что медсестра приспустила мне штаны и со всей дури воткнула в попу укол.
— Это от боли! — скалится она.
Быстро натягиваю штаны обратно.
— Аня, я тебя попрошу перестать обсуждать эту женщину.
— Это ещё почему? Кого хочу, того и обсуждаю. Это как с вашей фирмой.
Медсестра уходя, выключает свет, а тритон суёт мне майку в руки.
Быстро натягиваю её. Мы погружаемся в темноту, а девица напоследок объявляет, что до конца посещений осталось пятнадцать минут.
— Потому что мне неинтересно наблюдать за тем, как ты ревнуешь.
— Я ревную?! — одёрнув майку, возмущаюсь и наступаю, глядя на него снизу вверх.
Пру как танк. А босс стоит. Даже не двигается. Большой, сильный, крепкий.
Никто из нас не догадался включить свет. Помещение освещает яркая луна, и я вижу только силуэт Белозерского. Ну и глаза, они у него как будто немножко горят в темноте. Недаром мы его прозвали рептилией.
— Конечно ревнуешь. Это очевидно.
Нет, вы слышали?! Я его ревную! Больше мне делать нечего. К какой-то швабре, надутой силиконом, ревновать. Было бы к кому!
— Очень надо! Вот если бы вы нашли нормальную даму, босс, тогда возможно. А так! Пфу! Да и вообще, слышали, что медсестра сказала? Конец посещениям. Спасибо, что зашли. — Протягиваю ему руку.
— Ладно. — Он жмёт её. — Тогда я пошёл!
— Идите, босс, идите! Пригласите на ужин Сабину и её мужа. Хоть посмотрите на неё издалека, повздыхаете.
Он усмехается. Трясу его ладонь. Она такая большая и тёплая.
Укол вроде бы подействовал. Стало хорошо. Нигде не болит. И от этого радостно. И если уж совсем честно, то я не хочу, чтобы он уходил. Мы могли бы ещё немного поругаться.
И снова наши взгляды скручиваются воедино. Волна жара пробегает по телу, просачивается в самое нутро.
И, несмотря на все эти очевидные вещи: то, как он меня бесит, то, как я очень сильно раздражаю его, — мне так нравится его одновременно красивое и мужественное лицо. Какой же чудесный подбородок.
Скульптурно вылепленные губы. Снова тянет к нему магнитом. И тритон почему-то молчит. Уставился на мой рот и плывёт.
Это потому, что ему нужно много женщин, просто основной инстинкт. Я-то помню. Большие аппетиты, горячий темперамент, все дела.
Время замедляется, луна очерчивает его лицо, делая ещё красивее.
— Аня, ты здесь? — заглядывает в темноту нашей перевязочной Фёдор. — Все ушли, а тебя всё нет и нет. Я волнуюсь.
На этот раз мы не дёргаемся. Так и застываем в миллиметре друг о друга. Смотрим — как будто трогаем. Никто на дверь не оборачивается. Но, конечно же, мы оба замечаем появившегося Федю, моего друга.
— Я же сказал, что уволю того, кто не послушается приказа и останется. Значит, так тому и быть.
— Нет! — огрызаюсь ему в губы. — Вы не посмеете уволить моего Федю! Он хороший парень, добросовестный работник, и выбрасывать его на улицу по вашей барской прихоти совершенно несправедливо!
Так-то оно так, но, услыхав эти нечаянно вылетевшие слова про «моего Федю», тритон прищуривается.
Глава 32
Я выхожу в коридор и иду к Фёдору, который никуда не делся и стоит возле двери в палату.
— Федя, со мной всё хорошо, — улыбаясь, — медсестра сказала, что посещения заканчиваются и всем надо покинуть помещения.
Друг наклоняется ко мне.
— Он шантажом заставляет тебя делать плохие вещи? Просто скажи, Ань, намекни как-нибудь. Хотя бы моргни. Я знаю тритона: это страшный человек. Однажды он выгнал с работы беременную женщину, — шепчет Фёдор.
То ли у Белозерского слух как у летучей мыши — ловит звуки, отражающиеся от стен, то ли мой друг шепчет недостаточно тихо, но босс, стоя чуть вдалеке, комментирует:
— Она систематически, без уважительных на то причин нарушала возложенные на неё трудовым договором и правилами внутреннего трудового распорядка обязанности. Ранее к ней применялись меры дисциплинарного взыскания, но Скворцова зачастую просто не приходила на работу.
— Это он принёс розы? — шипит Федор, приближаясь ко мне вплотную.
Не знаю, что сказать. Оборачиваюсь к тритону. Тот, запихнув сильные жилистые руки в карманы брюк, закатывает глаза.
— Просто босс ценит меня, как работника, и, когда я заболела, он тут же почувствовал нехватку, вот и решил меня порадовать.
Фёдор шепчет ещё активнее. Прям лезет ко мне со своими подозрениями, он хороший парень, добрый, умный, интересный, но сейчас откровенно бесит своей навязчивостью.
— Не удивлюсь, если розы чем-то обрызганы. Каким-нибудь средством, от которого ты станешь либо безотказной, либо вообще умрёшь.
Босс начинает ржать. А Фёдор на него косится. Он сегодня прям бесстрашный и темпераментный.
— Он спас меня, Федя, зачем ему теперь меня травить?
— Откуда мне знать? У богатых есть целые острова с рабами. Я смотрел передачу, там девушкам подсыпали всякие препараты, а потом сажали в клетку. И делали их развлечением для семидесятилетних высокопоставленных пенсионеров. Знаешь, какие у него друзья-финансисты? Вот таких и будешь веселить своими выпуклостями и впуклостями.
— Федя, заканчивай, — поджимаю губы.
— Ты красивая, умная. Ты высокая, у тебя отличные ноги. На такое всегда найдутся охотники. Если тебя одеть в корсет…
— Федя!
Но Федя не хочет слушать. Его аж трясет от переживаний.
— Наш босс что-то задумал. Он давно тебя окучивает. Я наблюдал за ним всё это время. А сейчас ему представился шанс, он потом на тебе знаешь сколько денег заработает? Даже если он не побрызгал ничем розы, он подтравит тебя иначе, нам потом сообщит о твоей прискорбной кончине, а тебя саму увезёт на остров.
Не прекращая ржать, Тритон приближается.
— Всё, он мне надоел. Пойдём, Фёдор, — указывает рукой на коридор, — будем писать по собственному желанию.
— Нет. Герман, стой! — спасаю товарища, мы же с Федей на байдарках плавали.
— Почему ты называешь его Германом? — охает Фёдор, отбросив от лица тёмные кудри и насупившись.
Ну какой же он дуб, в самом деле. Закрыв глаза, жмурюсь. Вдыхаю, потом выдыхаю. Я же за его работу переживаю, спасаю его карьеру, а он опять нарывается.
— Федя, ты можешь просто пойти домой? Мы обязательно поговорим на работе. Хорошо? Со мной всё нормально, мне не нужно моргать. Я в полном порядке.
— Нет, я не пойду домой, я пойду в полицию.
