняли, что у меня
